6 октября 1870 г. П. Дурново был причислен к Главному военно-морскому судному управлению с прикомандированием к 8-му флотскому экипажу, а 21 ноября назначен помощником прокурора при Кронштадтском военно-морском суде (он стал получать 900 рублей жалования, 900 столовых и 450 квартирных)[265].
Что касается причин, побудивших П. Н. Дурново оставить военно-морскую службу, то они очевидны: во-первых, жалование офицеров флота всегда было «весьма ограниченное»[266] (Семья А. П. Нордштейна, пишет Д. Ф. Мертваго, была «истинно флотская, т. е. всю свою жизнь нуждавшаяся в средствах к жизни. Рядовая служба во флоте крайне скудно оплачивалась государством»[267]), во-вторых, «тугость карьеры в морской службе (даже М. П. Лазарев был в 30 лет еще только лейтенантом»[268]) – честолюбивый П. Дурново не мог с этим смириться.
Военно-морской прокурор Кронштадтского военно-морского суда имел двух помощников. Их задача состояла в наблюдении за производством предварительного следствия, составлении заключения, затем – обвинительного акта и поддержании обвинения в суде. В большей части дела были малоинтересные: побеги со службы, несвоевременная явка на мобилизационные пункты, неисполнение приказаний, оскорбление начальников и т. п.
Дела у П. Дурново шли неплохо (1.01.1872 г. награжден 400 рублями), однако, не проработав и полутора лет помощником прокурора, П. Дурново был уволен 1 апреля 1872 г. по прошению, с награждением чином коллежского асессора, для определения к статским делам.
3 апреля 1872 г. приказом по министерству юстиции П. Н. Дурново назначен товарищем прокурора Владимирского окружного суда.
«Переход Дурново на гражданскую службу совпал с введением в действие судебных уставов 1864 года, – пишет В. И. Гурко. – Вместе с целой плеядой талантливых сверстников он содействовал, состоя в рядах прокуратуры, созданию нашего нового суда, отличавшегося твердой законностью и независимостью от воздействия административной власти. <…> Теория Монтескье о разделении властей представляла в то время для суда нечто совершенно непреложное. Гр[аф] Пален, вводивший в действие новые судебные уставы, стремясь высоко поднять знамя судейской беспристрастности, доходил до того, что даже требовал, чтобы представители прокуратуры и суда не имели сколько-нибудь близких отношений с представителями других отраслей государственного управления и даже местным обществом. В прокуратуре Пален видел недремлющее око правосудия, бдительно следящее за всякими отступлениями от строгого соблюдения действующих законов, а тем более – за личными правонарушениями, совершенными представителями власти. По мнению гр[афа] Палена, такое беспристрастие и постоянное наблюдение возможно было осуществить лишь при отсутствии личной приязни между представителями власти надзирающей и привлекающей к ответственности, т. е. прокуратурой, с органами власти управляющей – администрацией»[269].
В этих условиях П. Н. Дурново, надо полагать, не выбивался из общей колеи, сделав относительно быструю карьеру: с 1 июня 1873 г. он переведен товарищем прокурора Московского окружного суда (приказ по министерству юстиции от 4.06.1873 № 28), 28 августа 1875 г. назначен прокурором Рыбинского окружного суда (приказ от 7.08.1875), 27 ноября 1875 г. переведен прокурором Владимирского окружного суда (приказ от 27.11.1875), а 4 июня 1880 г. назначен товарищем прокурора Киевской судебной палаты; дважды награждался орденами (св. Анны II ст. 31.12.1876 г. и св. Владимира IV ст. 1.01.1880); произведен (за выслугою лет) в надворные (26.07.1876) и коллежские (2.07.1880) советники.
«Я сам, – пишет С. Ю. Витте, – несколько раз слышал от графа Палена, который был министром юстиции в самые лучшие времена новых судебных учреждений, в первое десятилетие после их постепенного введения, что он уже тогда, в семидесятых годах, хорошо знал судебного деятеля Дурново и ценил его способности и энергию»[270].
Однако далеко не все разделяли взгляды и политику К. И. Палена. «Наш новый суд, – полагал В. И. Гурко, – в течение продолжительного срока после его образования, несомненно, действовал вне условий времени и пространства, преследуя лишь один идеал отвлеченной справедливости». «При всей возвышенности этого идеала, – продолжает В. И. Гурко, – доведенный до крайности, он представлялся в интересах общегосударственных спорным. Само собою разумеется, что пока дело идет о неуклонном привлечении представителей власти за всякие правонарушения, совершенные ими ради каких бы то ни было личных, в особенности корыстных, целей, идеал этот не подлежит ни малейшей критике. Иное представляется, когда надзор этот приобретает характер придирок к администрации и систематического ее развенчания в глазах общества за несоблюдение ею всех требований закона при обеспечении в стране спокойствия и порядка. Оторванность прокуратуры от общего государственного управления проявилась в особенности при рассмотрении преступлений политических». К. И. Пален, внедряя «в судебных деятелей мысль, что они не часть одного государственного механизма, а представители общественной совести, парящие в области отвлеченной справедливости и обязанные совершенно отречься от практических соображений реальной действительности и общих видов государственной власти», переступил основы теории Монтескье о разделении властей: они стали противоположны и антагонистичны[271].
«Наиболее дальновидные, обладающие широким государственным пониманием интересов страны судебные деятели это вполне понимали. К их числу, несомненно, принадлежал П. Н. Дурново». В. И. Гурко допускает тут и личные мотивы: «Возможно, содействовало ему в этом и правильное понимание собственных выгод, так как в конечном счете отмежевание судебных деятелей в особую касту ограничивало их дальнейшую службу скудно оплачиваемой и крайне медленной судебной карьерой. Путь этот не сулил Дурново удовлетворения присущих ему в широкой мере властолюбия и честолюбия, а потому он и не замедлил при первой возможности покинуть судебную должность»[272].
Вместе с тем служба по судебному ведомству дала немало: он основательно познакомился с провинциальной жизнью, приобрел бесценный практический опыт. Позднее, уже в Государственном Совете, делился своими прокурорскими впечатлениями: «У нас в России иногда происходит странное явление. Рядовой крестьянин <…> пока он живет честно и трудолюбиво работает, он никакого понятия не имеет о том, что в европейском смысле называют удобством: ютится он с семьей в тесной избе не более 5 квадратных сажен, четверть или треть этой избы занимается печью, под лавками воспитываются куры, в углу где-нибудь лежит теленок, спят все на полу или на лавках, все начальство говорит этому крестьянину “ты”, все не стесняются ни в словах, ни часто в жестах при объяснениях. Но стоит ему только украсть, сейчас начальство начинает ему говорить “вы”, затем архитекторы начинают измерять, сколько кубов воздуха в той камере, в которой его запрут, все беспокоятся о пище. Еще на моей памяти, когда я был товарищем прокурора, я помню, осматривал массу тюрем и там спрашивал арестантов: “довольны ли вы всем?” и многие мне отвечали: “вот, говорят, дают нам одни щи, а следовало давать и щи, и кашу”. <…> Я помню, на своем веку объехал все тюремные замки Московской и Владимирской губерний и везде содержали арестантов иногда даже вдвое больше, чем полагалось по штату и чем простор тюрем это дозволял. Арестанты, разумеется, спали и на полу, и на нарах. Никаких заразительных болезней, никаких усиленных побегов не замечалось»[273].
В Министерстве внутренних дел
28 октября 1881 г. 39-летний П. Н. Дурново был назначен управляющим Судебным отделом МВД, созданном при Департаменте государственной полиции для ведения дел по дознаниям о государственных преступлениях. Сделано это было в русле проводимой директором Департамента политики обновления личного состава[274].
Директором Департамента полиции был В. К. Плеве[275]. «Это был человек далеко не заурядный, широко образованный, проведший лучшие свои годы на службе по судебному ведомству вплоть до должности прокурора Петербургской судебной палаты. Обязанный в своей служебной карьере только своим способностям, В. К. Плеве был назначен директором Департамента полиции одновременно с упразднением III отделения с. е. и. в. канцелярии, ведавшего до тех пор всею деятельностью Корпуса жандармов. Таким образом, на долю В. К. Плеве выпала задача полной реорганизации всего полицейского дела в России»[276]. При этом он «проявил способности, приведя в порядок и наладив сыскную часть, до того времени находившуюся в хаотическом состоянии; создал охранные отделения и более действенную постановку политического розыска»[277]. Начал он с привлечения в департамент молодых юридических сил «для внедрения в нем начал законности»[278].
