Новая невеста, Мариамна II, как и ее предшественницы и преемницы, несомненно, обладала поразительной внешностью, ибо Ироду нравились красивые женщины. Но за этим браком стояло нечто большее. Потому что вскоре последовало назначение ее отца, Симона II, первосвященником. Вспомним, что, когда Ирод впервые вступил на царство, его недуховное происхождение помешало ему стать первосвященником и он назначил на эту должность вавилонского иудея из старого священнического рода Ананеля. После короткого неудачного периода, когда первосвященником был юный шурин царя Аристобул III, впоследствии убитый Иродом, Ананель вернулся на это место. Потом он умер — или, возможно, его попросили отречься, — и на его место назначили кого-то другого. Теперь этого другого, в свою очередь, сместили и отдали эту должность отцу новой жены Ирода Мариамны П.
Первосвященник, на которого пал выбор царя, был сыном некоего Боэтуса, которого путают со знаменитым теологом, носившим то же имя, — основателем саддукейской секты — боэтусеев. С этого времени Ирод (осуждаемый ортодоксами) время от времени смещал и назначал первосвященников, и так уж вышло, что почти все они долгое время были выходцами из рода Боэтуса или семейств, находившихся с ним в родственных связях. Это по существу монопольное положение, бросавшееся в глаза, и стало отличительной чертой нового порядка. "Горе мне, — восклицал не принимавший их иудей, — от дома Боэтусова! Горе мне от их дубинок! "
Покидавшие один за другим это место первосвященники продолжали пользоваться преимуществами этого высокого звания. Больше того, этот ореол распространялся на их семьи и других родственников. В результате члены этих семей, группировавшихся вокруг сановника, на которого в тот момент падал выбор царя, образовывали избранную, но постепенно растушую группу, обладавшую немалым влиянием. Непременной особенностью группы была преданность царю, который задумал таким путем распространить свою власть на значительные слои иудейской аристократии. Существенная часть фарисеев уже оказала ему по крайней мере пассивную поддержку, да и позицию монашеских групп, например ессеев, можно было характеризовать как повиновение. Но старая иудейская знать, саддукеи, до сих пор вела себя враждебно или уклончиво, поскольку их было очень много среди казненных Иродом после захвата Иерусалима 45 членов государственного совета, да и оставшиеся в живых были потрясены уничтожением великого множества хасмонеев. Теперь же, используя должность первосвященника, Ирод создавал новую, преданную ему саддукейскую аристократию; аристократию отчасти потомственную.
* * *
Занятый этими перестановками с целью заручиться поддержкой влиятельных иудейских кругов, Ирод находил время и для приятного занятия — возведения для себя достойного жилища в столице царства.
Расположенный на горном хребте высотой 2500 футов над уровнем Средиземного моря и 3800 футов над Мертвым морем, образующим костяк Иудеи, Иерусалим господствовал над проходившим вдоль страны главным горным путем. Но все же его выдающиеся вперед треугольные отроги с долинами Кидрона к востоку и Хиннома к югу и западу сочетают такую доступность с известной долей рациональной изоляции; это скорее город, в котором предпочтительнее искать укрытие, нежели налаживать отсюда широкие связи. «Когда заезжий турист рассматривает Иерусалим, — замечает Вернер Келлер, — он почти физически ощущает его упорство, стойкость и несгибаемость».
В Иерусалиме уже находилось два царских дворца: хасмонейский (Акра) на возвышенности к западу от ограды храма и собственный замок Ирода, Антония, у северо-западной стены храма. Дворец Хасмонеев едва ли годился для жилья, во всяком случае Ирод не желал жить в их резиденции. Что до Антония, он построил этот дворец-крепость и сделал своей резиденцией, но его близкое соседство с храмом вызывало нежелательные замечания, а у царя, возможно, возникали неприятные ассоциации, связанные с его прискорбным браком с первой Мариамной. Был еще один недостаток практического свойства. С севера и запада дворец закрывали горы, и даже с юга обзор ограничивался возвышенностью позади долины Хиннома. А это означало невозможность прямой передачи сигналов из Антонии в другие крепости страны. Видимо, по этой причине царь решил построить новый дворец в совершенно другой части Иерусалима.
Он выбрал площадку на западной окраине Иерусалима, в Верхнем городе, там, где теперь находятся цитадель и Врата Яффы. Это место господствовало над западным отрогом, точно так же, как храм возвышался над восточным; отсюда можно было посылать сигналы на много миль во все другие крепости. Этот дворец-цитадель, строительство которого началось в 23 году до н.э. должен был дважды превышать размеры Антонии, стать целым городом, застроенным всякого рода зданиями. Его окружала стена высотой 45 футов. Северо-западная и западная стороны этой стены составляли часть городской стены и были в этом месте отмечены тремя примыкающими башнями, носившими имена Гиппия (погибшего в бою друга юности Ирода), Фасаила (покойного брата царя) и Мариамны (вероятно, его нынешней жены — хотя, должно быть, могла легко прийти не ко времени на память ее предшественница). Башня Гиппия, контролировавшая подземный доступ к новому акведуку, снабжавшему водой дворец, стояла поблизости от существующих Врат Яффы. Башня Фасаила выросла там, где теперь высится большая северо-восточная башня цитадели, башня Давида, и в ней до довольно высокого уровня сохранилась каменная кладка башни Ирода. Башня Мариамны находилась в северо-восточном углу. Стюарт Пероун пишет:
"Эти башни стояли на уступе в 30 футов и сами имели высоту 128, 125 и 72 фута. Они были квадратными и стояли на основаниях из массивных кубов, выточенных из огромных камней и подогнанных так искусно, что казались одной монолитной глыбой. Башня Гиппия была 45 квадратных футов в основании, Фасаила — 60, а Мариамны только 35. Вершины были значительно меньше в размерах. Непосредственно над основанием башни Гиппия находился водоем 35 футов глубиной для хранения дождевой воды, а за ним двухэтажное здание, увенчанное парапетом с бойницами. Башня Фасаила была аналогичной конструкции, нижний этаж составлял крытую галерею, а на втором были купальня и прочие изысканные апартаменты. Она была настолько великолепна, утверждает Иосиф, что выглядела как знаменитый Фаросский маяк в Александрии, только больше размером. (О том, что Фарос был квадратной башней в несколько этажей, нам теперь известно по ее изображениям на мозаиках в Герасе (Иераш).) Башня Мариамны, названная женским именем, была меньшего размера, но пышнее и разнообразнее обставлена.
Южнее башен находился главный дворец с двумя большими покоями, названными в честь Августа и Марка Агриппы. Кроме них было множество других помещений, некоторые так велики, что в них можно было одновременно уложить спать сотню гостей. Стены инкрустированы редкими дорогими видами мрамора, потолочные балки необычной ширины и богато украшенные, вероятно, привезены из Ливана. Глаз радовали изысканные картины и скульптуры, а вещи домашнего обихода изготовлены из золота и серебра. Снаружи ряд галерей, украшенных удивительной резьбы колоннами, в окружении зеленых лужаек и рощиц, орошаемых из глубоких каналов и прудов, которые пополнялись освежающими струями бронзовых фонтанов".
Выше водоемов, продолжает он, располагались голубятни с домашними голубями. Размещавшиеся посреди этого огромного парка, вызывавшего в памяти дворцы эллинов, голубятни находились примерно на месте нынешних полицейских казарм или Армянского сада. Голуби играли роль курьеров и представляли часть Иродовой системы связи. Одомашнивание этих птиц восходит ко временам Древнего Египта, но Ирод унаследовал эту практику от идумейского города Мариссы, где до разрушения его парфянами в 90 году до н.э. их во множестве разводили как священных птиц в пещерах в честь Атаргатис-Танит, языческой богини, отождествлявшейся с Афродитой. Если говорить о более прозаичных вещах, то птичий помет использовался в качестве удобрения. Раввины того времени, в других отношениях довольно сдержанно относившиеся к постройкам Ирода, по крайней мере благожелательно относились к разведению этого вида голубей.
* * *
В 17 милях к северо-востоку от Иерусалима — 23 мили круто спускавшейся дороги — лежит Иерихон, «самая глубокая дыра в мире». Этот оазис финиковых пальм и бальзамниковых деревьев, по словам Иосифа, «в изобилии обладал самыми редкими и вызывавшими восхищение вещами»; и именно здесь Ирод устроил свою зимнюю столицу и резиденцию — в том месте, где на иерихонскую равнину в двух милях к югу от давшего ей имя ветхозаветного города с шумом вырывается из расщелины Долины Призрака Смерти (названной так из-за царившего там глубокого мрака) поток Вади-Килт.
