Однако в результате похода на Россию Мехмеду Гирею не удалось решить поставленную перед собой задачу – вооруженной силой разгромить Русское государство. А вот потери он понес большие. Более того, его попытка укрепить свое влияние в Нижнем Поволжье также окончилось неудачей, окончательным истреблением его ослабленного войска и гибелью самого хана. Все это, а также острая внутриклановая борьба заставила правящие круги Крыма отказаться от активной борьбы против России, что дало ей возможность, во-первых, активизировать деятельность с целью создания лучшей системы обороны южных рубежей страны, и во-вторых, направить свои усилия на ослабление антирусского острия внешней политики Крыма.
Умелая дипломатическая политика Русского государства в 1521–1533 годах принесла свои плоды. «Антирусское острие крымской политики оказалось несколько притупленным, а обстановка на южных границах Русского государства – менее напряженной».
Однако в Москве отдавали себе отчет в том, что наиболее агрессивно настроенные круги крымских феодалов лишь на время ослабили свою антирусскую активность. Стабилизация обстановки в Крыму и консолидация противников России вокруг хана неминуемо должны были возродить враждебные ей тенденции в крымской политике.
Нашествие Сахиб Гирея 1541 года
Другим крупным нашествием стал поход на Москву в конце июля – начале августа 1541 года войска крымского хана Сахиба Гирея (до 40 тыс. человек). В походе были задействованы и военные силы Османской империи – отряды янычар и турецкая артиллерия. К активным действиям крымского хана подтолкнуло ослабление России в период «боярского правления». «От Крыма до Казани до полуземли пусто бяше», – вспоминал о том времени Иван IV. Тем не менее Москва располагала достаточными силами для отражения нападения. По совету бояр и митрополита Иоасафа молодой великий князь Иван IV остался в столице, а не уехал в провинцию (в отличие от прежних московских правителей). Это сыграло большую роль в укреплении морального духа русского войска.
В 1540 году русские войска, по «ногайским вестям» вставшие на «берегу», группировались в трех основных местах. В начале кампании местом сбора войска на южной границе была Коломна. Во всяком случае, Никоновская летопись сообщает о том, что Д.Ф. Бельский, получив приказ развернуть войска для отражения нашествия Сахиба Гирея, должен был покинуть Коломну и расставить полки по «берегу».
Численность «новгородской силы» поддается наиболее точному исчислению, благо сохранились достаточно подробные сведения. Для 1541 года это цифра после анализа ситуации выходит обычная. Средняя по количеству, так как геополитическая ситуация после окончания очередной русско-литовской войны не предвещала каких-то быстрых изменений, но можно предположить, что и они могли дать на «берег» до 3–3,5 тысяч всадников. Таким образом, численность служилых людей северо-западных земель в войске Д.Ф. Бельского могла быть примерно 4500 человек. Традиционно это была самая сильная, мощная и хорошо вооруженная конная сила регулярной русской армии.
Намного труднее прикинуть примерную численность «людей Московской земли», что приняли участие в «стоянии на Оке». Если исходить из росписи Полоцкого похода (единственный более или менее надежный источник), служилые люди «городов» Подмосковья к западу и юго-западу от Москвы выступили в поход общим числом примерно 5 тыс. «голов». Анализ материалов писцовой книги 1539–1540 годов Тверского уезда показывает, что к «дальней» полковой службе годны были примерно 2/3 помещиков (222 из 367), тогда как в том же Полоцком походе участвовало 240 тверских детей боярских. При этом тверские помещики могли выставить в 1540 году в поход немногим более 240 послужильцев. Приняв во внимание эти данные, можно предположить, что в кампанию 1541 года общая численность служилых людей и их послужильцев указанных городов могла составить примерно 8–9 тысяч человек. С учетом казаков и пищальников (а их тоже было меньше, чем в решающих сражениях второй половины века, примерно 2000). С учетом всего Д.Ф. Бельский располагал примерно 14,5–15,5 тысячи дворянской конницы (вместе с боевыми слугами), конных и пеших казаков и пеших пищальников. Стоит отметить, что казачья пехота состояла не только из пищальников, но и из арбалетчиков и даже лучников, которые в пешем строю были эффективны в дополнение к другой пехоте за счет скорострельности стрельбы из луков. В целом русское войско из 15 000 человек имело очень неплохую подготовку, рациональное соотношение пехоты и конницы, отличный боевой опыт на всех фронтах и направлениях, который давал людям осознанную уверенность в своих силах. Неприятель имел значительное численное превосходство над русской ратью, особенно если учесть, что, как и двадцать лет назад, Сахиб Гирей держал свои «полки» в кулаке, тогда как русские были «размазаны» вдоль всей Оки от Калуги до Рязани и от Пахры до Зарайска, Белева и Тулы. В этой ситуации фактор времени и внезапности приобретал особое значение: если хан неожиданно и превосходящими силами попытался бы атаковать русские позиции на Оке, вряд ли русские воеводы сумели бы отразить натиск неприятеля, тем более если учесть, что, в отличие от 1521 года, в татарском войске была и артиллерия (пусть и немногочисленная), и пехота, вооруженная огнестрельным оружием.
Тем временем, пока в Москве шли приготовления к битве, хан в середине июля переправился через Северский Донец, устремился к северу, стремясь оставить мощную Тульскую крепость слева от себя. Это его намерение не осталось незамеченным русскими казаками. Вслед за Гаврилой Толмачом в столицу «пригнал» другой станичник, Алексей Кутуков, сообщивший, что он «видел на сей стороне Дону на Сновах многих людей, шли черезо весь день полки, а конца им не дождался…» Из сообщений станичников следовало, что хан идет на Москву кружным путем, не на Серпухов, а на Коломну. Замысел хана стал окончательно ясен 28 июля, когда Сахиб Гирей с ратью подступил к стенам Зарайска. Крепость в Зарайске, отсутствовавшая в 1521 году, была начата постройкой по приказу Василия III в 1528 году и завершена тремя годами позднее. Эта геометрически правильная крепость для своего времени, несмотря на относительно небольшие размеры, представляла собой внушительное сооружение, защищенное не только мощными каменно-кирпичными стенами и башнями с многочисленными бойницами для артиллерии и пищалей, но и (практически со всех сторон) балками и оврагами. Возведенный в короткий срок зарайский кремль надежно перекрыл путь, по которому татары могли выйти к Оке. И похоже, что для хана и его мурз Зарайск оказался неприятным сюрпризом. Это не с лучшей стороны характеризует крымскую разведку, которая, судя по результату, боялась одиночных (или мелкими дозорными группами) схваток с русскими казаками и дозорными дворянами. Эта тенденция была в целом очень важна для России и гибельна для Крыма и его турецких покровителей. Летопись сообщала, что «июля же 28, в четверток, пришел царь Крымской со многими людьми Крымскыми и с Наганскими и с Турки, со многим с великим нарядом с пушечным и с пищалным на Осетр к городу к Николе Заразскому, и начаша Татарове приступати к городу». Однако зарайский воевода Н. Глебов, несмотря на то что «полк» воевод князей С.И. Микулинского и В.С. Серебряного был оттянут по приказу из Москвы к Оке, не утратил расположения духа и вместе с севшими в осаду немногочисленными детьми боярскими и горожанами отбил все попытки татар взять город. Более того, в плен было взято 9 татарских воинов, отправленных в Москву. Не позднее утра следующего дня они оказались в Москве. Это было нехорошим предзнаменованием для хана, однако он не терял уверенности в своих силах.
Допрошенные с пристрастием, пленники показали, что «царь пришел с сыном, и со многими людьми Крымскыми и с Турскими и с Наганскими, и князь Семен Бельской (братом!! русского командующего армией), и многие люди прибыльные, и с велим нарядом пушечным и пищалным, а хочет реку прелести с великою похвалою и со многою гордостию Московские места повоевати». На спешно собравшемся заседании Боярской думы, на котором присутствовал и митрополит Иоасаф, после долгих споров было принято решение малолетнему великому князю (Ивану в ту пору шел 8-й год) и его брату остаться в Москве. Город же переводился на осадное положение: «Князь велики выслушав речи у отца своего Иоасафа митрополита и у бояр, и призва к собе приказщикы городцкие и веле запасы градские запасати, пушки и пищали по местом ставити, и по воротам и по стрелницам и по стенам люди росписати, и у посада по улицам надолобы делати». Львовская летопись к этому добавляла: «Которым воеводам и детем боярским велел быти во граде Москве, и тем велел животы возити во град, такожде же и всем градскым людем всякой запас готовити во граде, а отцу своему Иоасафу митрополиту со всем освященным собором Бога молити о милости Божии и о избавлении от нахождения иноплеменных».
