К 30 июня американцы были готовы выступать на Сантьяго. 1 июля случились две битвы — одна у Эль Кони, в восьми километрах к северо-востоку от города, и другая у холма Сан-Хуан, примерно в полутора километрах к западу. В обеих победили американцы, а в последней отличился Теодор Рузвельт.
В начале войны Рузвельт ушел в отставку и вступил в Первый добровольческий кавалерийский корпус в качестве подполковника. Подразделением он не командовал, но всегда был на виду, и простые солдаты называли корпус «дикими всадниками Рузвельта». У холма Сан-Хуан американцев прижали огнем к земле испанцы, удерживающие высоты, и «дикие всадники» не скакали (дико или как-то иначе), потому что они спешились. Сражаясь пешком, они пошли в атаку под огнем врага, хотя это была не особо стремительная атака, ведь продвигались они к высотам медленно и не без трудностей. Но продвигались и испанцев выгнали.
Таким оказался единственный шанс Рузвельта на военную славу, о которой он так мечтал. (Как он говорил, «войны у нас было немного, и это все, что у нас было».) Но лучше так, чем никак, и в последующие годы он «выжал» из этого максимум. У американского сатирика Финли Питера Данна (род. в Чикаго 10 июля 1867 года) был популярный герой мистер Дули, который заметил на своем ирландском диалекте, что когда Рузвельт напишет о собственном участии в Испано-американской войне, ему придется озаглавить это «Один на Кубе».
Заняв высоты, американцы получили возможность бомбардировать город Сантьяго и испанский флот с суши. У испанского адмирала, имевшего приказ не сдаваться, не осталось выбора, кроме как попытаться вырваться из гавани. 3 июля он попытался, и американские корабли немедленно набросились на испанцев. Все испанские суда были уничтожены за четыре часа, 474 испанца погибли или получили ранения, 1750 попали в плен. Американские потери состояли из одного убитого и одного раненого.
17 июля после недельной бомбардировки сдался и город Сантьяго, а 25 июля американская армия практически без сопротивления заняла еще одну испанскую колонию — Пуэрто-Рико. И это почти закончило войну в Атлантике.
На Тихом океане в островной испанской колонии Гуам, в 1800 километрах к востоку от Филиппин, даже не слышали об идущей войне, пока не появились американские корабли. Поскольку у испанского губернатора не оказалось боеприпасов, 20 июня он немедленно сдался. Остров Уэйк в 2500 километрах к северо-востоку от Гуама, не принадлежащий ни одной стране, был оккупирован американцами 4 июля.
Только Манила по-прежнему держалась, однако 1 июля начали прибывать первые армейские контингенты. К концу месяца под командованием Дьюи находилось 11 000 американских солдат, и 13 августа американцы вместе с филиппинскими инсургентами Агинальдо взяли Манилу и завершили войну. Фактически она закончилась днем ранее заключением формального соглашения между Испанией и Соединенными Штатами о прекращении военных действий.
Сражения продолжались менее четырех месяцев. Общее число американцев, погибших в бою, составило 385, но более 2000 американских солдат умерло от болезней.
Окончательные переговоры о мире начались в Париже 1 октября. Испания, у которой не осталось даже намека на флот, уступила всем американским требованиям и лишилась почти всех остатков того, что когда-то было гигантской империей. Ей пришлось отдать Кубу и Пуэрто-Рико в Атлантике (Пуэрто-Рико она владела 505 лет). На Тихом океане она рассталась с Гуамом и Филиппинами, получив от Соединенных Штатов взамен 20 100 000 долларов в качестве компенсации за ущерб испанской собственности. Из всей империи у нее сохранилось только несколько клочков африканского побережья.
Филиппины
По условиям Парижского договора, подписанного 10 декабря 1898 года, Куба становилась независимой, как это ей и обещали Соединенные Штаты.
С другой стороны, Гуам и Пуэрто-Рико были захвачены Соединенными Штатами. Им никогда не обещали независимости, да они и не бунтовали. Начали убеждать, что из Гуама получится полезная военно-морская база для американского флота и что если Соединенные Штаты там не останутся, объявится какая-то другая страна. Что до Пуэрто-Рико, то остров всего в 1600 километрах к юго-востоку от Флориды и послужит важной точкой контроля над Карибским морем.
И оставался вопрос с Филиппинами. Филиппины в 11 200 километрах к западу от Сан-Франциско и недалеко от азиатского берега. Они в том уголке мира, к которому мы никогда не питали какого-либо особого военного интереса. Филиппины, как и Куба, восстали против испанцев, и местные инсургенты помогли нам взять Манилу. Раз уж Кубе предоставлена независимость, не должны ли Филиппины получить то же самое?
Так думали многие американцы, но империалисты в Соединенных Штатах считали иначе. Кубе независимость обещали (о чем они сожалели), а Филиппинам независимость не обещали, и требования аннексировать их звучали все громче. Было бы неплохо, если на карте они будут окрашены тем же цветом, что и Соединенные Штаты; это значило бы, что у Соединенных Штатов тоже есть колония и они могут высоко держать голову в обществе европейских держав.
Мак-Кинли сдался. Он решил, что мы не можем вернуть Филиппины Испании или позволить любой другой европейской стране их заполучить. И коль скоро он сам себя убедил, будто филиппинцы еще и не способны справиться с независимостью, у Соединенных Штатов не осталось иного выбора, кроме как захватить страну.
Парижский договор был окончательно одобрен Сенатом (после энергичных возражений антиимпериалистов) 6 февраля 1899 года. Голосование по независимости для Филиппин завершилось «вничью». В таких случаях председательствующее лицо Сената должно проголосовать и разрушить «ничью». Председательствующим лицом был вице-президент Мортон, и он проголосовал за аннексию. (21 ноября 1899 года Мортон скончался прямо в кабинете в Патерсоне, Нью-Джерси).
Да и в самом деле, после Парижского договора Соединенные Штаты оказались в шайке «великих держав» и до сего дня никогда ее не покидали. Горделивые европейские нации, приученные недооценивать Соединенные Штаты как крикливое пышнотелое недоразумение, не умеющее воевать и победившее только индейцев и мексиканцев, были поражены тем, как американцы полностью сокрушили Испанию за несколько месяцев. Соединенные Штаты, сражаясь одновременно в двух океанах, буквально стерли испанский флот и потеряли при этом всего одного человека и ни единого корабля. Они выиграли несколько сухопутных битв, в которых участвовали, и навязали свою волю проигравшему.
4 февраля 1899 года этот новый образ Соединенных Штатов был запечатлен в литературе поэтом Редьярдом Киплингом, апостолом европейского империализма. Он приветствовал вступление Соединенных Штатов в имперский клуб стихотворением под названием «Обращение к Соединенным Штатам». Как раз в этом стихотворении он придумал фразу «бремя белого человека», и, собственно, именно так его обычно и называют. Первая строфа гласила:
Неси это гордое бремя —
Родных сыновей пошли
На службу тебе подвластным
Народам на край земли —
На каторгу ради угрюмых
Мятущихся дикарей,
Наполовину бесов,
Наполовину людей [141].
У Киплинга это звучало так, будто американцев собираются послать на Филиппины, чтобы те работали рикшами для филиппинских ездоков и наводили глянец на филиппинскую обувь. Но дело обстояло иначе, и Киплинг, конечно, об этом знал.
Знали и филиппинцы, которые не увидели славы в американской победе за их счет. Они сражались бок о бок с американцами, полагая, что добьются независимости, как и Куба. А им предложили удовлетвориться меньшим. Когда Агинальдо понял, что для филиппинцев война шла ради смены хозяина, он снова поднял восстание — теперь уже против Соединенных Штатов.
