В Речи Посполитой была создана своя версия спасения «царевича Дмитрия».
«По отце своем Иване Васильевиче, оставшись ребенком, был отправлен братом Федором Ивановичем, в то время царем Московским, в Угличское княжество для воспитания. (На самом деле Дмитрий был отправлен на удел, поскольку считался незаконнорожденным сыном Ивана Грозного. — Л. М.) Там при нем были только знатные воины из панов московских, а также и знатные женщины. (На самом деле при царевиче были мать и ее родственники. — Л. М.) А сам царь Федор, сидя на престоле Московском, жил спокойно, а также мало чем в государстве правил, но более по монастырям ходил, находя радость в беседах с монахами. (Эта версия взята из «Повести о честном житии». — Л. М.) Был у него в то время конюшим некий Борис Годунов. (На самом деле Б. Ф. Годунов был шурином царя Федора. — Л. М.) Он, видя плохое здоровье царя, а также малолетство его брата, захотел сам стать царем и задумал им изменить, ибо сам в то время всем правил. (Повтор версии «Повести о честном житии». — Л. М.) Прежде всего в Угличском княжестве (которое было далеко от столичного города) нашел он надежных изменников, которые это дитя, то есть настоящего царя, посягнули убить. (Повтор версии Нагих. — Л. М.)
Был при царевиче там же некий доктор, родом влах (т. е. итальянец). Он узнал об этой измене, предотвратил ее немедленно таким образом. Нашел ребенка, похожего на царевича, взял его в покои и велел ему всегда с царевичем разговаривать и даже спать в одной постели. (Такими правами ни один врач в Русском государстве не обладал. — Л. М.) Когда тот ребенок засыпал, доктор, не говоря никому, перекладывал царевича на другую кровать. И так он все это с ними долгое время проделывал. (На самом деле царица Мария Нагая никогда бы не позволила чужому ребенку спать в одной кровати с ее сыном или меняться с ним постелями. К тому же при царевиче были кормилица, мамка, постельничии, которые также бы не позволили доктору-иностранцу заменять царевича другим ребенком. — Л. М.) В результате, когда изменники вознамерились исполнить свой замысел и ворвались в покои, найдя там спальню царевича, они удушили другого ребенка, находящегося в постели, и тело унесли. После чего распространилось известие об убийстве царевича, и начался большой мятеж… Сразу послали за изменниками погоню, несколько десятков их убили и тело отняли.
Тем временем тот влах, видя, как нерадив был в своих делах Федор… и что всею землею владел он, конюший Борис, взял он (царевича. — Л. М.) его тайно и уехал с ним к самому Ледовитому океану и там его скрывал, выдавая за обыкновенного ребенка. (Сочинитель данной версии, конечно, не знал, что в Русском государстве, даже на его окраине, врач-итальянец из Углича не смог бы тайно жить с чужим ребенком. О нем тут же сообщили бы в Москву. — Л. М.)… Потом перед смертью советовал ребенку, чтобы тот не открывался никому, пока не достигнет совершеннолетия, и чтобы стал чернецом».
(Дневник Марины Мнишек. С. 25.)
Анализ польской версии спасения «царевича Дмитрия» показывает, что ее автор умышленно опустил многие реальные факты, чтобы придать ей достоверный вид в глазах поляков. Однако русские люди сразу бы заметили в ней искажение действительности.
Находившийся в Москве с 1601 г. Исаак Масса отмечал, что непосредственно перед вторжением Лжедмитрия в городе происходили странные события: «В это время происходило в Москве много ужасных чудес и знамений, и большей частью ночью, близ царского дворца, так что солдаты, стоявшие на карауле, часто пугались до смерти и прятались. Они клялись, что однажды ночью видели, как проехала по воздуху колесница, запряженная шестеркой лошадей, в ней сидел поляк, который хлопал кнутом над Кремлем и кричал так ужасно, что многие караульщики убежали со страху в горницы».
(Масса И. Краткое известие о Московии. С. 56.)
С 1603 г. очень неспокойно было и на дорогах. Всюду появлялись шайки разбойников, которые нападали на путников и грабили их. Особенно тревожное создалось положение в окрестностях Москвы и в направлении Речи Посполитой. Царь был вынужден предпринимать меры по борьбе с грабителями. В Разрядных книгах было записано, что 17 сентября царь послал на Рязань против разбойников князей М. М. Шаховского и Б. А. Борянского. В Пронск были отправлены Я. Я. Вельяминов и И. И. Волынский. Правда, все воеводы стали местничать друг с другом, поэтому неизвестно, чем закончились их походы против разбойников. (Разрядная книга 1475–1605. Том IV. Ч. 2. М., 2003. С. 65.)
Затем стало известно, что во главе разбойников встал некий бывший холоп Хлопко. Он отличался особой дерзостью и жестокостью. Обеспокоенный царь Борис собрал Боярскую думу и стал советоваться с боярами о том, как наказать грабителей. В итоге было решено отправить против них большой отряд под руководством окольничего И. Ф. Басманова. В Новом летописце об этом сообщалось следующее: «Царь же Борис посла на них околничего своего Ивана Федоровича Басманова, а с ним многую рать. Они же поидоша и сойдоша их близ Москвы. Разбойницы же с ними биющеся, не щадя голов своих, и воеводу Ивана Федоровича убиша до смерти. Ратные же, видя такую от них над собою погибель… и начаша с ними битися, не жалеючи живота своего, и едва возмогоша их окаянных осилить, многих их побиша: живи бо в руки не давахуся». (ПСРЛ. Т. 14. С. 58.)
Все это создавало очень напряженную ситуацию в стране. Многие ожидали еще больших несчастий. И они не заставили себя ждать.
В источниках нет точных данных о том, когда Б. Ф. Годунов узнал о появлении в Речи Посполитой Лжедмитрия. Вероятно, это произошло в конце 1603 г. — начале 1604 г. Тогда же было проведено расследование для установления его личности. Царь потребовал, чтобы Сигизмунд III выдал самозванца, но тот отказался это сделать под предлогом того, что люди в его стране свободны и могут делать все, что им вздумается. При этом король заверил Бориса, что помогать «царевичу» он не будет, поскольку чтит международные договоренности, в частности мирный договор между Россией и Польшей.
Успокоившись, Годунов решил не обращать внимания на лжецаревича. Однако прибывший в июле 1604 г. австрийский посол Андрей Лох заявил ему, что в Литве и Речи Посполитой всегда найдется много охотников присоединиться к авантюристу, чтобы вместе с ним заняться грабежами и смутами в соседнем государстве. Тогда по царскому указу была написана грамота, в которой с подробностями рассказывалось о смерти истинного царевича Дмитрия и сообщалось настоящее имя «польского царевича» — Гришка Отрепьев. Один экземпляр этой грамоты был дан австрийскому послу чтобы он передал ее императору другие экземпляры были разосланы по всей стране для публичного прочтения.
Желая разобраться в истоках авантюры, царь Борис повелел привезти из отдаленного северного монастыря мать настоящего царевича Марфу Нагую. На время ее поселили в Новодевичьем монастыре. Тут ее и навестили царь с женой. На их вопросы о том, кто такой «польский царевич Дмитрий», хитрая Марфа ответила очень уклончиво: «Точно не знаю. Но в раннем детстве моего сына вполне могли подменить какие-нибудь доброхоты, чтобы уберечь от возможных бед. Сейчас их, конечно, уже нет в живых».
Эти слова монахини так рассердили царицу Марию Григорьевну, что она набросилась на нее и даже хотела свечой выжечь ей глаза. Но Борис остановил супругу. Расправа над вдовой Ивана Грозного окончательно бы испортила его репутацию. Он лишь приказал отправить М. Нагую в другой монастырь под надзор приставов. Теперь самозванец уже не казался ему наглым одиночкой. За его спиной виделись его собственные противники, князья и бояре, желавшие свергнуть его с престола.
Вскоре Б. Ф. Годунова очень обеспокоили известия из приграничных с Речью Посполитой городов. Воеводы сообщали, что посадские жители волнуются, поскольку к ним пришли «прелестные грамоты царевича Дмитрия». Некоторые из них начинали верить в его истинность.
Одна из первых грамот Лжедмитрия I
«От царя и великого князя Дмитрея Ивановича всеа Руси в койждо град воеводам имянно. Божиим произволением и его крепкою десницею покровеннаго нас от нашего изменника Бориса Годунова, хотящаго нас злой смерти предати, и Бог милосердый злокозненаго его помысла не восхоте исполнити и меня, государя вашего прироженнаго, Бог невидимою силою укрыл и много лет в судьбах своих хранил. И я царь и великий князь Дмитрией Иванович ныне приспел в мужество, аз Божиею помощию иду на престол прародителей наших на Московское государство и на все государства Россиискаго царствия. И вы бы наше прирожение помнили, православную християнскую истинную веру, крестное целование, на чем естя крест целовали отцу нашему, блаженныя памяти государю царю и великому князю Ивану Васильевичу всеа Руси, и нам, чедом его, что хотети добра нам во всем и опричь нашего царского роду на Московское государство иного государя не хотети и не искати. И как судом Божиим отца нашего и брата на государстве не стало, и учинился тот Борис на государстве царем лукавством и насильством, а вы про нас, государя своего прироженного, не знали и крест ему целовали неведомостью. И вы ныне нас узнайте, своего государя государевича, и от нашего изменника Бориса Годунова отложитеся к нам и впредь уже нам, государю прироженному, служите и прямите и добра хотите, как и отцу нашему, блаженныя памяти государю царю и великому князю Ивану Васильевичу всеа Руси. А яз вас начну жаловати по своему царскому милосердому обычаю, и наипаче свыше, и в чести держати, и все православное християнство в тишине и в покои и во благоденственном житии учинити хотим». (РИБ. Т. 13. Стб. 27–28.)
