Несмотря на свой поразительный успех, Теодориху все еще не хватало четверти шага, чтобы недвусмысленно претендовать на титул императора Западной Римской империи, хотя ее карты уже лежали на столе остготского короля. Протяженность его владений, введенный им императорский церемониал, его высокопарные претензии на то, что он источник разумности и классических знаний в Западном Средиземноморье, – все это свидетельствовало о том, что готы видят в нем римского императора. Почему он колебался и не делал эту четверть шага – интересный вопрос, но я подозреваю, что Теодорих демонстрировал свою способность признавать, когда дальновидность (благоразумие, рассудительность, осмотрительность, расчетливость) лучше, чем храбрость. Во-первых, если бы он сделал свои притязания еще более недвусмысленными, то это могло бы только ухудшить отношения с Константинополем. Уже в 507–508 гг. Анастасий показал, что не прочь половить рыбку в мутной воде, если это поможет приструнить Теодориха; и это было до решительных действий в Испании. Начни Теодорих величать себя императором, и эта враждебность только углубилась бы и стала бы представлять угрозу для некоторых дипломатических уступок, ради получения которых он приложил столько усилий, в частности права предлагать своих кандидатов на должность консула (титул, столь любимый среди итальянской элиты), которые были бы признаны в Восточной империи.
Я также сомневаюсь, чтобы он рискнул восстановить против себя своих ставленников-готов из высшего эшелона власти. Приравнивание 511 г. к воображаемой двухтысячной годовщине готского королевства было важным выбором. Согласно всем общепринятым вычислениям, история Рима началась с основания города в 753 г. до н. э. – факт, который был отмечен массовым празднованием его тысячелетнего юбилея императором Филиппом I в 248 г. Простой математический расчет покажет вам, что приравнивание 511 г. к двухтысячной годовщине королевства готов означало утверждение, что оно старше самого Рима. Это наводит на мысль, что Кассиодор – да и Теодорих, – возможно, включили в свои вычисления мнения тех людей из непосредственного окружения Теодориха, которые не видели превосходства всего римского и для которых император Теодорих был бы неприемлем.
Но это хорошо продуманное внимание к некоторым наиболее острым чувствительным местам ключевого электората, с которым ему приходилось действовать, не оставляло никому ни малейшего сомнения в пределах (размерах, границах) реальной власти Теодориха; и делается заявление о ее природе. Разумеется, не католическими священниками. Победа в 508 г. и государственный переворот (неожиданный успех) в 511 г. принесли новые важные территории Южной Галлии под властью Теодориха, включая епархию Арль и ее выдающегося главу епископа Цезария. Вскоре после 511 г. епископ совершил поездку в Италию. Согласно написанной им книге «Жизнь», эта поездка была вынужденной, вызванной подозрениями относительно его лояльности. Я скорее подозреваю, что автор (один из дьяконов Цезария, который написал это вскоре после его смерти) не хотел, чтобы его героя-католика помнили как человека, слишком тесно общавшегося с арийцем-готом. Но даже «Жизнь» не пытается скрыть тот факт, что, как только они встретились, мнимый арийский император и католический епископ мгновенно почувствовали симпатию друг к другу. Теодорих немедленно признал святость Цезария и, нагрузив его подарками, отправил в Рим, чтобы папа дал ему паллиум – простую полоску ткани, которая признавала статус Цезария как папского наместника и старшего прелата Южной Галлии. Этот статус тогда стал для епископа своеобразным трамплином для того, за что тот обретет церковную славу – проведение ряда реформ церкви в 520-х гг., которые легализовали (придали официальный статус) многие установившиеся обычаи раннего средневекового христианства. Еще одним моментом, который нечасто оказывается замеченным, является то, насколько деятельность Цезария соответствовала планам Теодориха. Паллиум давал Цезарию воображаемое пространство (область влияния), которое простиралось за пределы его собственной епархии на всех тех, кто оказывался в границах его юрисдикции, включая многие епархии, входившие в Бургундское королевство. Теодорих также претендовал на гегемонию над бургундами, и это стало дальнейшим утверждением власти готов над Бургундским королевством в начале 520-х гг. (к чему мы еще вернемся), которое позднее приведет к тому, что епископы этих епархий будут присутствовать на заседаниях (собраниях) Цезария[75].
Если римские – и католические – церковнослужители оказывали Теодориху такие знаки почтения, как будто он был императором, то гот не препятствовал им в этом, и все представители светской римской элиты тоже читали эти знаки. Эти намеки на самом деле не могли быть более дерзкими или поистине золотыми. Уникальный предмет времен правления Теодориха, дошедший до нас, – так называемый Сенигальский медальон – солидная золотая монета с изображением короля. Надпись на оборотной стороне гласит, что он «завоеватель народов», так что выпущена она была, вероятно, в ознаменование великих побед, кульминацией которых стал 511 г. Но чеканка золотых монет была прерогативой императора, которая уважалась повсеместно на просторах бывшей Западной Римской империи по крайней мере до конца VI в. Тот факт, что Теодорих проигнорировал эту тонкость протокола, – еще один пример того, что его неимператорская личина слегка соскальзывала, и никого не вводило в заблуждение это притворство. Многими способами, не говоря уже о своей реальной власти, Теодорих умышленно позволял тем, кто хотел этого, видеть в нем первого императора в новом ряду императоров Западной Римской империи, и многие с радостью делали это. Когда один из его подданных – римский сенатор по имени Цецина Маворций Василий Деций – решил в известной надписи приветствовать Теодориха как semper Augustus (навсегда Август) – самым императорским из всех титулов, он просто выразил вслух то, о чем должны были думать все[76].
Однако в успехе 511 г. оставалось два облачка на горизонте этого гота. Во-первых, Восточная Римская империя вряд ли примирилась с новообретенным величием Теодориха. Уже в 508 г. она была враждебна, и не нужно особых усилий, чтобы представить себе, что Анастасий и его советники думали о том, что Теодорих здорово удвоил свою властную базу, добавив к своим владениям Испанию и Южную Галлию, а также людские военные ресурсы вестготского королевства. Другая проблема была внутренняя. К 511 г. Теодориху было уже к шестидесяти, а у него не было сыновей; его брак с сестрой Хлодвига Аудефледой привел к появлению на свет лишь одной известной дочери – Амаласунты. Из-за этого весьма остро встала проблема престолонаследия. И хотя, оглядываясь в прошлое, мы знаем, что Теодорих проживет еще пятнадцать лет, в шестьдесят он был уже стар для властителя того времени. Ни у кого еще не хватало терпения вычислить средний возраст смерти всех средневековых правителей, но мужчины из династии Карла Великого жили в среднем около пятидесяти лет, и это, вероятно, дает нам разумный ориентир. Великий западный соперник нашего гота – Хлодвиг умер в 511 г. (из-за чего наверняка в Италии задумались о проблеме престолонаследия, хотя я уверен, что им этого делать не нужно было), и Теодориху не могло быть сильно за пятьдесят. И хотя в то время наследование по женской линии было возможно, но последствия такого шага могли оказаться весьма тяжелыми. Главная проблема заключалась в том, что предстояло управлять потенциально непокорными вооруженными последователями, которых нелегко было бы примирить из-за того, что правитель – женщина. К 511 г. Теодорих мог, по-видимому, в любой момент неожиданно умереть, а подходящего наследника в поле зрения не было.
Неопределенность с престолонаследием в древнем и средневековом мире к тому же была источником всех внутренних проблем, способных породить мощную внутреннюю борьбу за политическое пространство. Почему это было так – понятно. Начнем с того, что такая неопределенность побуждала каждого, даже весьма приблизительно подходящего, претендента на престол выйти на свет божий – второстепенных родственников мужского пола, влиятельных военачальников, женатых на младших представительницах династии, всякого мало-мальски амбициозного человека с сомнительными правами. Результатом могли быть только разделение и соперничество (раздоры) в руководящей верхушке королевства. Хуже того, различные кандидаты должны были искать расположения сторонников. Одной очевидной группой поддержки явились те, кто не очень преуспел при существующей власти, так как недовольных всегда сравнительно легко сплотить под флагом будущих перемен. Но вербовочная кампания такого рода только нарушала спокойствие (тревожила) тех, кто уже хорошо устроился, так как им нужен был кандидат-преемник, который стал бы гарантом того, что, когда старик наконец откинет копыта, они не потеряют свои нынешние привилегии. И разумеется, это без учета тех, кто на настоящий момент прекрасно жил, но полагал, что могло бы быть и лучше, – такова уж человеческая натура. Неопределенность с престолонаследием, иначе говоря, подобно выборам президента США в конце второго президентского срока или в год, когда в экономике проблемы, попустительствовала возникновению многочисленных, обвиняющих друг друга кандидатов и колоссальному жульничеству (маневрированию) в борьбе за место на троне, которая могла поставить все существующие политические альянсы с ног на голову. Если в конце 511 г. продолжавшаяся враждебность Константинополя оставалась совсем не желательной, то отсутствие у Теодориха наследника было потенциально катастрофическим. Как оказалось, события на востоке предоставили Теодориху возможность решить все вопросы до конца десятилетия.
