Меры веса и длины подверглись стандартизации. Так же как иероглифы (в почти неизменном виде они сохранились до наших дней), расстояние между колесами повозок — чтобы попадали в наезженные колеи. Были введены и единообразные средства расчета: золотые и бронзовые монеты круглой формы с квадратными отверстиями посередине — чтобы можно было нанизывать в связки (они находились в обращении около тысячи лет, а последующие тоже часто напоминали их).
* * *
Новые империи всегда начинаются с великих строек. Это объективно: нужны связывающие страну воедино коммуникации, нужны оборонительные сооружения на общих рубежах, нужны, наконец, державные символы величия — наделяемые религиозным и политическим значением, потребовавшие огромного совместного труда подданных нового государства.
В короткий срок во всех направлениях были проложены императорские дороги, суммарная протяженность которых превышала длину знаменитых римских стратегических дорог (4250 миль против 3740).
На северных рубежах было начато и осуществлено строительство Великой стены — для защиты от набегов кочевых племен (при этом использовались стены, возведенные прежними царствами). Великая Китайская стена — это единственный продукт человеческой деятельности, который невооруженным глазом виден с Луны. Но об этом не знали 300 000 ее строителей, это не облегчало предсмертные муки тех, кто скончался от перенапряжения, болезней, сурового климата — зимней стужи и летнего зноя. Надо, правда, оговориться, что, поскольку отношение позднейшей китайской историографии к Цинь Шихуанди было в целом негативным, приводимое обычно число жертв, скорее всего, сильно завышено — опыт реализации масштабных проектов в Поднебесной уже имелся. Но достоверны свидетельства, что пойманных беглецов замуровывали в стену — при последующих ремонтах обнаруживали скелеты, чего уж достовернее. Подобное практиковалось и в более гуманные эпохи: при строительстве Санкт-Петербурга из троих таких бедолаг одного вешали, а двоих нещадно били плетьми.
Великая Китайская стена В столице Сяньяне сроились огромные императорские дворцы, возводился впрок гигантский мавзолей для посмертного пребывания властелина (он потребовался ему, надо думать, несколько раньше, чем он сам предполагал). В исторических памятниках говорится о 700 тысячах строителей — но это уж слишком, даже в свете того, о чем речь пойдет ниже.
* * *
В начале своего правления император приказал собрать по всей стране металлическое оружие армий прежних царств и переплавить его. Из полученного металла было отлито двенадцать огромных колоколов и статуй, установленных в Сяньяне. Конечно, это был акт великого символического значения — конец кровавым войнам, за работу, товарищи.
Но не в циньском это было духе, надолго вешать оружие на стену, да и обстоятельства не позволяли. Не одного же державного престижа ради сгоняли многотысячные толпы на строительство Великой стены. Она послужила тыловой базой для крупномасштабного наступления на степь: кочевники не очень считались с тем, что Китай теперь империя, и не прекращали своих дерзких набегов. Операция прошла успешно, степняки были разбиты и рассеяны, к Поднебесной были присоединены огромные территории — те, где теперь Внутренняя Монголия.
Подобное же наступление было предпринято и в направлении к югу от Янцзы. При этом для обеспечения армии продовольствием сквозь скалы был прорублен пятикилометровый канал, связавший бассейн Янцзы с одной из восточных рек (он и сегодня в строю).
На новых территориях было учреждено еще четыре области. Их земли требовали освоения. Этим занялись и добровольцы-«целинники», привлеченные почетными рангами и десятилетним освобождением от налогов и трудовой повинности, и те, кто избавлялся таким образом от долговой кабалы у кредитора, и тот широкий круг лиц, кому труд на этих диких просторах заменял каторгу — от дезертиров до проштрафившихся чиновников (в соответствии с основополагающим легистским принципом — «закон одинаков для всех»).
Император продолжал ритуальные объезды своей разросшейся державы — этому он посвящал несколько месяцев в году, и повсюду ставились памятные стелы в честь знаменательного события.
Памятник Цинь Шихуанди (XX в.) Цинь Шихуанди. Старинный китайский рисунок * * *
Цинь Шихуанди пожелал оставить о себе в веках память как о покровителе учености. В Сяньяне была учреждена «Академия знаний» — очевидно, по примеру «Академии Цзися», существовавшей когда-то в Ци (пока царство не прекратило своего существования). Семьдесят ученых, приглашенных в новое научное учреждение, пользовались не меньшим почетом и были окружены не меньшей заботой, чем в государстве-предшественнике.
Однако в 213 г. до н.э. произошел острый конфликт с прискорбными последствиями. Конфуцианцы с самого основания империи были недовольны тем, что новая власть, придерживаясь легистских принципов, без особого почтения относится к традициям — ограничиваясь лишь внешними жестами вроде надписей на стелах, в которых присутствовали прославления гуманности повелителя, составленные в конфуцианском духе, да проскальзывали иногда упоминания о древних мудрецах. И вот во время пира во дворце, на который были приглашены и академики, один ученый принялся безмерно восхвалять императора за то, что он принес Поднебесной мир и процветание, сменив аристократическое по духу правление на новые порядки. Но выступил и другой, и стал говорить о том, что негоже, когда сыновья и братья государя, «повелевающего всеми землями в пределах морей», живут как простые люди. То есть не имеют своих уделов, где правили бы, как прежние князья. И присовокупил, что не смогло еще просуществовать сколь-нибудь долго ни одно государство, не следовавшее заветам старины.
В сущности, при взгляде с исторической перспективы, это был упрек необоснованный: удельная система уже показала свою слабость (и еще покажет ее в будущем). Но скорее всего, мудрый конфуцианец решился на смелое заявление по более глубоким мотивам, а недостаток милостей к царским сыновьям и братьям оказался лишь предлогом. Страна, несмотря на то, что в ней действительно установились внутренний мир и порядок, была перенапряжена. На смену первоначальным послаблениям пришел рост налогов, трудовые повинности становились все более тяжкими, и многие тысячи людей уже сгинули на великих стройках и в дальних землях. Силен был и психологический гнет: за минувшие века и низы, и верхи Чжунго успели проникнуться духом конфуцианства, простой люд привык к тому, что власть предержащие хоть и позволяют себе иногда произвол, но в общем и целом считают своим долгом заботиться о народе, по-отечески опекают его (возможно, до излишних мелочей). Теперь на смену отеческой опеке пришел легистский диктат, порядок не всегда благодетельный, но всегда бездушный.
Всесильный Ли Сы не замедлил с ответом: есть еще закопавшиеся в своих книгах мудрецы, которые из-за любви к прошлому чинят помехи настоящему, будоражат народ и толкают его на бунт. И сделал резюме, что из-за таких вот «императорская власть ослабнет наверху, и возникнет смута внизу».
Дальше последовали дела. Вышел указ, по которому из всех книг пригодными к употреблению были признаны только те, что хранятся в Академии знаний, исторические хроники царства Цинь, а также сочинения, приносящие несомненную практическую пользу: по земледелию, животноводству, лесному хозяйству, трактаты по воинскому искусству, медицине, гаданиям и магии. Все прочие книги объявлялись зловредными и подлежали сдаче властям губернского уровня для немедленного сожжения. За неповиновение полагались кары в сугубо легистском стиле. Особо тяжким преступлением считалось хранение или даже обсуждение сборника народных песен «Шицзин», Конфуциевой книги исторических преданий «Шуцзин» и некоторых других конфуцианских сочинений. За это смерти подлежал не только ослушавшийся любитель словесности, но и вся его родня, и недонесший чиновник — буде таковой окажется выявлен. За прочее запретное чтиво виновный направлялся на принудительные работы, а на его лицо наносилась позорящая татуировка.
В тогдашних кострах погибло много драгоценных сокровищ мысли, остатки по крохам собирали при следующей династии Хань — к счастью, по мнению историков, значительную часть удалось восстановить.
* * *
Сам император проявлял большой интерес к даосизму, но не в «философском» его варианте, а в тех разновидностях, которые со временем сложились и стали очень популярны среди широких народных слоев — в сочетании с шаманизмом и магией.
