— Ну, тварюга, стрельни в сердце!
Индеец, не будь дурак, моментально пользовался случаем и пускал стрелу со всем усердием. Стрела, ясен день, отлетала от пододетой под кафтан кольчуги (которую, напоминаю, Баранов тщательно скрывал от посторонних глаз), а то и расщеплялась. Произведенный эффект понятен — появлялся еще один свидетель, с выпученными глазами повествовавший соплеменникам о колдуне, которому не страшны смертельные для обычного человека стрелы.
А тут еще разветвленная сеть информаторов, за пачку табаку и железный ножик старательно стучавшая Баранову на земляков… Все это, вместе взятое, привело к тому, что индейцы пришли к выводу: обычный человек столь осведомленным, сидя у себя в доме, быть не может. Колдун, точно! Широко распространились рассказы, что Баранов невидимкой летает по воздуху куда захочет, никем не замеченный, проникает в яранги, подслушивая и подсматривая за врагами…
Правда, этот почтительный ужас перед «великим шаманом» воцарился повсеместно через три-четыре года после основания на Ситхе той самой крепости, названной Новоархангельском (несомненно, этим названием Баранов отдавал дань памяти о своей далекой родине, где, откроем маленький секрет, уже двадцать лет ничего о нем не ведая, обитала его законно венчанная супруга и прочие домочадцы). Году к восемьсот шестому, когда приплывший туда Резанов писал: «Благодарю Бога, что в самое малолюдство они (колоши. -А. Б.) не отважились сделать решительного покушения. Они боятся крепко г-на Баранова, и истинно одно имя его весь край в страхе держит».
Но это было позже, а пока что Ситху ждали серьезные несчастья — и от стихий, и от людей.
Летом 1799-го среди «партовщиков» (туземцев-промысловиков) разразилось нечто вроде эпидемии: за два часа в мучениях умерли сто пятнадцать человек, а чуть позже — еще двадцать. Оказалось, все они неосмотрительно наелись каких-то мелких ракушек, оказавшихся смертельно ядовитыми. Эти потери на несколько лет ослабили промыслы.
И если бы тем ограничилось… Наступала какая-то черная полоса!
Глава третья ОСКАЛЕННЫЕ БЕРЕГА
Но прежде чем рассказать о черных годах Русской Америки, следует, думается, коснуться тамошней «жизни вообще». Взглянуть, как она была организована, как трудились работники Компании.
Меньше всего мне хотелось бы, чтобы у читателя создался образ этакой идиллии: алеуты и индейцы с радостными лицами и народными песнями отправляются на работу, а добрые бледнолицые дяди их кормят от пуза и старательно цивилизуют…
Глупо, конечно, рисовать нечто похожее. На дворе стоял конец восемнадцатого века, когда везде, в любом уголке земного шара, куда ни глянь, участь наемных работников любого цвета кожи и вероисповедания была ох какой несладкой. Прошло еще не менее ста лет, прежде чем работодатели стали более-менее (скорее менее, чем более) хоть как-то считаться с профсоюзами — ну а больничные листы оплачивать и давать пенсии по старости в США, например, начали лишь перед Второй мировой. Что уж говорить о рубеже восемнадцатого и девятнадцатого столетий, когда в доброй старой Англии широко использовался детский труд (детишки, напоминаю, никакие не «туземные»!), а шотландские шахтеры кое-где работали в железных ошейниках с именем владельца шахта. Было это, господа мои…
Русские составляли очень малую часть работников Русско-Американской компании (их вербовали на Большой земле на семь лет). Подавляющее большинство тружеников составляли алеуты и индейцы.
К моменту образования Российско-Американской компании, летом 1799 г., столицей стала Павловская гавань на острове Кадьяк — там обитало «аж» около ста русских, была кузница, слесарня, литейная мастерская, столярные и кожевенные заведения. По всей территории Русской Америки были разбросаны небольшие деревянные крепости, как две капли воды похожие на американские форты, которых, я уверен, многие насмотрелись в фильмах о Диком Западе. Там обычно размещались от 1 до 25 русских промышленников с несколькими подчиненными туземцами (а частенько и с заложниками, взятыми у тех племен, от которых следовало ждать неприятностей). В маленьких неукрепленных факториях жило по два-три русских с туземцами.
Основная добыча пушного зверя велась туземными артелями, собранными во «флотилии», от 50 байдар до 500, как это было с Кадьякской партией, составленной из наиболее молодых и сильных эскимосов, уходивших для промысла морского бобра порой и на тысячу верст, в лабиринт проливов и островов местных архипелагов (где во множестве обитали воинственные колоши, и потому часть «партовщиков», самые надежные, вооружались как раз для защиты от нападений).
Система платы как две капли воды напоминала ту, которая уже давно существовала в Сибири (в отношении не только туземцев, но и русских артелей). Перед промыслом туземцам Аляски выдавали в долг разнообразные товары: котлы, топоры, ножи, иголки, бисер, материю и одежду, табак. После промысла, в зависимости от результата, туземцы либо получали некоторое вознаграждение, либо долг с них списывался «по нулям», либо они становились должниками Компании. Естественно, приказчики и прочее начальство старались, чтобы заканчивалось по второму, а в особенности, по третьему варианту. Эксплуатация и обман, конечно. Но чего же вы хотели? Это было не русское изобретение, а, так сказать, общемировая практика. Вообще, когда автор этих строк тридцать лет назад служил в геологической партии, кое-какие детали расчетов начальства с работягами были именно что реликтом времен, которые я описываю… Та же система: минимум пропитания гарантируется, а все остальное берешь в долг, с которым потом ведь надо и рассчитываться…
Существовала еще вовсе уж бесправная категория рабочих — так называемые «каюры», занятые не только извозом, но самыми тяжелыми и грязными работами: заготовкой дров, ловлей рыбы и прочей заготовкой продовольствия, добычей сусликов для пошива теплой одежды, тюленьих и моржовых кишок (для изготовления непромокаемых плащей), промысел морских птиц (яйца и пух-перо). Каюры служили и гребцами на многочисленных байдарах. В отличие от промышленников они трудились исключительно за еду и одежду. Туземные женщины, находившиеся примерно на том же положении, заготовляли клубни сараны (съедобной камчатской лилии), обрабатывали рыбу, шили одежду, собирали ягоды. Точно так же — за еду и одежду (разве что иногда давали немного иголок и бисера).
Бывало, что в эти промысловые партии людей «мягко и ненавязчиво уговаривали» вступить с помощью наведенных ружей — и новых вербованных уводили в колодках, чтобы не сбежали по пути к байдарам. Все это было…
Но так, напоминаю, было везде по всему земному шару. И потом, во всех этих «вербовочных кампаниях» самым активным образом участвовали местные вожди-тойоны, которым, как легко догадаться, за сотрудничество от Компании кое-что регулярно перепадало. Будь деятельность немногочисленного русского персонала Компании основана на чистом принуждении, Баранова и его людей давным-давно перерезали бы, несмотря на всю их смелость — очень уж мало «бледнолицых» обитало в Русской Америке посреди многих тысяч «коренных»…
Ну, а поскольку всякая медаль имеет две стороны, то был во всем этом и положительный момент. Туземцам пусть не щедро, но все же платили, и полного рабства в Русской Америке все же не существовало.
(Между прочим, таковое, несмотря на уверения в противоположном, все же имело место в Сибири, о чем я вынужден упомянуть. Крепостного права в Сибири, конечно, не было. И представителей коренных сибирских народов в рабство все же не обращали, если не считать самодеятельности местных воевод и губернаторов, за которую иные из них все же попадали в лапы закона. Но тем не менее в Сибири и в те времена существовало некоторое число «классических» рабов — их привозили с «китайской стороны» монголы, джунгары и прочие зарубежные соседи, продавая зажиточным русским и богатым «инородцам»…)
И наконец, что немаловажно, русские наводили порядок, пресекая мелкие междоусобные войны, уносившие немало жизней, — до прихода «бледнолицых» эти войнушки меж многочисленными племенами и родами шли каждый год, были делом совершенно житейским. И, говоря без всякой иронии, русские туземцев к некоторой цивилизации все же приобщали — и медицинской помощью, и организацией школ для туземных детей. Это тоже было, и в серьезных масштабах. Иных, самых перспективных молодых людей из местных (особенно тех, кто рождался от русских и туземок), Баранов даже отправлял на Большую землю, где их учили ремеслам вплоть до морского дела.
Одним словом, не рай на земле, но и не беспросветная каторга — суровая, чего уж там, жизнь, имевшая и темные, и светлые стороны, и все тут…
