странице вслед за упоминанием посадничества Остромира, явилась запись о его смерти в бою с чудью, происшедшей около 1060 г. Других событий 1054–1060 гг. записано здесь, очевидно, не было, и только потом другой рукой было вписано в летопись повествование о превратной судьбе епископа Луки Жидяты, что нарушило действительную последовательность событий.
Летопись, обрывавшуюся описанием смерти Остромира, предположительно можно назвать для удобства обозначения «Остромировой летописью»; основное изложение ее было доведено до смерти Ярослава Мудрого, а временем ее оформления, может быть, следует считать 1054–1060 гг., так как это произведение, безусловно, не было только суммой погодных записей, а, как доказал Шахматов, являлось сложным по своему составу историческим трудом.
«Остромирова летопись» — это шахматовский новгородский свод 1050 г., продолженный до 1054 г. и дополненный некоторыми мелкими известиями, опущение которых Шахматовым недостаточно обосновано.
В описании событий эпохи Ярослава Мудрого в этой летописи явно ощущаются два различных автора. Один писал основной текст, другой вносил редакционные добавления и в ряде мест разрезал текст дополнительными вставками. Самая заметная из них имеет заголовок «Начало къняжения Ярославля Кыеве» и дает как бы конспект крупных событий середины XI в., выделяя положительную сторону княжения Ярослава: его благочестие, строительство церквей, борьбу с печенегами. Некоторые события, подробно изложенные в основном тексте, упомянуты и в этом конспекте и хронологически даже раньше, чем в самой летописи. В другом месте редактор, дополнявший текст, повествует об организации Ярославом училищ в Новгороде. Здесь выясняется и личность этого редактора: он ученик Ефрема, бывшего, в свою очередь, учеником первого новгородского епископа Иоакима [106].
Если задачи этого благочестивого редактора вполне ясны и не выходят за рамки стандартных средневековых хроник, угодливых князьям и епископам, то совершенно иное мы находим в основном тексте «Остромировой летописи». Это почти политический памфлет, направленный против Ярослава Мудрого и враждебный варягам-наемникам. Обрисованному в мрачных красках Ярославу противопоставлены как хорошие правители, с одной стороны, его отец, великий князь Владимир Святославич, а с другой — сын самого Ярослава, Владимир Новгородский.
Рассмотрим подробнее состав «Остромировой летописи» [107]. Летопись открывается кратким рассказом о построении Киева тремя братьями, взятым из каких-то киевских сказаний X — начала XI века. Хронология этого события была не особенно ясна новгородскому летописцу.
Вторым параграфом «Остромировой летописи» было знаменитое сказание о призвании варягов, впервые появившееся тогда на страницах русских книг [108].
Однако сочинителя сказания, использовавшего широко ходившие в то время во всей Северной Европе легенды о призвании трех князей, никак нельзя назвать «норманистом». Существование варягов, их грабительские набеги, захват ими городов — все это было историческим фактом, особенно хорошо известным новгородцам. Задача новгородского историка середины XI в. заключалась в такой обрисовке этого несомненного факта, при которой наименее всего страдало бы самолюбие новгородцев. Сообразно этому события излагались так: сначала словене, кривичи, меря и чудь платили варягам дань; часть варягов, оказавшаяся внутри земель этих племен, «насилие деяху» им. Тогда перечисленные племена начали войну с варягами, выгнали варягов за море «и начаша владети сами собе». Этот тезис о новгородском самоуправлении на долгое время становится лейтмотивом новгородского боярского летописания, формулой феодально-республиканской идеологии.
Недаром рассказ об изгнании варягов связан с построением Новгорода как оплота местного населения и с избранием старейшиной Гостомысла. Воинственное начало новгородской истории здесь в известной мере противопоставлено более скромному началу общерусской истории, ознаменованному постройкой Киева. Нет еще и грубого, бесцеремонного оттеснения Киева на второй план, но чувствуется, что все внимание автора устремлено к героической истории Новгорода и свободолюбивым новгородцам.
Появление новых варяжских отрядов в 860–870 гг., привлеченных известиями о могуществе Киевской Руси, державшей к этому времени в своих руках путь «из грек в варяги», облечено автором «Остромировой летописи» в приличную (хотя и недостоверную) форму преднамеренного и вполне добровольного призвания варягов новгородцами.
Боясь усобиц и внутреннего разлада, новгородцы искали себе такого князя, «иже бы владел нами и рядил ны по праву» [109].
В повествовании о Рюрике, Синеусе и Труворе летописец, очевидно, воспользовался каким-то варяжским устным рассказом, где речь шла о приходе конунга Рюрика со своими родичами («Синеус») и верной дружиной («Трувор»). Анекдотические «братья» Рюрика только подтверждают легендарность «призвания» и его источник — устный скандинавский рассказ.
Третьим параграфом летописи можно считать цикл рассказов об Олеге. Происхождение Олега для летописца ясно: «И бысть у них (варягов) князь именем Олег…» Без особой симпатии к Олегу рассказывается (может быть, по киевским источникам) о том, как предводитель варягов обманным путем овладел столицей Руси Киевом. Сквозь дымку саг и легенд, окутывающую имя Олега, здесь проступают вполне реальные черты варяго-русских взаимоотношений на рубеже IX и X столетий: базой «находника» Олега являлся не Киев, с которым он очень мало связан, даже не Новгород, а Ладога, куда он ушел после царьградского похода. Судьба этого князя, которого позднейшие историки изображали основателем Русского государства, была плохо известна на Руси. Совершив во главе русских войск удачный поход на Византию, запугав греков и собрав колоссальную контрибуцию в 48 тыс. гривен золота, Олег исчез из поля зрения русских людей, не оставив ни потомства, ни даты своей смерти. Последним городом, где видели этого конунга, была Ладога; далее его след терялся: одни говорили, что в Ладоге он и умер, «друзие же сказають, яко идущю ему за море и уклюну змия в ногу и с того умре» (свод 1093 г.) [110].
Отношение к варягам как к появляющимся из-за моря «находникам» выразилось и в том, что в эпоху Олега варягам платили дань «от Новгорода 300 гривен на лето, мира деля, еже и ныне дають» [111].
Новгородский летописец не рассматривает эти ежегодные платежи как государственный налог (об этом у него речь пойдет ниже); он точно определяет, что Новгород откупается от варягов, оберегая себя от их неожиданных нападений.
Четвертым параграфом «Остромировой летописи» является пересказ южнорусских сведений об Игоре и его жене — псковитянке Ольге. Подчеркнута жадность Игоря, описано убийство Игоря древлянами, косвенно во всех злоупотреблениях обвиняется воевода Свенельд, собиравший слишком богатую дань, что вызывало зависть княжьих мужей. О княгине Ольге приводится только одно хорошее. Былины о жестокой мести Ольги еще не включены в летопись, подробно говорится о принятии ею христианства и указывается год этого события — 955.
Следующий раздел посвящен княжению Святослава и составлен, вероятно, также на основе киевских источников. Рассказав о победах Святослава, о разгроме Хазарии, подчинении Северного Кавказа, победе над печенегами и о переносе столицы на берега Дуная («яко то есть середа земли моей»), автор «Остромировой летописи» переходит к описанию новгородского посольства, пришедшего к Святославу просить себе
