После Нижнеудинска движение Армии шло параллельно железной дороге, часто подходя вплотную к ней. Эшелоны, большей частью чешские, двигались сплошной лентой. Чехи хорошо знали Каппеля по Волге и относились к нему с большим уважением, правда, это относилось к отдельным небольшим начальникам, но отнюдь не к Сыровому и его штабу. Полк. Вырыпаев не раз подъезжал к этим эшелонам и чехи, узнав о состоянии Каппеля, предлагали вывезти его, гарантируя секретность и безопасность, давая место для сопровождающих его двух-трех человек. Полк. Вырыпаев пишет об этом так: "На все мои доводы генерал Каппель отвечал, что в такой тяжелый момент он не оставит Армию, а если ему суждено умереть, то он готов умереть среди своих бойцов". Закончил он фразой: "Ведь умер генерал Имшенецкий среди своих и умирают от ран и тифа сотни наших бойцов". После этого говорить с ним на эту тему было бесполезно".
20-го или 21-го января, как пишет тот же полк. Вырыпаев, Каппель, чувствуя, что его оставляют последние силы и что бороться со смертью он уже не может, отдал свой последний приказ о назначении Главнокомандующим Армиями восточного фронта генерала Войцеховского.
После этого он уже почти не приходил в сознание. Силы падали с каждым часом, но армия двигалась вперед, и среди нее в санях, укрытый шубами, ехал и умирающий Каппель.
25 января и в ночь на 26-ое он не приходил в сознание, бредя армией, охранением флангов. На исходе ночи он на мгновенье пришел в себя и наклонившийся к нему полк. Выпыпаев с трудом разобрал шопот:
-- "Как я попался. Конец..."
Это страшное слово не побоялся произнести человек и вождь, прощаясь с жизнью, еще совсем короткой (ему было 37 лет), бесстрашно и спокойно, ибо совесть его была чиста, -- как солдат, уходивший в иной мир среди своих соратников, разделив с ними и радость побед и горечь поражений, понесенных не по его вине.
На улице было еще совсем темно, но полк. Вырыпаев. не выдержав всего происходящего ужаса, бросился к стоявшему около остановки румынскому эшелону. Всю первую германскую войну, все ужасы гражданской войны видел он, пережил гибель многих близких друзей-соратников очерствел, потерял способность, как самому казалось, тяжело переживать какие бы то ни было потери, но теперь, бегом направляясь к румынскому эшелону, чувствовал, что набегающие слезы туманят глаза. В теплом, уютном купе разыскал он врача К. Донец. Имя Каппеля было известно и румынам и, захватив нужные инструменты, Донец с Вырыпаевым направились к дому железнодорожного сторожа, где лежал Каппель. Быстро осмотрев и прослушав лежащего в бреду генерала, врач отвел Вырыпаева в сторону и шопотом ему сказал: Он умрет через несколько часов".
По определению доктора у Каппеля было двухстороннее крупозное воспаление легких -- одного легкого уже не было, а от второго осталась лишь часть. Больной генерал был перенесен в румынский лазарет. Поезд скоро тронулся. Когда в 11 часов 50 минут утра, 26-го января 1920-го года, румынский эшелон подходил к разъезду Урей, сердце Каппеля остановилось.
В Армии, получившей имя Каппелевской, передавали, что последними словами генерала были:
Пусть войска знают, что я им предан был, что я любил их и своей смертью среди них доказал это".
Может быть, это и не было сказано, но что умерший Главнокомандующий имел полное право сказать именно так -- против этого спорить никто не будет. Кто знает, какие мысли жгли в бреду мозг Каппеля в его последние часы, но что они текли на фоне бесконечных снежных просторов Сибири с прочертившей их черной лентой армии, которую нужно спасти, не щадя себя -- это тоже бесспорно, так как он был весь пропитан этим своим высоким, единственным среди белых вождей, служением.
В деревянном гробу, с армией, умерший Главнокомандующий продолжал свой путь.
Как на самую большую ценность, как на символ неутихающей ни на миг борьбы смотрели полузамерзшие люди на этот гроб, и не хотели, не могли верить совершившемуся.
И вдруг вспыхнул, родился невероятный слух -- Каппель жив, его больного увезли в эшелоне чехи или румыны или поляки. А в гробу положено золото, которое Каппель получил от Адмирала. Шопотом передавали друг другу это самоутешение, самообман -- здесь должна быть строгая конспирация, чтобы красные не потребовали от чехов, румын или поляков выдачи генерала.
Смириться с его смертью люди не могли. А рядом с гробом в санях нес неотступно несменяемый караул верный соратник генерала полковник Вырыпаев.
Приведенные в порядок Каппелем после Красноярской драмы части шли на восток. Молодой георгиевский кавалер, генерального штаба генерал Войцеховский, которому Каппель перед смертью вверил Армию, вел ее. Отсчитывали промерзшими валенками версты, сотни, тысячи верст и вот, наконец, где-то недалеко замаячили огни Иркутска. Там, в камере с зарешеченным окном, находился предательски выданный чехами, с ведома и разрешения ген. Жанена, Адмирал Колчак. Генерал Войцеховский решил взять Иркутск. Но от замещающего Сырового начальника 11-ой чешской дивизии, полк. Крайчий. на имя ген. Войцеховского пришла телефонограмма, что он "ни в каком случае не допустит занятия Глазкова (предместье Иркутска)". К цепи предательств прибавилось еще одно звено. И в февральский жестокий мороз, обойдя Иркутск, Каппелевская Армия -- она так стала называться официально, вышла к Байкалу.
Писать о переходе через Байкал не приходится -- об этом написано и так немало, но понять ужас этого перехода могут только те, кто его совершил.
Гроб с телом генерала Каппеля двигатся непосредственно за головным отрядом волжан, под командой молодого генерала Сахарова, однофамильца бывшего Главнокомандующего. Плохо подкованный конь, везший сани с гробом, несколько раз падал на гладком льду и, наконец, отказался встать после одного такого падения. До Мысовской, куда шли каппелевцы, оставалось около 50 верст. Вокруг саней столпилась группа людей, не знавших, что делать дальше Кто-то робко предложил спустить гроб под лед, но все остальные резко запротестовали. Оставить тело Каппеля было психологически невозможно. И вдруг доброволец-волжанин Самойлов, ехавший верхом на маленькой забайкальской лошаденке, спрыгнул с седла и подвел ее к саням. "Запрягайте", сказал он коротко, не спуская глаз с гроба.
На рассвете каппелевцы вошли в Мысовскую -- поход был окончен. На другой день была отслужена первая панихида по воине Владимире, и многие из тех, кого он вывел, увидя в гробу мраморное лицо вождя, не могли удержаться и плакали, как дети, огрубевшие, видевшие не раз в глаза смерть, но верившие в него до конца.
Почетным караулом, рыдающими траурными маршами встретила Чита тело Каппеля. и сам глава Забайкалья, Атаман Семенов, преклонил перед гробом колени.
О похоронах Каппеля полк. Вырыпаев пишет так: В день похорон в Чите творилось что-то невероятное. Не только храм, но и все прилегающие к нему улицы были заполнены самым разнообразным по своему виду народом, не говоря уже о прекрасных забайкальских частях, стройно шедших во главе с оркестром, игравшим похоронный марш. Такого скопления народа на похоронах я, проживший долгую жизнь, никогда не видел".
Осенью 1920-го года гроб с телом ген. Каппеля был перевезен в Харбин и там погребен около алтаря бывшей военной Иверской церкви. Черный гранитный крест, у своего подножья охваченный терновым венком, и надпись на белой мраморной доске --
"Генерального штаба генерал-лейтенант Владимир Оскарович Каппель"
-- тридцать пять лет сторожили последний покой вождя.
В 1945-м году в Харбин вошли советские части. Красноармейцы не раз бывали у могилы Каппеля, но никто из живших тогда в ограде церкви не слышал от них никаких выпадов. "Каппель -- вот он где" -- почешут затылок и отойдут. Но в 55-м году, по приказу советского консульства, памятник был снесен.
Но помнят жившие в Харбине, а теперь разбросанные по всему свету Каппелевцы последнее место упокоения своего Главнокомандующего, ведшего их по снежным сибирским просторам; помнят накрепко, до конца жизни, и его самого.
И каждый год 28-го июля, в день его Ангела, во время литургии многие священнослужители нашей свободной от красного ига церкви читают записки об упокоении раба Божия воина Владимира.
