выпустить елочные игрушки следующего содержания: 1) Красная Армия (пехотинцы, кавалеристы, летчики, пограничники, танкисты, связисты, краснофлотцы, подводники, милиционеры, военное оснащение в масштабе фигурок, корабли «Аврора», «Марат», «Октябрьская революция», крейсеры и подводные лодки); 2) физкультура и спорт (спортсмены – представители различных видов спорта); 3) дети (в школе, лагере, отряде, дома); 4) улица (новые дома, трамваи, троллейбусы); 5) этнографические игрушки, жилища, национальные орнаменты; 6) игрушки, изображающие быт и труд колхозной деревни; 7) комплексные наборы игрушек (парад Красной Армии, парад физкультурников, лыжный переход, канал Москва – Волга и др.) 275.
Производству и распространению елочной игрушки придавалось в тех условиях особое значение, поскольку не только и не столько «высокое искусство», сколько массовая художественная продукция, представлявшая и воплощавшая «малое искусство» (minor art, термин П. Бурдье), должна была способствовать выработке и распространению новых «культурно-политических» художественных стереотипов 276. На художников, работавших в промышленности, была возложена ответственная задача, которая не ограничивалась только воспитанием «хорошего» вкуса, а предполагала оказание прямого идеологического воздействия на население: «эстетизация политики» сопровождалась всемерной «политизацией искусства» 277. Елочной игрушке следовало превратиться в товар массового спроса и потребления, что вполне укладывалось в общую концепцию «окультуривания» всего населения Страны Советов, и детей в том числе, и «всеобщей массовизации» советского искусства. Пропаганда «монументальных, героизированных» форм искусства предполагала понимание монументальности прежде всего как «повышенного и героического ощущения жизни», а потому эта монументальность могла проявляться и в бытовой картине, и в натюрморте, и в «мелкой пластике», и, как это ни курьезно звучит, даже в елочной игрушке 278. Таким путем героическое максимально типизировалось, оно становилось частью советской повседневности, а сконструированная «идеальная» реальность существовала бок о бок с реальностью «действительной».
Разборка готовой елочной продукции работником Союзкультторга. Журнал «Игрушка». 1937. № 8
Елочная витрина в одном из московских универмагов. Журнал «Игрушка». 1938. № 11
Само производство елочной игрушки, будучи по преимуществу кустарным и полукустарным, тем не менее начиная со второй половины 1930-х годов было «встроено» в советскую экономическую систему и должно было подчиняться ее порядкам, законам и правилам. Отныне оно осуществлялось на основе централизованного планирования и жесткой регламентации, здесь так же, как и в других сферах и отраслях советской экономики, существовала жесткая система государственных заказов и государственного распределения 279. Широко применялась система соцсоревнования. Ход его постоянно освещался, в частности, на страницах журнала «Советская игрушка»/«Игрушка» (1935–1939). Кстати, именно благодаря участию в соцсоревновании становились известны имена авторов елочной игрушки – не только передовиков производства, но и некоторых художников, работавших над созданием новых проектов. Нормы авторского права в этой сфере художественной жизни соблюдались не всегда, если вообще соблюдались.
Неотъемлемой чертой процесса производства советской елочной игрушки стал жесткий контроль и надзор со стороны партийных и государственных органов. Система цензуры, осуществляемая через художественно-экспертные советы, предполагала создание идейно выдержанной елочной игрушки, соответствующей советским идеологическим и эстетическим стандартам. Однако идеология могла быть выражена и непосредственно, и опосредованно с учетом специфики художественной формы каждого украшения.
Из коллекции Л. Блатт. 1. Две сороки; ручная роспись, картон, слюда; 1930-е гг. 2. Заяц в капусте; цветной ватин, роспись, слюда; 1930–1940-е гг., Ленинград; из серии игрушек по сказкам Беатрис Поттер. 3. Лебедь; картон, слюда; 1930–1940-е гг. 4. Девочка с флажком; папье-маше; Самара, послевоенное время. 5. Медведь с повязкой; цветной ватин, слюда; 1930-е гг. 6. Мальчик в матроске; вата, ткань, ручная роспись, слюда, техника горячего прессования трикотажа; 1930-е гг., Москва. 7. Девочка в шубке; вата, папиросная бумага, ручная роспись, слюда; 1930-е гг., Артель «X ВЛКСМ», Харьков
«Признав» и оценив елочную игрушку как важное воспитательное средство, власти столкнулись с массой проблем. Оказалось, что между планами по внедрению елочной игрушки в праздничную повседневность и их воплощением в жизнь, тем более немедленным, – огромная дистанция. Неожиданно нагрянувшая елка 1935 года была устроена «почти экспромтом, без подготовки, без нужного количества елочных украшений» 280, производство которых в стране к тому моменту было фактически полностью прекращено. Даже если бы оно и существовало, то наследием, доставшимся от царской России, тоже едва ли можно было похвастаться. Мелкие кустарные мастерские, ориентированные на ручной труд, безусловно, не смогли бы насытить огромный советский потребительский рынок. Советская же легкая промышленность, не имевшая приоритетного статуса и финансировавшаяся по остаточному принципу, вообще не владела технологиями елочного игрушечного производства.
Первый номер журнала «Советская игрушка» за 1936 год подвел итоги прошедшей новогодней кампании. Результаты ее оказались очень противоречивыми. С одной стороны, потребность в елочной игрушке была необыкновенно высокой, с другой – немедленно удовлетворить ее было очень сложно. Описывая убранство елок, прошедших 30–31 декабря 1935 – в начале января 1936 года в детских садах, школах, домах культуры пионера и школьника, жилищно-арендных кооперативных товариществах (жактах) Москвы, журнал сообщал, что на елках были развешены либо игрушки обычные («пришлось довольствоваться деревянными шарами, мягкими куклами, различными целлулоидными игрушками») 281, либо самодельные («подвешивали спичечные коробки, папиросные, из-под пудры; все это тщательно закрашивали, заклеивали, придавали новую форму») 282, либо старые, хранившиеся дома елочные игрушки («собрали у себя, у кого что было; нанесли столько, сколько мы и не ожидали») 283.
Немногочисленные сохранившиеся и подходящие по профилю производства работали день и ночь. Так, все ночи напролет изготовляли елочные игрушки на предприятиях и в мастерских Мособлстеклокерамсоюза 284. 28 декабря 1935 года московский «Детский мир» торговал елочными игрушками до 11 часов ночи, столь же оживленно торговля шла вплоть до 2 января (позднее елочные игрушки уже не продавали, чтобы не поощрять празднование Рождества) 285. Заведующий магазином № 8 Москоопкультторга рассказывал: «Вечером 29 декабря (1935 года. – А. С.) мне было предложено выставить в витрине магазина елку. Не было специальных елочных украшений. Деда Мороза сделали сами, обернув куклу ватой… Я спросил у сотрудницы магазина, не сохранилось ли у нее чего-нибудь от елок дореволюционного времени. Нашелся небольшой ассортимент цветных фонариков, блесток, стеклянных украшений. К ним добавили летние игрушки. Поставили хоровод из кукол». Далее он сообщал о том, что «буквально каждый покупатель требовал елочных украшений. Это заменялось гуттаперчевыми лебедями, утками, целлулоидными мальчиками, цветными шариками из материи, дореволюционными раскрашенными шариками, парашютистами, картинками, различной деревянной мелкой игрушкой, маленькими медвежатами» 286.
Из коллекции Л. Блатт. 1. Шар «полевые цветы»; ручная роспись; 1937. 2. Шар «Кот в сапогах»; ручная роспись; 1930-е гг. 3. Шар «подснежники»;
