Пока сближались, великий князь успел обскакать полки. А потом повел себя так, как доселе не поступал ни один государь. Велел надеть свое облачение боярину Михаилу Бренку, похожему телосложением и обличьем, а себе принести оружие и кольчугу простого ратника. Решил встать в общий строй, в первых рядах. Кто, как не он, призвал людей на смертный подвиг? Дмитрий считал, что обязан в полной мере разделить его. Это был и подвиг величайшего смирения. Государь растворялся среди безымянных, отказывался от личной славы.
Авилов М. И. «Поединок Пересвета с Челубеем на Куликовом поле», 1943
Когда пространство между ратями сузилось, обе стороны остановились. Вперед вынесся могучий татарин, выкрикивал оскорбления, звал помериться силами один на один. Русские воины слышали о нем. Это был мурза Челубей, слывший непобедимым бойцом. Кто посмел бы выйти против него? Сам голову потеряешь, осрамишь свою армию, товарищей. Но неожиданно колыхнулся строй, выехал монах. Пересвет. Вместо панциря — куколь схимы, вместо злых ругательств — спокойствие и молчание. Может быть, только губы шевелились, нашептывая молитву. Противники опустили копья, дали разгон лошадям. Пересвет нацелил острие метко. А чтобы Челубей не увернулся, не защитился, поманил его. Сам открылся для удара. Оба пронзили друг друга.
Это стало общим сигналом. Сшиблись две стены, с воем, грохотом. Первые рубились лицом к лицу, следующие уже на трупах. Мяли врагов, подпирали своих. Сошлись настолько огромные полчища, что многие умирали задавленными в тесноте. Передовой полк принял на себя самый страшный удар. Уцелевшие ратники были отброшены к Большому полку, слились с ним и снова бились. Полк правой руки одолевал. Андрей Ольгердович тормозил подчиненных, приказывал не зарываться, не нарушить связь с Большим полком. А ордынские начальники злились. Русские расположились таким образом, что лишили их возможности использовать численное превосходство, применить излюбленные обходы — мешали речки и овраги. Оставалось проломить боевые порядки великокняжеской рати, прорывать стыки полков. Мамай наметил сокрушить левый фланг русских. Сюда передвинули лучшие контингенты.
Худо было и в центре. Татары врубились в боевые порядки Большого полка, к ставке великого князя. Полегли дружинники, пал Миша Бренок в государевом наряде. Враги подрубили стяг Дмитрия Ивановича. Но русские взорвались яростью, кинулись с разных сторон, искрошили и вышвырнули татар. Знамя со Спасом Нерукотворным снова поднялось над полем, его окружили новые знаменосцы…
А на левом фланге ордынцы брали верх. Стена прогибалась, пошла трещинами… Татарские командиры кинули к слабому месту свежие силы. Но великий князь и его военачальники верно рассчитали, что татары выберут именно это направление. Не случайно сзади был поставлен Запасной полк. А в соседней дубраве изнемогал Засадный. Каково было ему смотреть на гибель товарищей? Владимир Андреевич нетерпеливо хватался за меч. Чего ждем, когда всех наших перебьют? Но Боброк-Волынец старался держаться хладнокровно, смирял его порывы. Еще выждать…
Самый выгодный момент для удара — последний. Надо дать неприятелям расслабиться, почувствовать себя победителями… Мимо укрывшихся дружин стали откатываться остатки полка Левой руки. Следом хлынули татары, ликующие, орущие. Дорога в русские тылы открылась, дальнейшее было легко, окружать Большой полк, прижимать к берегу и сбросить вниз. Лавина безоглядно устремилась за отступающими, подставляя засаде собственный тыл. Боброк кивнул: «Теперь пора, княже!» Запели трубы. Полк отборной конницы, вылетев из леса, вонзился в ордынскую массу. Татары переполошились. Победа была уже в руках — а обернулась смертным оскалом!
Русские воеводы услышали трубы Владимира Серпуховского, уловили надлом. На левом крыле выдвигался Запасной полк. Сплотившись из последних сил, навалился на неприятеля Большой полк. Андрей Ольгердович больше не одергивал правый фланг, кричал — бей, громи! А конница Владимира Андреевича все глубже входила в гущи татарского воинства, подрубала, как топором. Понеслись вопли — русские сзади! Новая армия! Обманули!
К Мамаю скакали гонцы. Сообщали: его подчиненные пятятся, бегут. Повелитель послал в сечу резервы, распорядился строить оборону из обозных возов. Однако он сам растерялся. Происходило что-то необъяснимое. Его армия должна была захлестнуть русских, как море. Но море разбилось о несокрушимые утесы… Русские приближались, а рисковать жизнью Мамай не желал. Слуги начали сворачивать шатры, подвели к повелителю коня. А татарские воины заметили — ставка уносит ноги. Весть об этом стала передаваться по войску, вызвала повальное бегство.
Засадный и Запасной полки, сохранившие свежих коней, преследовали и секли неприятелей 40 км, до р. Красной Мечи. Но Владимир Андреевич, передав командование помощникам, вернулся. Ему не давало покоя — что с братом? Ведь государь уходил в Передовой полк, почти полностью полегший. Князь Владимир скликал людей, опрашивал. Некоторые видели, как великий князь крепко рубился в начале сражения. Как пересаживался на другого коня, потом отбивался сразу от четверых татар. Видели, как брел пешим, шатаясь от ран. Искали, осматривали груды тел.
Дмитрия Ивановича обнаружили на опушке рощицы под срубленной березкой. Он был без сознания, доспехи в прорехах и вмятинах, лицо в ссадинах. Когда прискакал Владимир Андреевич, Дмитрий не узнавал его, а брат, захлебываясь слезами, известил: «Наша победа!» Государь приходил в себя. Опасных ран у него не нашли, но все тело было избито. Князья радовались, обнимали уцелевших друзей. Они не могли знать, что уже вошли в великую народную память, и их отныне будут называть иначе, Дмитрия — Донским, Владимира — Храбрым.
Нет, о славе не думали. Даже отдохнуть не успели, на следующее утро принялись считать ратников, заново устраивать войско. Приближался Ягайло, вел 30 тыс. литовцев. Припозднился он всего на один переход, был в 30–40 верстах. Но до Ягайлы донеслись ошеломляющие новости о полном рагроме Мамая. Литовец предпочел не искушать судьбу. Сразу же снялся с места и рванул обратно…
К счастью, Ягайло не представлял, насколько поубавилась московская рать. Победа выпала небывалая, но и потери были неслыханными. После воинских трудов пришел черед скорбных. Копали могилы-скудельницы, свозили и отпевали павших. Возвели над кладбищем деревянную церковь Рождества Пресвятой Богородицы, рубили колоды — забрать с собой хоть некоторых. Белозерских князей Федора и Ивана, тарусских Федора и Мстислава, дорогобужского Дмитрия, воевод Микулу Вельяминова, Тимофея Волуя Окатьевича, Льва Морозова, Андрея Черкиза, Семена Мелика, богатырей-иноков Пересвета и Ослябю… Сколько жизней прервалось, известных и безвестных? Точной цифры мы не знаем, а оценки историков опять расходятся. Судя по всему, погибло около трети войска. Немало было и таких, кто выжил, но лежал в полковых станах, страдая от ран. Чтобы схоронить товарищей и собраться в обратный путь, понадобилось целых восемь дней.
Но на Куликово поле шли москвичи, муромляне, белозерцы, псковичи. А стояли на нем и возвращались — русские. Битва спаяла их воедино. Это были те самые русские, которые первыми вспомнили, что они — один народ. В крови и страданиях они исполнили тяжелый, но необходимый обряд воинского покаяния. Много нагрешили предки — разодрали Отечество усобицами, отдали иноплеменникам. Потомки в битве каялись за них, искупали их и собственные грехи. Искупали, опять же, как научил Христос. Смертию смерть поправ.
А кровь воинов-мучеников пролилась не напрасно. Разгром Мамая потряс все соседние державы. Литовский Ягайло настолько поджал хвост, что даже выражал готовность принять православие и подчиниться Москве! Ну а сам Дмитрий Донской решил закрепить братство, сложившееся на поле брани. 1 ноября 1380 г. он созвал съезд всех князей. Чувства были свежими, и никому не требовалось доказывать — пока русские вместе, они способны противостоять кому угодно. Князья дружно поддержали идею Дмитрия, «велию любовь учиниша меж собою».
Увы, великому князю удавалось далеко не все. Слишком сильна была инерция прошлого, слишком колобродили еще среди знати эгоизм и мелочная гордыня. Свои же нижегородские родственники завидовали успехам Дмитрия! Принялись стряпать доносы в Орду. А в результате в 1382 г. грянуло нашествие Тохтамыша, причем вместе с теми же родственниками. Сгорела Москва, похоронили 24 тыс. перерезанных жителей. В общем, на взлете русским перебили крылья. Опять приходилось смиряться, покоряться, платить хану дань. Тут как тут подняли головы все враги единения. Опять затеял усобицу Олег Рязанский. В который раз всколыхнулись амбиции тверского Михаила. А новгородские «золотые пояса» вообще обнаглели, вели переговоры, как бы передаться Литве.
