Синьория поручила Козимо ответить венецианскому послу, и тот произнес пространную, весьма рассудительную речь.[143] Он напомнил обо всех услугах, оказанных Флоренцией Венецианской республике, перечислил все, чем Венеция завладела с помощью флорентийских денег, солдат и советов, заявил, что как дружба между их республиками возникла по почину Флоренции, так никогда по ее почину не начнется между ними вражда, что, будучи всегда сторонниками мира, флорентийцы глубоко одобряют договор между Венецией и королем, если он действительно заключен ради мира, а не ради войны; Флоренция действительно удивлена упреками Венеции и тем, что республика столь могущественная придает такое значение пустякам. Но даже если бы об этих вещах стоило говорить, они только показывают, что проход через флорентийские владения свободен для всех, а герцог имеет право и возможность сговариваться с Мантуеи без флорентийской помощи и советов. Поэтому у Флоренции есть, видимо, основания опасаться, что в этих претензиях Венеции имеется некое скрытое жало, и будь это действительно так, то всякий сможет убедиться, что если дружить с Флоренцией выгодно, то враждовать с ней опасно.
XXVI
Сперва все эти дела обошлись благополучно и, казалось, послы удалились в полном удовлетворении. Однако договор между Венецией и королем и их поведение вообще у флорентийцев и герцога вызывали скорее опасение новой войны, чем надежду на прочный мир. Поэтому флорентийцы теснее сблизились с герцогом, а между тем обнаружились и враждебные намерения Венеции, ибо она вступила в соглашение с Сиеной и изгнала всех флорентийцев и всех подданных Флоренции из своих владений. Немного времени спустя так же поступил и король Альфонс с полным пренебрежением к заключенному за год перед тем миру, и не только безо всякой причины, но даже без малейшего повода. Венецианцы попытались перетянуть на свою сторону Болонью: они вооружили болонских изгнанников, усилили их своими отрядами, и те ночью проникли в город через сточные трубы. Об их появлении узнали только тогда, когда сами они подняли крик. Услышав шум, Санти Бентивольо вскочил с постели и узнал, что город в руках мятежников. Хотя многие советовали ему бежать и спасти хотя бы свою жизнь, поскольку все равно ему не удастся спасти государство, он тем не менее решил бросить вызов судьбе, взялся за оружие, вдохнул мужество в своих сторонников и, возглавив отряд, состоящий из близких его друзей, напал на группу мятежников, разгромил их, перебил большую часть, а прочих выгнал из города. Так что теперь все могли убедиться, что он действительно самый настоящий Бентивольо.
Это дело лишь укрепило во Флоренции уверенность в предстоящей войне. Поэтому флорентийцы прибегли тотчас же ко всему, что они обычно предпринимали в подобных обстоятельствах: назначили совет Десяти, взяли на жалованье новых кондотьеров, направили в Рим, Неаполь, Венецию, Милан, Сиену послов, которым поручили обратиться за помощью к друзьям, успокоить подозрительных, заручиться сочувствием колеблющихся и раскрыть намерения врагов. От папы не добились ничего, кроме общих изъявлений сочувствия, дружественного расположения и призывов к миру; от короля - ничего, кроме ни к чему не обязывающих извинений по поводу высылки флорентийских граждан и предложения выдать свободные пропуска всем, кто этого пожелает. И хотя король старался, как только мог, скрыть дурные свои намерения, послы все же обнаружили его враждебные замыслы и те многочисленные приготовления, которые он делал для того, чтобы погубить их республику. Союз с герцогом подкрепили еще рядом взаимных обязательств и благодаря его посредничеству восстановили добрые отношения с Генуей, покончив со всевозможными старыми счетами и другими спорами, хотя венецианцы всеми силами старались сорвать это соглашение и дошли до того, что добивались у константинопольского императора[144] изгнания флорентийцев из его владений. С такой ненавистью вступали они в войну и до того владела ими жажда власти, что они безо всякого стыда стремились уничтожить тех, с чьей помощью достигли величия. Однако император им не внял. Венецианский сенат не допустил флорентийских представителей в свои владения под тем предлогом, что, будучи в союзе с королем, венецианцы не могут ни о чем договариваться без его участия. Сиенцы встретили флорентийских послов с дружескими излияниями: они боялись, что их разобьют еще до того, как Венеция и король смогут им помочь, и решили усыпить бдительность тех сил, противостоять которым были не в состоянии. Обстоятельства складывались так, что и венецианцы решили для оправдания войны тоже направить во Флоренцию послов. Но венецианские уполномоченные во флорентийские владения допущены не были, а королевский счел невозможным выполнять без их участия данное ему поручение, так что из этого посольства ничего не получилось, а венецианцы смогли убедиться, что флорентийцы считаются с ними еще меньше, чем они несколько месяцев назад посчитались с флорентийцами.
XXVII
Как раз в самый разгар опасений, вызывавшимися этими делами, император Фридрих III прибыл в Италию короноваться и 3 января 1451 года вступил во Флоренцию во главе полутора тысяч всадников. Он был с величайшими почестями принят Синьорией и оставался в городе до 6 февраля, когда отбыл в Рим на коронацию. Получив из рук папы венец и отпраздновав свадьбу с императрицей,[145] которая прибыла в Рим морем, он отправился обратно в Германию и в мае месяце снова проехал через Флоренцию,[146] где ему снова были оказаны те же самые почести. На этом обратном пути маркиз Феррарский оказал императору кое-какие услуги, за что и получил от него в благодарность Модену и Реджо. Флорентийцы же в это время тщательно готовились к неминуемой войне, и, чтобы укрепить свое положение и нагнать страху на врагов, они совместно с герцогом вступили в союз с королем Франции для обороны своих государств, о чем с великим торжеством и радостью оповестили всю Италию.[147]
Но вот наступил май 1452 года. Венецианцы решили, что нечего больше откладывать начало военных действий против герцога, и их шестнадцать тысяч всадников и шесть тысяч пехотинцев напали на него со стороны Лоди, между тем как маркиз Монферратский, из личных ли побуждений или натравленный венецианцами, совершил нападение со стороны Алессандрии.[148] Герцог, со своей стороны, собрав восемнадцать тысяч конных и три тысячи пеших, оставив охрану в Алессандрии и Лоди и соответственно укрепив все пункты, которые могли подвергнуться вражеской атаке, вторгся со своим войском на земли Бреши, где нанес венецианцам великий ущерб: так обе стороны опустошали страну и грабили неукрепленные города, слишком слабые для сопротивления. Но герцогские войска разбили маркиза Монферратского у Алессандрии, так что герцог мог противопоставить венецианцам еще новые силы и с ними напасть на их земли.
XXVIII
Пока в Ломбардии шли военные действия разного характера, не заслуживающие особого упоминания, в Тоскане тоже началась война между флорентийцами и королем Альфонсом: но и в ней никто не проявлял большей доблести и не подвергался большей опасности, чем в Ломбардии. В Тоскану вторгся Ферранте, побочный сын Альфонса, с двенадцатитысячным войском под началом Федериго, владетеля Урбино. Прежде всего они атаковали Фойяно в Валь ди Кьяна, ибо именно с этой стороны вступили во флорентийские владения, будучи в союзе с Сиеной.[149] Эта небольшая крепость была окружена непрочными стенами, и людей в ней находилось немного, но по тому времени они считались верными и воинственными. Кроме того, флорентийская Синьория прислала еще двести солдат для ее защиты. Ферранте осадил этот столь слабо защищенный замок, но таковы были либо доблесть осажденных, либо его собственное ничтожество, что он смог завладеть им лишь через тридцать шесть дней. Эта проволочка позволила флорентийцам основательно укрепить другие, более значительные пункты, собрать все свои войска и вообще подготовиться к обороне лучше, чем когда-либо. Взяв эту крепость, неприятель двинулся в Кьянти,[150] но не смог захватить даже двух усадеб, принадлежавших отдельным горожанам. Обойдя их, он осадил Кастеллину на самой границе Кьянти, в десяти милях от Сиены, крепость, и плохо укрепленную, и еще хуже для обороны расположенную. Однако двойная эта слабость не смогла все же превзойти слабости осадившего Кастеллину войска, которое после сорокачетырехдневной осады с позором отступило. Столь грозными были тогда войска и столь опустошительны войны, что те пункты, которые теперь считается невозможным оборонять, тогда защищались в качестве неприступных.
Находясь на территории Кьянти, Ферранте делал частые набеги и на флорентийские владения; собирая довольно значительную добычу, он приближался даже на шесть миль к самой Флоренции, а на флорентийских подданных нагонял немалого страху и наносил им немалый урон. Флорентийцы же в то же самое время двинули свои войска в количестве восьми тысяч солдат под началом Асторре да Фаенца и Сиджисмондо Малатеста к замку Колле, стараясь не приходить в соприкосновение с неприятелем и избегать сражения, ибо считали, что, не проиграв его, и войны не проиграют: малые крепости же, хотя бы и взятые неприятелем, будут возвращены по заключении мира, а за крупные города можно не беспокоиться, - неприятель неспособен ими завладеть. У короля имелся также флот из двадцати или около того судов, транспортных и галер, у побережья Пизы: пока на суше осаждали Кастеллину, он двинул этот флот к замку Вада, которым и завладел по недосмотру кастеллана. Это дало неприятелю возможность совершать набеги на всю округу, которые, однако, флорентийцам удалось с легкостью прекратить, послав в Кампилью немногочисленный отряд, вполне достаточный для того, чтобы не давать врагу воли на побережье.
