Вот ведь как много значит национальный характер. Я преклоняюсь перед французским гением, считаю его заглавным в германо-латинском мире. Но, вероятно, именно сознание принадлежности к этой великой и блестящей культуре способствовало вызреванию известной амбициозности и высокомерия. Впрочем, возможно, причина здесь совсем не в национальном характере. У англичанина, западного немца, американца было ведь не меньше оснований заноситься, однако наши редакторы без особых трудностей находили с ними, как и с представителями многих других партий, общий язык. А вот гораздо сложнее, хотя и не в такой драматической форме, как описано выше, проходили согласования с итальянцем Мигелем Росси и испанцем Аскарате. То есть с представителями самых крупных по тому времени компартий Западной Европы, уже вступивших на путь еврокоммунизма и бросавших вызов идеологическому диктату КПСС в международном комдвижении.
Намного легче было сотрудничать с представителями компартий стран социалистического содружества. И не мудрено: финансируя журнал, они входили в состав редколлегии, в то время как все остальные были членами редакционного совета. Но и здесь была своя иерархия, поскольку на КПСС приходилась львиная доля расходов. Существенное бремя несла, естественно, Компартия Чехословакии, где журнал создавался и печатался. Примерно равные доли падали на остальных, при том что румыны вскоре вовсе отказались вносить свой вклад, ссылаясь на экономические трудности, да и венгры задерживали платежи.
Наше доминирующее положение гарантировалось и тем, что журнал создавался на русском языке, а уже потом переводился. Редакторский состав процентов на восемьдесят был из Советского Союза. Должен, однако, засвидетельствовать, что своим, безусловно, господствующим положением мы пользовались умеренно; журнал, особенно в первый период, был действительно свободной трибуной. Там нередко публиковались материалы, которые не имели шансов появиться в национальных партийных изданиях, и это было уже немалой заслугой как первого шеф-редактора, так и созданного им творческого коллектива.
Одним из существенных преимуществ нашего пражского бытия был доступ к гораздо более обширной, чем в Москве, информации. Журнал получал периодические издания со всего мира. У него была отличная библиотека, и к тому же многое мы узнавали от своих иностранных коллег. Все это давало богатую пищу для ума, а условия жизни небольшой профессиональной колонии за границей способствовали тесному интеллектуальному общению. Дискутировали в редакционных кабинетах и коридорах, в столовой за обедом или в близлежащей пивнушке за кружкой "праздроя". Часто водили компании и дома, поскольку весь коллектив был размещен в основном в двух зданиях на улице Живкова и Дейвице.
В Чехословакии было немало соблазнов для собирателей добра: недорогая посуда, люстры из хрусталя и фарфора, модная одежда, изысканные изделия из граната. Рассказывали, что некоторые дипломаты сидят буквально на хлебе и воде, чтобы по возвращении домой украсить свое жилище, а то и приобрести кооперативную квартиру и вожделенный автомобиль. Среди нас тоже встречались "собиратели". Одна семья, по слухам, завезла из Москвы огромную партию консервов, мыла, зубной пасты, спичек, словом, всего необходимого, чтобы из продуктов тратить драгоценные кроны только на хлеб. Но в большинстве своем журналистская братия не отличалась страстью к накопительству. Ездили на экскурсии в соседние страны, посещали театры, не пропускали кинопремьер, бывали на выставках и уж обязательно на празднике открытия "Пражской весны" в Соборе святого Вита, где оркестр в составе нескольких сот музыкантов под руководством знаменитых дирижеров исполнял Бетховена, Чайковского, Баха, Сметану, Дворжака...
Сравнительно молодые, 35-40-летние, мы свободно обсуждали в своем кругу острые проблемы, с которыми сталкивалось советское общество, считали перемены неизбежными и верили, что они не за горами. Никто, конечно, не мог предугадать, чем они обернутся для каждого из нас, кого ждет какая судьба. Вот некоторые из этих судеб.
Юрий Карякин сыграл видную роль в рядах радикал-демократов, или либералов, как их теперь часто называют, особенно на начальном этапе перестройки. Несколько раз поднимался на трибуну Кремлевского Дворца съездов в качестве народного депутата СССР. Но "вошел в историю" прежде всего фразой, сказанной в сердцах, когда его партия потерпела поражение на выборах: "Ну, Русь, ты сдурела!" Человек с несдержанным характером, язвительный и болезненно самолюбивый, он не располагал к общению. Написал интересную книгу о Достоевском, но на том и остановился. Не устоял перед самым распространенным у нас губительным пороком. В Праге хвастал тем, что собрал чуть ли не сотню русских слов, красочно описывающих это занятие: принять на грудь, заложить за воротник, дерябнуть, дербалызнуть, опрокинуть и т. д.
Борис Грушин основал одно из самых авторитетных социологических агентств "Vox populi", чьи опросы регулярно печатаются в "Независимой газете" и оглашаются телевидением. Пригодился опыт, накопленный им еще в "Комсомольской правде" и послуживший материалом для книги "Мир мнений и мнения о мире". В Праге Борис тоже занимался любимым своим делом, но это не мешало ему участвовать во всех приятельских сходках и гордиться способностью поглощать одновременно до двенадцати кружек пива.
Одним из менее удачных проектов агентства стал ежемесячный рейтинг "Сто ведущих политиков России", печатаемый по заказу "Независимой газеты". Поскольку приговор выносится "присяжными", принадлежащими, за редкими исключениями, к либеральному сектору нашей интеллектуальной элиты (политологи, обозреватели), он страдает откровенной тенденциозностью. В критической статье, опубликованной в той же "НГ" (16 авг. 1996 г.),
я обратил внимание на некорректность метода, согласно которому политическое влияние оценивается преимущественно в соответствии с должностным положением, лишь время от времени президент меняется местами с премьером. Для подобных умозаключений не нужны никакие опросы. Вдобавок имел неосторожность порекомендовать качественную оценку - как влияют, с плюсом или минусом. Грушинские социологи игнорировали критику, но советом воспользовались, еще более усугубив односторонний характер рейтинга. Теперь, к примеру, Зюганов, если даже был в отпуске за оцениваемый период, неизменно получает минус, а Явлинский, пусть он вытворил что-нибудь неумное, что, к сожалению, с ним случается, - столь же обязательный плюс. "НГ" напечатала и вторую мою критическую статью на ту же тему, после чего продолжает как ни в чем не бывало публиковать пресловутые "100 политиков".
Мераб Мамардашвили получил признание как крупный философ и у себя в Грузии, и в российских научных кругах. Мы встречались несколько раз в компаниях. Он не принадлежал к числу людей, завладевающих вниманием, был скромен, тих, молчалив, в прикрытых очками глазах виделась внутренняя сосредоточенность. Это отнюдь не пришло мне в голову сейчас - отложилось в памяти. Словом, настоящий философ.
Евгений Аршакович Амбарцумов долго ходил в "полудиссидентах", хотя по нынешним меркам не "потянул бы" на махрового ревизиониста. Он заведовал отделом в Институте экономики мировой социалистической системы, при этом несколько лет оставался фактически невыездным. Немалых трудов стоило пробить ему возможность поездок даже в страны, изучением которых он занимался. Зато воспрял с перестройкой, став депутатом и председателем Комитета по международным делам Верховного Совета РСФСР, затем - послом России в Мексике.
Ахмед Искандеров написал ряд интересных работ по истории Японии, избран в Российскую академию наук, возглавляет журнал "Вопросы истории".
Но магистральный путь большинства хорошо зарекомендовавших себя "проблемистов" пролегал через аппарат Центрального Комитета КПСС. Иван Тимофеевич Фролов, несколько лет проработав помощником тогдашнего идеолога П.Н. Демичева, достиг всех мыслимых почестей и на политическом поприще (член Политбюро ЦК КПСС, главный редактор "Правды"), и на научном (академик, президент философского общества). Мы с ним были помощниками Горбачева, изредка встречались на "сидениях" в Отделении философии, права, социологии и психологии Академии наук. Хорош был в молодости - высокий, стройный, ясные голубые глаза, чуть вьющиеся золотистые волосы - Иван Царевич из сказки. А натурой прям, резок. Редактируя "Вопросы философии", печатал статьи, вызывавшие раздражение наших обскурантов. Не раз Сергей Павлович Трапезников, гонитель всякой свежей мысли, заведовавший по недоразумению отделом науки, пытался его снять. Я его защищал как мог, ходил к Русакову, Зимянину, просил заступиться. За пределами созданного им Института человека Ивана стало не слышно - то ли устал, то ли махнул рукой на обманувшую всех нас историю.
