Запада»; чтение кантора сопровождалось пением мужского и женского хора и звуками органа. Все молитвы о возвращении в Иерусалим были исключены из богослужения; элегии о падении Иудейского государства и о рассеянии евреев среди народов были заменены гимнами благодарности за высокую религиозную миссию, выпавшую на долю последователей иудейства; догма мессианства излагалась в молитвах в духе пророчеств о слиянии всех народов в одну общечеловеческую семью. Кроме торжественного богослужения по субботам было введено богослужение по воскресным дням, которые для многих членов новой общины были фактически днями отдыха, — нововведение, чрезвычайно смелое для того времени, казавшееся умеренным реформистам «шагом к христианству» (Иост).
Центральным пунктом богослужения в реформированной синагоге сделалась проповедь на немецком языке. На первых порах проповеди читались различными духовными и светскими ораторами, местными или приезжими (Гейгер, Штерн, Филиппсон, Гольдгейм), а в 1847 г. постоянным проповедником реформированной общины был избран радикал Гольдгейм, переселившийся для этого из Мекленбурга в Берлин. Проповеди Гольдгейма отличались богатством содержания, но были нескладны по форме, так как выходец из Польши плохо владел немецким языком. Проповедник старой общины Михаил Закс охарактеризовал красноречие своего соперника-реформиста едким замечанием: «В проповедях Гольдгейма нет ничего еврейского, кроме их немецкого языка». Действительно, в изготовленной мастерами реформы амальгаме двух культур еврейский элемент был совершенно затерт немецким. Религиозная реформа в ее светском берлинском издании не была ответом на тот трогательный призыв к примирению иудаизма с современностью, который ей предшествовал. Это было полное подчинение иудаизма нуждам и удобствам момента, подчинение религии целям онемечения и гражданской эмансипации. Люди, стоявшие «между гробами предков и колыбелями детей», оказались хорошими могильщиками старого, но плохими строителями нового. То были то ri t иг i в национальном смысле, и произведенная ими реформа, оторванная от исторических корней, оказалась мертворожденною, лишенною жизненных соков.
§ 14. Немецко-еврейская литература и «наука иудаизма»
Дух свободного исследования, обычный спутник реформации, привел к результатам более положительным, чем сама реформация. Потребность обновления иудаизма делала необходимым познание его исторического развития, изучение истории еврейского народа. Потребность самопознания коренилась вообще в том стремлении примирить еврейскую культуру с европейскою, которое пробудилось в лучших умах той эпохи. Так возникло в германском еврействе научно-литературное движение, имевшее все признаки ренессанса. После омертвения раввинской науки, с одной стороны, и литературной пустоты эпохи «первой эмансипации» — с другой, впервые выступает фаланга писателей, вооруженных европейским знанием, и принимается критически разрабатывать духовное наследие еврейства, хотя и пишут свои произведения не на еврейском, а на немецком языке. Возникает «наука иудаизма» (Wissenschaft des Judentums), которой еще предстоит превратиться в более широкую науку о еврействе, о еврейском народе.
Литературное движение началось одновременно с первой попыткой религиозной реформы. В то время как в Берлине зрелые мужи из круга Якобсона и Фридлендера по-детски творили реформу синагогального культа, группа юношей в том же городе носилась с широким планом обновления еврейской культуры. В один темный осенний вечер года погромов (1819), в момент наибольшего сгущения германской реакции, собрались на совещание трое молодых людей: только что окончивший университет юрист, гегельянец Эдуард Ганс (Gans 1798—1839), школьный учитель и историк Леопольд Цунц (1794—1886) и философ-гегельянец Моисей Мозер (1796—1838). От вопроса о борьбе с реакцией, грозившей отбросить евреев к средним векам, трое друзей перешли к вопросу о внутреннем возрождении немецкого еврейства, которое мертвеет с двух концов — окаменелой ортодоксии и ренегатского крыла интеллигенции. Было решено учредить «Союз для еврейской культуры и науки» (Verein für Kultur und Wissenschaft der Juden). «Ненормальное отношение между внутренним состоянием евреев и их внешним положением среди народов, — говорится в уставе союза, — настоятельно требует полного преобразования прежней системы воспитания и жизненных задач. Более образованные должны взять на себя почин в этом деле. Для этой цели образуется союз людей, которые чувствуют в себе силу и призвание работать для приведения еврейства, путем внутреннего его преобразования, в гармонию с веком и государствами, где оно живет». К триумвирату учредителей примкнул ряд молодых деятелей из питомцев германских университетов; между ними был 22-летний Генрих Гейне, стоявший тогда только на пороге своей поэтической славы. Первоначально учредители союза поставили себе самые широкие практические задачи: открытие «научного института» или систематических лекций по еврейской истории, издание специального журнала для разработки еврейской науки, учреждение школ и семинарий, поощрение литературы и даже распространение ремесел и земледелия среди евреев. На деле, однако, вся эта обширная программа свелась к открытию нескольких элементарных школ для бедных детей, к прочтению нескольких научных лекций и к изданию нескольких выпусков научного журнала. В «Временнике для науки иудейства» (Zeitschrift für Wissenschaft des Judentums), который выходил в 1822—1823 годах под редакцией Цунца, печатались лекции и рефераты членов союза. Председатель союза Ганс помещал там свои лекции по истории римского законодательства о евреях; Цунц раскрывал сокровища еврейской литературы в Испании и Франции средних веков; Мозер сближал принципы еврейской истории с философией Гегеля; престарелые писатели Давид Фридлендер и Лазарь Бендавид проповедовали в своих статьях — первый о спасительности немецких учебников по истории и морали иудаизма, а второй о ненужности мессианской идеи в тот век, когда добрые монархи уравнивают евреев с другими гражданами. Странно звучал этот голос двух отживших деятелей в годы юдофобской реакции в Пруссии и в журнале «молодых», которые хотели бороться и против этой реакции, и против сервилизма старых деятелей просвещения.
Но и молодые руководители союза не имели ясного представления о путях, ведущих к поставленной цели. С умами, отуманенными гегелевской философией, приступили они к синтезу иудаизма с европеизмом, будучи мало знакомы (за исключением Цунца) с миросозерцанием и бытом народа, от которого были оторваны своим воспитанием. Председатель «Союза культуры», Ганс, развивал в своих годовых отчетах туманную философию в гегельянском стиле: понятие нынешней Европы есть «множественность, завершаемое в единстве», а еврейская жизнь есть «единство, еще не дошедшее до множественности». Отсюда вывод: «Евреи не могут погибнуть, не может исчезнуть и иудаизм; но в великом движении целого еврейство должно казаться исчезнувшим, продолжая, однако, жить как река в океане». Когда с этих заоблачных высот приходилось спускаться в юдоль жизни, сеятелями «культуры» овладевало отчаяние. Они видели внутреннее опустошение еврейства в Германии: «отрицательное просвещение, состоящее в презрении к существующему, без стремления наполнить пустую абстракцию новым содержанием» (фраза Ганса в отчете 1823 г.). Полное равнодушие общества к целям и деятельности союза, число членов которого было ничтожно, привело вскоре к тому, что союз распался и его журнал прекратился (1824). Руководители дела окончательно разочаровались в возможности возрождения
