А в то же самое время даже в уединенной Равенне стало возникать постоянное, порою острое ощущение настоятельной необходимости для правителя произвести определенное впечатление на окружающий римский мир. И правительство решило осуществить такие контакты с окружающим миром наиболее доступным и традиционным методом — путем чеканки соответствующих изображений и надписей на монетах.
Никогда еще с начала Римской империи не было столь поразительного распространения официальной пропаганды при выпуске монет, выполнявших те же задачи, с точки зрения официальных властей, что и нынешние газеты, радио и телевидение. Обычно использовался целый ряд монетных дворов, но когда размеры Империи существенно сократились, монеты стали чеканить, в основном, на монетных дворах самой Италии, а именно, в Риме, Медиолане (Милан) и Равенне. Однако надписи, которые помещали на продукции различных монетных дворов, были в ту эпоху почти совершенно одинаковыми и основывались они на одной и той же единой универсальной директиве, исходившей из администрации императора, причем зачастую этот выпуск осуществлялся по взаимной договоренности с императором Востока синхронно в те времена, когда отношения между двумя столицами были достаточно хорошими, чтобы работать согласно.
Изображения и надписи были немногочисленны и варьировались в меньшей степени, чем во времена раннего Рима, так что на первый взгляд они несли в какой-то степени стереотипную информацию. Однако уровень отбора сюжетов рисунков и тема надписей, на которых правительство решило сосредоточиться, чеканя их на тысячах и миллионах монет, находившихся в интенсивном обращении, поражает: для них выбирались темы, которые, как считали власти, окажут наибольшую поддержку режиму и делу защиты Империи.
На одной из сторон монеты, как и раньше, изображалась голова одного из императоров, либо принца или принцессы из его дома. Но, в отличие от более ранних эпох, на этих «портретах», как и на мраморных бюстах тех же императоров, отсутствовали индивидуальные черты, давалось обобщенное изображение не конкретной личности, а могущественного символа монархии. Зачастую эти изображения выполняли не в профиль, а анфас, подобно пустым и вызывающим священный трепет лицам на византийских мозаиках, которые теперь открывали свою долгую историю.
Необходимость организации обороны отражалась во все увеличивавшемся числе монет-портретов военного типа, изображавших правителя, экипированного копьем, щитом и латами, инкрустированными драгоценными камнями. В тех же случаях, когда эти военные эмблемы не появлялись, обнаженные головы старой традиции очень часто заменяли бюстами, украшенными символами власти — скипетром и державой, а также имперской мантией с плотной вышивкой, усеянной драгоценными камнями. Больше того, лавровый венок старого Рима теперь заменили на диадему автократической монархии, переплетенную нитками жемчуга и цветами. В имперской номенклатуре на монетах освященный веками титул «августейший» сохранялся, но традиционное «император» заменяли на «наш господин», а традиционные эпитеты, прославлявшие благочестие и благодеяния императора, стали почти неизменными. Использовали также обозначение «вечный». В этом термине было что-то ироническое, поскольку императоры сменяли друг друга почти каждый год, но, по крайней мере, это было напоминанием о надеждах на вечность монархии.
Обратная сторона монет также очень часто посвящалась персоне монарха в том или ином виде. На многих из этих рисунков (когда западный и восточный союзники были достаточно дружны) император изображался на престоле рядом с константинопольским коллегой, иногда со специальным намеком на царившую между ними гармонию. Более того, те же надписи иногда сопровождали сидящие фигуры, персонифицирующие Рим и Константинополь. Императрицу Флациллу, жену Феодосия I, наделяли чертами той же гармонии, поскольку она родила наследников обоих престолов. Более ранний наследник, Грациан, при восшествии на царство был назван «Слава нового времени». Постоянное, неадекватное использование слова «слава» стало новой неприятной чертой того периода.
Стало уже традицией для правительства добиваться демонстраций солидарности путем организации клятв верности императору, особенно, когда завершался очередной пятилетний срок его правления, и в монетах продолжали дотошно регистрировать эти церемонии. Кроме того, в них же отражали предполагаемые военные триумфы правителя. Хотя традиции отмечать отдельные военные победы соответствующим выпуском монет для нумизматов прекратилась, оставались многочисленные и непрерывные славословия по поводу доблести победоносного императора. Часто, вплоть до последнего года существования Империи, намеки в монетах сопровождались изображениями крылатой женской фигуры типа той, которая когда-то была поставлена в честь языческой богини Виктории и которую никак нельзя было интерпретировать как христианского ангела. Было также много изображений императора в военной одежде.
Эти рисунки на монетах обнажили такую дикость и жестокость, которые ранее так явственно не проявлялись. Один правитель за другим изображался как «триумфатор в борьбе с варварами», наступивший на распростертого пленника, которого иногда заменяли на змею с человеческой головой, что указывало на силы тьмы. На монетах, посвященных «Славе римлян», изображен Валентиниан I, влачивший по земле за волосы военнопленного.
Проявлялась также какая-то одержимость в упоминаниях о Риме — государстве, чье правительство за счет страданий своих подданных стремилось его сохранить. Например, при чеканке монет щедро восхваляли славу государства, его спасение и безопасность, счастье и мир. Валентиниан I наречен спасителем государства, а возрождение последнего иллюстрируется сценой, в которой императоры поднимают на ноги упавшую на колени фигуру Рима. Виктор, сын узурпатора Магна Максима, заявляет, что он и его отец были «рождены во благо государства».
Прославляли непобежденный Вечный Рим. Более того, даже на закате уходящей Империи было привычным приравнивать ее не менее, чем ко всему миру и курить ей фимиам при чеканке монет. Тенденция использования слов «слава» и «спаситель» (SALVS MVNDI) при кратковременном правлении императора Олибрия (472 г.) превратилась в чеканку на монетах креста. Этот символ, или христианская монограмма, мог быть в руках Виктории либо императора и изображаться на верхушке военных знамен.
Такие штандарты часто появлялись на монетах, не позволяя народу ни на минуту забывать жизненно важную роль армии. В дополнение к постоянным панегирикам императорам, как военачальникам и победителям, настойчиво воспевалось мужество армии. Верховенство нужд обороны символизировалось изображением укрепленного военного лагеря или городских ворот с изречением Магна Максима «надежда римлян». Ничего, конечно, не говорилось об обратной стороне рисуемой картины, поскольку полагали, что изображения, отчеканенные на монетах, как и другие виды пропаганды, укрепят дух народа. Самым замечательным в последних выпусках имперских монет действительно был необычно проявлявшийся, практически повсеместный глубокий разлад между изображением и надписью на монете с одной стороны, и реальной жизнью общества с другой, — разлад с правдой.
При этом, как всегда, возникает один и тот же вопрос — чего же власти пытались добиться всеми этими символами и лозунгами. Будет неверным относиться к ним во всех случаях, как к отъявленной лжи. Когда, например, монетный двор провозглашал своей чеканкой концепцию безопасности государства в то время, как ее просто не было, предполагать, что правительство старалось обмануть своих поданных, уверяя их в несуществующей безопасности, было бы слишком большим упрощением.
Речь больше шла о благих намерениях. Администрация хотела сказать людям, что она рассматривает национальную безопасность, как свою главную цель, и делает все, что в ее силах для возрождения этой безопасности и ее закрепления. Был уже ранее известный прецедент вселения в души людей надежд с помощью монет. Например, император Отон во время гражданских войн по всей территории Империи в 69 г. до н. э. приказал отчеканить на монетах надпись «мир всей земле», не ожидая, конечно, что хоть кто-нибудь поверит в этот обман.
Но монеты Отона помогают нам понять, что же порочное заключалось в тех, появившихся намного позднее надписях и изображениях на монетах, которые мы здесь рассматриваем. Причиной того, что его «мир всей земле» так неприятно колол глаза в тот период истории — даже если его воспринимать как намерение воодушевить народ перспективами режима, — была такая оторванность от реальности, что эта надпись становилась просто смехотворной в отличие от других надписей на монетах, более привычных для нумизматов того времени. В последних случаях речь шла об очевидных фактах или, в худшем случае, о фактах, слегка приглаженных. И когда на монетах вместо действительного было желаемое, это желаемое имело вполне солидную внешность или тщательно подбиралось таким образом, чтобы внушать доверие и чтобы задеть в умах людей самые чувствительные струны, поскольку это желаемое было, в принципе, осуществимым.
