Этим последним уясняется и значительно ограничивается ходячее представление о «заимствовании» и в западной Руси иноземных форм сословного строя.
В той же грамоте Казимира Ягеллончика (1456—1457 гг.), где воспрещается мещанам и черни чинить сеймы без бояр (в Полоцке), видим жалобу мещан, дворян, черных людей и всего поспольства на бояр, что те «вельми мало» участвуют во взносе «помочи з места Полоцкого» на земскую потребу, которую Полоцкая земля обязана вносить согласно «листу» господарскому под присягою. Бояре возражали, что согласно привилеям Витовта и самого Казимира они не обязаны вносить помочи под присягою. И Казимир, рассмотрев спор с панами радою своею, предоставляет боярам «класть тую помочь», когда господарь потребует, без особой присяги, а «под суменьем» — «каждый по силе» — в силу общей их присяги господарю «во всем добра хотети», а остальной общине оставляется, по ее, как утверждает грамота, собственному желанию, старый, общий порядок сбора «помочи» под присягою.
Для заведывания сбором устанавливается особая коллегия из двух бояр, двух мещан, двух дворян, двух из поспольства «добрых, а годных, а верных», которая будет хранить казну в скрыни за четырьмя ключами — боярским, местским, дворянским и с поспольства, — так, чтобы «один без другого до скрыни не ходили» и чтобы, «што возьмут и што роздадут», было всегда всем им ведомо и на учете{75}.
Ярко выступает тут расчленение общины по сословным группам, как и тенденция боярства вовсе выделиться из нее. Та же сословная диференциация выражена и в жалобе горожан на то, что бояре держат в городе закладней, которые не участвуют в общем обложении для «помочи» господарской. Казимир запрещает боярам держать закладней сверх одного подворника на каждое боярское городское подворье.
На фоне таких отношений само предписание единодушия и запрет горожанам творить сеймы без бояр звучит уже маложизненной нотой, но она не замирает и в XVI в. Наряду с постановлениями по местным вопросам собраний «всех князей и бояр» или «всех панов и бояр», например, об организации сторожевой службы в городе и ремонта городских укреплений (в Витебске), «весполок з мещаны и людьми витебскими», — тут бояре отдельно определяют свое участие в деле под условием участия витеблян, или особых постановлений по делам не городского характера — встречаем постановления «соймов» князей, панов, бояр и мещан, например, о том, «как ямают за собою людей своих похожих вольных держати» (30-е годы XVI в.){76}.
Указанных данных, пожалуй, достаточно для ближайшей моей цели — наметить основные черты внутреннего строя так называемых земель-аннексов Литовско-Русского государства как са мостоятельных единиц в его составе, связанных с общим центром лишь признанием господарской власти того великого князя, который сидит в Вильне и на Троках.
Какой же характер носила эта власть господарская в XV в.? Вместо того чтобы догматически перечислять ее прерогативы и функции, историку, полагаю, удобнее и естественнее идти иным путем, а именно: рассмотреть строй управления, те органы, через которые осуществлялась власть великих князей литовских. Это даст нам скелет той организации, которая связывала — в какой мере, это другой вопрос — в одно политическое целое то, что мы зовем Литовско-Русским государством, и определенное основание для ответа на вопрос о сущности этой власти, как и об ее отношениях к общественным силам земель этого государства.
После 1413 г. по Городельской унии установлены в великом княжестве Литовском должности по польскому образцу. Конечно, в некоторых отношениях это привело к видоизменению прежней администрации. Но историки Литовско-Русского государства давно отметили и выяснили, что тождественные по названию литовские и польские должности оставались, однако, в XV в. весьма различными по существу{77}.
Так, прежние наместники великого князя литовского, сидевшие по стольным градам земель Литовского государства, переименовываются в воевод, оставаясь, однако, все теми же великокняжескими наместниками. Лишь постепенно приобретают они значение, схожее с значением польских воевод, признанных вождей шляхетского самоуправления. Так как вообще dignitates — высшие должности — лишь постепенно приобретают земский характер и независимое в значительной степени положение относительно господаря, то и воеводы XV в. остаются еще по идее и значению представителями центральной великокняжеской власти, ее органами по различным отраслям управления.
Вид Смоленска в 1611 г. В собственно великом княжестве бывшие княжества Ольгерда и Кейстута стоят со времен Витовта под управлением виленского и трокского воевод. Они еще не дигнитарии в польском земском смысле слова, а официалы великого князя. Это особенно сказывается в их роли по управлению Виленским и Трокским округами, в тесном смысле слова, где они ведают именем великого князя всю администрацию. Тут воевода остается наместником великого князя, управляя и господарским хозяйством на его «замковых» землях, ведая эксплуатацию пашенной земли, выгонов, пастбищ, лугов, лесных угодий, озер, рек и т. д., сбор податей и налогов, наконец, суд и управу над живущими в его «державе» крестьянами. Они, представители материальных интересов господаря, не только ведают, но иной раз и налагают новые пошлины, следят за тем, чтобы не было шкоды для господарских доходов при мобилизации имуществ, как и за увеличением доходов путем раздачи пустых земель на оброк или населенных имений и доходов под условием службы. Земли и население, подлежащие такой административной деятельности воевод, находятся у них в «державе». Они держат эти земли от великого князя, получая доходы на себя с замковых земель, из косвенных сборов с торговли, наконец, из «даров», которые воевода получал при приезде в тот или иной город, и, вообще по обычаю, по разным случаям от населения той или иной местности и отдельных лиц, ищущих защиты, управы, покровительства.
Но воевода с этим соединял более широкое значение и за пределами своей «державы», составлявшей лишь часть его воеводства. Тут эта его более широкая роль, прежде всего военная. Изъятые из его «державы», предоставленные в «державу» другим, стоявшим ниже воеводы, наместникам-державцам волости, так же как частные имения крупных землевладельцев, стояли в различной по степени судебно-административной зависимости от воеводы то в смысле апелляции (?) на суд державцев, то в обычае битья челом воеводе, минуя низшую инстанцию, то в том, что к воеводе тянули подсудностью привилегированные лица, не подчиненные державцам и их тиунам.
Но эти отношения представляли значительную пестроту в зависимости от развития различий в условиях «держания» и «закривальных листов» — иммунитетов, освобождавших их владельцев от подсудности и самим воеводам.
Наконец, в воеводствах находим и удельные княжества, потерявшие политическую силу, но сохранившие административно-судебную обособленность. Таковы в XV в. княжества Слуцкое, Клецкое и Мстиславское на территории воеводства Виленского; княжества Кобринское, Городецкое, Пинское и Туровское на территории воеводства Трокского. Подобно крупнейшим державам наместников (получивших название старост), например, Новгородскому повету, Ковенскому, Берестейскому и др., эти княжества составляют обособленные судебно-административные округа с независимым от воеводы управлением. Они не стоят под присудом воевод, не находятся в его праве. Но единство воеводства выражалось при этом дроблении юрисдикции в том, что воевода остается военачальником, который следит за исполнением обязанностей военной службы землевладельцами воеводства, следит за тем, чтобы земля из службы не выходила (при отчуждении ее земянами и военнообязанными крестьянами). И наместники-державцы и удельные князья ставятся со своими боярами и слугами в ополчение воеводства.
В XVI в. дробление воеводской власти идет и дальше благодаря деятельности гетманов наивысших, на смотр которых местные наместники-державцы, старосты и поветовые хоружие ведут в назначенный сборный пункт всех обязанных военной службой. Но и тогда эта должность гетмана, не бывшая постоянной, не убила значение воевод.
Эта общая характеристика воеводской власти достаточно показывает, насколько они были преемниками княжеской власти, заменившими удельных князей. Преемственность эта в свою очередь освещает исторически возникновение двух явлений, связанных с воеводской должностью: 1) стремление населения смотреть на воеводу как на местную власть, связать ее с местными интересами и 2) стремление перенести на нее свое старинное право призыва, признания и отвержения княжой власти.
Но, прежде чем присматриваться к этим явлениям, обратим внимание на положение наместников-представителей великокняжеской власти в землях-аннексах. Утверждаясь в отношении к той или иной земле, великокняжеская власть вступала в наследие прежней местной удельной власти. Великий князь был князем Жмудской, Витебской, Полоцкой и т. д. земель. Его значение как местного князя выражалось между прочим в том, что он имел в каждой земле и свое господарское хозяйство.
