Пионеры знают, что Стёпа – ябедник, а выбрали его.
Екатерина Анохина обладала потрясающей памятью, могла прочитать страницу и тут же в точности воспроизвести её по памяти. С точностью изложила и судьбу раскулаченных Наумовых: «…всю их семью, осенью уже поздней, на подводы погрузили и – в двадцать четыре часа вывезли: что на себя одеть можно было, то им и оставили»: Наумов запил, красавица дочь Аннушка через год умерла от туберкулёза, мать сохранила из четверых маленьких детей только двоих, сама ослепла в киргизских степях.
Так завершилась судьба Тарутиных, Наумовых и Степушки Одинца во время Гражданской войны, коллективизации и перед самым началом Великой Отечественной войны. В острой борьбе победил пролетарский гуманизм, с его пролетарским чутьём и беспощадностью к человеку.
После Великой Отечественной войны Екатерина Анохина услышала однажды разговор Павла Тарутина и Степана Одинца, вернувшихся с фронта. Павел сожалел о судьбе одного талантливого солдата-механика, попавшего под расстрел: «Кто вправе отнимать человеческую жизнь из-за четырёх слов? Кто? Это шельмой, мерзавцем, человеконенавистником надо было быть, чтобы за эти слова мальчишку к стенке толкнуть… И кто больший урон нашей армии нанёс – тот, кто четыре слова сказал, или тот, кто солдата советского уничтожил?» Степан Одинец возражает Павлу Тарутину, мол, расстреляли органы власти, нельзя панику разводить, «а в жизни под власть лучше голову не совать: оттяпают… Ты знаешь, что с теми стало, кто позволил себе больше. Такая порода – н е в ы ж и в а е т, отбор идёт». Павел возмущен: «Племя холуёв вырастим. Мы и вырастим! Этого же потом десятилетиями не вытравить рабства в душах! На генетическом уровне раба сформируем и взрастим, думать отучим, а значит, и болеть, действовать, и созидать отучим! Спохватимся, скажем им через полсотни лет, новому, выращенному нами племени: думайте! болейте! созидайте! Они и засуетятся, взращённые нами люди, да по-рабски засуетятся: чего изволите… Вот тогда и увидим, чего натворили!» (Там же. С. 67—68).
В романе происходит много событий, прослеживается много судеб, счастливых и не очень: Павел Тарутин стал ректором, Степан Одинец защитил диссертацию, читал даже лекции, жил на квартире Анохиной, украл все книги из библиотеки у Тарутиных, но остался бездетным, одиноким стариком, оказался пустым, ничтожным человечком, привык что-то получать от людей, от общества, но в сущности так ничего и не дал. Он собрал коллекции, альбомы, приглашал красивых женщин. Однажды он спросил: «– Скажи-ка мне напоследок, – странно каменея лицом, спросил он вместо этого, – … бывает на свете… зелёное солнце?.. А?
Она подняла недоумённые глаза. И улыбнулась.
– Да. Какой ты смешной… Да. А что? – И старательно объяснила: – Знаешь, белые, самые белые, невероятно просты белые кувшинки… У Клода Моне. Так ведь и тут. Да вот же, «Белая лошадь» у Гогена!
– Которая – зелёная? – без иронии уточнил он» (Там же. С. 264). А через двадцать лет после этого Вера Галактионова, написав ещё интересные книги в ХХI веке, вернулась к ХХ веку и кое-что весьма существенное пояснила в своём творчестве.
Отвечая на вопрос, что подточило Советскую империю в первую очередь и что изменилось в её творчестве за это время, Вера Галактионова сказала:
«Партийная номенклатура. Она создала отрицательный кадровый отбор, возвышая людей свиты над людьми таланта. Номенклатурный тип правления таков, что он оттесняет лучшие умы в сторону, в ущерб делу и государству. Михаил Горбачёв там с неизбежностью оказывается «умнее», «нужнее», «надёжнее» и Петра Машерова, и Владимира Щербицкого… Союз начал ведь разрушаться задолго до того, как был окончательно предан. Знаки разложения партийной элиты проступали в жизни довольно отчётливо, когда моё поколение только входило в литературу. Красное начальство строило на словах общество равных возможностей, на деле же – свои привилегированные коттеджи, совсем не похожие на те бараки, в которых жили рабочие заводов и фабрик.
Я довольно хорошо знала среду «золотой» молодёжи брежневской поздней поры – дочери и сыновья партийных руководителей были весьма близки к современному гламуру. И видела людей, работающих, к примеру, всю жизнь в зловонных цехах кожевенных цехах крупных комбинатов: ворочающих тяжёлую мокрую кожу в ёмкостях с химическим раствором, изо дня в день; это были люди бедной жизни. И это в основном их дети проходили срочную армейскую службу в Афганистане.
А номенклатура жила уже отдельно от народа – и богатела, несмотря на борьбу со взятками и «цехами»: дети «цеховиков» откупались от армии вполне успешно… На факультетах иностранных языков детей партийных начальников было больше всего… Нам, молодым, оставалось только наблюдать, как вызревает, как разбухает до критической отметки тот самый личный капитал продажной партийной номенклатуры, как он просится на волю и хочет иных законов – законов открытого, беззастенчивого его употребления. Народные волнения, начиная с 1986 года, были инспирированы верхами, рвущимися к завершающемуся этапу, – к окончательному и необратимому дележу богатств Союза.
Так приходило к власти Поколение Измены – измены интересам Державы. Со своей паразитической формой правления оно разрушило всё здоровое, что было. И успело создать за двадцать лет собственную, дичайшую и разнузданную, культуру. Сумело сформировать свою, генетически модифицированную литературу, не имеющую ничего общего с отечественной, природной. Взрастило некий книжный гидропон, не нуждающийся в почве…» (Галактионова В. Пьедестал Тельца // Завтра. 2012. Июль. № 28).
В 1980 году поэт Юрий Поляков опубликовал первую книгу стихов «Время прибытия» с предисловием Владимира Соколова, потом – защита кандидатской диссертации, но широкую известность ему принесли неординарные повести «ЧП районного масштаба» (1985), «Сто дней до приказа» (1987), еле-еле пробившиеся через военную и государственную цензуру. В повести «Апофегей» автор обратил внимание на внутренний мир окружавших его людей, резче, ощутимее показал отрицательный облик либеральной интеллигенции, которая своими действиями разрушала высокие достижения русской истории. Здесь чуть ли не впервые дан отрицательный образ Б.Н. Ельцина под именем БМП. В последующих повестях и романах Ю. Полякова резче обозначилось сатирическое начало в изображении российского либерализма: «Демгородок» (1993), «Козлёнок в молоке» (1995), «Небо падших» (1998).
В 1991 году Юрий Поляков издал в Москве Собрание сочинений в четырёх томах.
В Союзе писателей СССР, в Московском отделении Союза писателей РСФСР писатели, почувствовав долгожданную свободу, 10 марта 1989 года учредили общество «Апрель», опубликовали многочисленные документы о создании новой организации в системе Союза писателей, где говорилось, что писатели, которых выбрали на пленумах писательских съездов, – это чаще всего бюрократы и враги перестройки. В руководство «Апреля» вошли Анатолий Рыбаков, Татьяна Толстая, Владимир Маканин, Анатолий Приставкин, Булат Окуджава, Анатолий Стреляный, Алла Латынина. Комитет учредил премию «За гражданское мужество» имени академика Андрея Сахарова. Об организации комитета «Апрель» написано множество статей и других материалов. В.В. Карпов, сообщая о нём, писал, что это его поддерживали «во всех слоях советского общества»:
«Наиболее известные из них – секретарь ЦК КПСС Яковлев, два министра иностранных дел, Шеварднадзе и Козырев, министр культуры Швыдкой, заместитель начальника Главного политического управления Советской армии и Военно-морского флота Волкогонов, он же с 1991 года советник президента по военным делам, наконец, Ельцин – бывший первый секретарь МГК КПСС, потом глава Госстроя. Вся «межрегиональная группа» во главе с её лидерами: Сахаровым, Собчаком, Поповым, Афанасьевым и другими. Все они были «тайными агентами влияния», идеологической «пятой колонной», разрушителями Советского государства. Но это не значит, что они были юридически оформленными «агентами ЦРУ», дали подписку о работе на американских хозяев, это совсем не обязательно. Они по своим политическим взглядам, по зову сердца были «западники», противники советских порядков. Они осуществляли свою «перестройку» – переделку Советского государства в капиталистическое.
И поскольку это было их тайным нутром и прикрывались они партийными билетами, их совершенно справедливо называют перевёртышами» (Карпов В. Большая жизнь. С. 715).
Но это было только началом раскола не только в литературе и культуре, но и в Советском Союзе: битва Горбачёва и Ельцина, слабый Горбачёв в Крыму, сильный Ельцин в Беловежской Пуще, где решалась судьба не только Советского Союза, но и России.
24 августа 1991 года покончил жизнь самоубийством маршал Сергей Фёдорович Ахромеев, затем покончил жизнь самоубийством управляющий делами ЦК КПСС Николай Ефимович Кручина, ломалась жизнь миллионов советских людей.