Большим мастером таких сочинений был Н.И. Новиков. Его и рекомендовал братьям Лабзин. Читать следовало понемногу, не перескакивая с книги на книгу, добиваясь полного уяснения материала. Потом переходили к более сложной литературе, например к сочинениям И. Арндта и Иоанна Масона. Вершиной «пирамиды постижения» были мистические книги. Однако и их следовало читать под надзором старших в иерархии братьев и самого Мастера.
Во всех ложах много читали, но в «Умирающем сфинксе», пожалуй, больше других. Предписывались строгий порядок и последовательность чтения, регламентировался порядок взаимной помощи братьев в «постижении науки», Великий Мастер (им, разумеется, был сам Лабзин) внимательно следил за успехами братьев, поощрял усердных и порицал нерадивых. К чтению для развлечения масоны вообще и Лабзин в частности относились отрицательно. Правда, сам Александр Федорович не пренебрегал романами, но всегда при этом подчеркивал, что приключения героев для него лишь повод для новых благочестивых размышлений и дидактических выводов.
Лабзин не раз высказывал сожаление по поводу того, что печатная книга заменила рукописную и подлинно хорошие сочинения теряются в потоке незначительных. Тем не менее он как истинный масон полагал, что прогресс остановить нельзя и надо учиться выбирать «жемчужины среди песка». Лабзин был категорическим противником цензуры и, тем более, запрещения книг. С «вредными» сочинениями он предлагал бороться с помощью журнальной полемики и написанием «книг-отповедей». Он часто повторял: «Надлежит в мире быть и соблазнам, иначе как же усовершенствуется добродетель?»
С самыми продвинутыми из братьев Лабзин читал очень серьезные книги. В круг чтений входили Отцы церкви, православные и католические богословы, средневековые и современные мистики, классики масонства и даже алхимики. Лабзин всегда старался, чтобы в его ложе был самый лучший подбор книг, и неустанно переводил все то, что казалось ему интересным и «душеполезным» для братьев. Список переведенной им литературы очень велик, выше мы привели лишь небольшую его часть.
Другим не менее важным средством достижения «чистоты души» были самовоспитание и дисциплина. Лабзин требовал от своих братьев по ложе строжайшей дисциплины не только внешней (подчинение уставу ложи и лично Мастеру), но и внутренней (упорной работы по самосовершенствованию). Именно эта внутренняя дисциплина, сравнимая с монашеской аскезой, и оказалась важнее всего для мистического масонства. Это называлось «тесанием дикого камня» человеческого сердца и составляло главное содержание всех «масонских работ». С помощью этих работ масоны стремились воспитать новый тип человека со «слышащим сердцем». Это направление масонства оказало сильнейшее влияние на романтизм в русском искусстве — у всего роскошного российского романтизма оккультные корни.
Здесь необходим небольшой терминологический экскурс. Слово «оккультный» нуждается в «реабилитации», так как сейчас в устах некоторых невежд и мракобесов оно превратилось чуть ли не в ругательное, якобы тождественное сатанизму и изуверским культам. Между тем оккультизм (от латинского occultus — тайный, сокровенный) — это общее название мистических учений, постулирующих существование скрытых сил в человеке и космосе, недоступных для обычного человеческого опыта, а также изучающих явные и скрытые связи человека с потусторонним миром. Термины «оккультный» и «эзотерический» часто используются как синонимы. Эзотеризм (от греческого «эзотерикос» — внутренний) в первоначальном значении понятия — философское учение, доступное только ограниченному кругу лиц, «малому стаду» избранных в противоположность экзотеризму — общедоступному знанию. С экзотеризмом тесно связаны религии как высший взлет человеческого духа и идеологии, как суррогат религий. И те, и другие стремятся к своему максимальному распространению. В религиозном обиходе это стремление называется миссионерством, в идеологическом — пропагандой. В отличие от них эзотерические учения, например масонство, отнюдь не стремятся проповедовать свои знания «широким народным массам». Они полагают, что при изложении высоких истин на общедоступном языке они огрубляются и опошляются, иными словами, вульгаризируются и профанируются.
Для масонов слова «вульгарный» и «профанный» имеют исключительно негативную коннотацию, хотя их первоначальное значение вполне нейтрально. Слово «вульгарный» происходит от латинского vulgaris — «обычный, общепринятый». (Блаженный Иероним назвал свой перевод Священного Писания с иврита на латынь Vulgata, то есть «общедоступная».) У слова «профан» тоже латинские истоки. Так назывались люди, не допущенные к какой-либо святыне. Pro означает «перед», «до», a fanum — «святыня, святилище». По масонской терминологии «профанами» называются все люди, не посвященные в братство вольных каменщиков.
Среди масонов была очень популярна притча про два лика Афродиты — Уранию (возвышенную) и Пандемос (общенародную). Своим светлым ликом богиня обращена к немногим посвященным, другим, темным — ко всем остальным. Те, кому довелось узреть пресветлый лик Афродиты, не должны рассказывать об этом никому, ибо каждый рассказ бросает тень на ее прекрасное лицо. Если посвященные хотят сохранить лик богини в первозданной чистоте, они должны свято хранить ее тайну. Этим рассказом масоны руководствовались в своей повседневной жизни.
Лабзин поначалу нерушимо соблюдал масонский «обет молчания», ограничивал свою деятельность стенами ложи. Но желание проповедовать «граду и миру» оказалось сильнее. Лабзин признавался, что чувствовал в этом призвание свыше. Александр Федорович страстно хотел поделиться своими мыслями о религии с более широкой аудиторией, чем несколько десятков братьев. Он решил пойти по стопам своего наставника Новикова и задумал выпуск нового, небывалого издания. Он писал, что «такового христианского журнала и у немцев не было, а у французов никогда и не бывало», и поэтому он «может составить эпоху в моральном ходе [развитии] нашего Отечества». Целью журнала были распространение истинных, с точки зрения издателя, представлений о религии и вере, популяризация Священного Писания и толкование Библии, рассуждения на духовно-нравственные темы, обсуждение спорных вопросов из религиозной жизни, полемика с «книгами развратными и богохульными». Журнал назвали «Сионский вестник», так как на горе Сион в Иерусалиме стоял Соломонов Храм, а задачей масонов было восстановление Храма Мудрости в душах людей. В упоминавшемся гимне Хераскова «Коль славен наш Господь в Сионе» есть такие строки:
Ты солнцем смертных освещаешь,
Ты любишь, Боже, нас как чад…
<…>
И зиждешь нам в Сионе град.
Судя по всему, желание заняться религиозной журналистикой созрело у Лабзина к осени 1805 года. Хорошо знакомый с государственной бюрократической системой, Лабзин решил подстраховаться. Он заручился поддержкой старшего цензора И. Тимковского. Тот обещал содействовать предприятию, и им совместными усилиями удалось вывести будущий журнал из-под опеки духовной цензуры, от которой Лабзин ждал главных неприятностей (позже его опасения полностью подтвердились). К концу года было получено разрешение на выход журнала по ведомству гражданской цензуры, где служил Тимковский. Путь к изданию был открыт. Лабзин ликовал, не подозревая, какую тяжкую ношу он на себя взваливает. Журнал требовал огромной работы. Помимо подготовки материалов, анализа религиозной литературы и переводов иноязычных авторов нужно было решать и чисто технические вопросы. Лабзин сам правил статьи, сам вычитывал корректуры и даже сам переписывал для типографии листы «с отделением каждой литеры, дабы С не брали за Е».
Надо учесть, что в это время Лабзин служил не только в Академии художеств, но и получил назначение директора Департамента военных морских сил. Там ему помимо текущей работы приходилось еще исполнять «экстраординарные» поручения министра П. Чичагова. Лабзин служил (и хорошо служил, получал награды!) по двум ведомствам одновременно, исполнял обязанности Мастера ложи, переводил и издавал книги и практически в одиночку тянул на себе издание журнала. Как у него хватало на все сил и времени?! Конечно, он был исключительно организованным и невероятно трудолюбивым человеком, но даже не это главное. Он был счастлив осознанием того, что исполняет свое предназначение, и труды не тяготили, а радовали его.
Единственным огорчительным обстоятельством была необходимость доставать для журнала деньги. Питерские братья помогали, но этого было недостаточно. Требовалась сумма в 3 ООО рублей (это было много), причем сразу. Лабзин в отчаянии писал московскому масону и своему другу Д.П. Руничу: «Сии деньги хоть роди, помощников более нет и взять негде». Московские братья деньги для Лабзина нашли, но это было не пожертвование, а ссуда. Лабзин обязался отдать после первых книжек журнала, «с текущей выручки». Александр Федорович трепетал: это был долг чести, но никто не мог поручиться, что журнал будет пользоваться успехом и станет коммерчески выгодным. Для стабильной прибыли требовалось помимо успешной продажи в розницу найти не менее 400 подписчиков. По тем временам это было немалое число. Лабзин решил рискнуть!
