Василий Ключевский - Русская история. 800 редчайших иллюстраций [без иллюстраций]

Дальнейшая судьба крепостного права после Уложения и определилась плохой постановкой этого института в кодексе 1649 г. По Уложению крепостной крестьянин крепок лицу владельца под условием земельного надела, а не земле под условием зависимости от землевладельца в пределах поземельных отношений, и только поземельных. Потому дальнейшее законодательство разрабатывало не пределы и условия крепостного права как права, а только способы эксплуатации крепостного труда, и эксплуатации двусторонней, фискальной со стороны казны и хозяйственной со стороны землевладельца. В крепостном владении со времени Уложения являются не хозяева и сельские рабочие как юридические стороны, а поработители и порабощенные, повинные платить произвольно налагаемую контрибуцию господам и их вождям, составлявшим правительство. Потому правительство расширяет или допускает расширение полицейской власти помещика над крепостными, чтобы сделать его своим финансовым агентом, податным инспектором крепостного труда и блюстителем тишины и порядка в готовой разбежаться деревне, а помещик донимает свое дворянское правительство челобитьями о принятии более строгих мер для возврата своих беглых крепостных. Недостаток закона открывал широкий простор практике, т. е. произволу сильнейшей стороны, землевладельцев. С Уложения наблюдаем двойной процесс в крепостном состоянии под действием практики: раньше выработавшиеся юридические виды холопства смешиваются в хозяйственных состояниях, в какие попадают холопы, и в то же время сглаживаются черты, отличавшие крепостное крестьянство от холопства.

Вопреки Уложению крестьян переводят во двор, а крестьянских детей, взятых во двор, указ предписывает по смерти господ отпускать на волю как кабальных детей; задворные люди из полных и кабальных холопов перекрепляются своим же господам на условиях крестьянской ссудной записи и вместе с дворовыми людьми, устроенными на пашне, зачисляются в государственное тягло; являются деловые и задворные холопы из крестьян, а кабальных и старинных людей господа сажают в крестьяне со ссудой и с правом при переходе имения в другие руки перевозить этих крестьян с их животами куда захотят. Уже к концу XVII в. в кругу поземельных отношений все виды холопства стали сливаться в одно общее понятие крепостного человека; подушная перепись только утвердила фактическое положение, созданное не контролируемой никем практикой. С другой стороны, тоже вопреки Уложению, помещики присвояют себе уголовную юрисдикцию над своими крепостными с правом наказывать по усмотрению. Из частных дел конца XVII в. узнаем, что за покражу двух ведер вина у приказчика, за составление челобитной барину от имени всех крестьян села посадить их по бедности и малоземелью на оброк «противу их мочи» и переменить приказчика, за выражение крепостного, что он барину не крепок, изрекался приговор: «бить кнутом нещадно, только лишь чуть душу в нем оставить». Крестьянское крепостное общество еще держалось, но уже без действительной силы, только как вспомогательное следственное средство помещичьей власти: барин предписывал «сыскать всеми крестьяны» и на основании этого обыска изрекал свой приговор. Безнадзорный рост помещичьей власти пробуждал мысль о необходимости законодательного ее ограничения. К концу царствования Петра эта мысль, можно думать, не у одного Посошкова созрела до ясного и твердого убеждения. Крестьянин по происхождению, он смотрел на крепостную неволю крестьян как на временное зло: «Крестьянам помещики не вековые владельцы; того ради они их не весьма и берегут, а прямой их владетель всероссийский самодержец, а они владеют временно». Значит, среди сколько-нибудь мыслившего крестьянства, литературным представителем которого выступил Посошков, еще тлела или уже загоралась мысль, что помещичья власть над крестьянами — не вещное право, как на рабочий скот, а государственное поручение, которое в свое время снимут с помещиков, как снимают должность с чиновника за выслугой лет или за ненадобностью. Посошков возмущается произволом господ в распоряжении крестьянским трудом и имуществом. Он настаивает на необходимости установить законом, «учинить помещикам расположение указное, почему им с крестьян оброку и иного чего имать и по колику дней в неделю на помещика своего работать». Он даже проектирует какой-то всероссийский съезд «высоких господ и мелких дворян» для совещания о всяких крестьянских поборах помещичьих и о «сделье», барщине, как бы обложить крестьян «с общего совета и с докладу его величества». Это было самое раннее сновидение, в котором русскому крестьянину пригрезились дворянские губернские комитеты по делу об улучшении положения крестьян, созванные с лишком 130 лет спустя по окончании сочинения Посошкова. Он ведет свой план еще дальше, предлагает совершенно отделить крестьянскую надельную землю от помещичьей и уже не числить ее за помещиками: при «указном расположении» создавались поземельные отношения, напоминающие статьи Положения 19 февраля 1861 г. о временнообязанных крестьянах.

Очевидно, начинали подумывать о развязке крепостного узла. От последних лет царствования Петра дошло иноземное известие, что царю не раз советовали отменить рабство, пробудить и ободрить большинство своих подданных дарованием им умеренной свободы, но царь ввиду дикой натуры русских и того, что без принуждения их ни к чему не приведешь, до сих пор отвергал эти советы. Это не мешало ему замечать нелепости сложившегося порядка и в то же время косвенно их поддерживать. Уложение 1649 г. допустило случаи отчуждения крепостных крестьян, подобно холопам, без земли и даже в розницу, с разбивкой семейств. Исключительные случаи развились в обычай, в норму. Петра возмущала розничная торговля крепостными, как скотом, «чего во всем свете не водится и от чего немалой вопль бывает». В 1721 г. он передал Сенату указ — «оную продажу людем пресечь, а ежели невозможно будет того вовсе пресечь, то бы хотя по нужде продавали целыми фамилиями или семьями, а не порознь». Но это был не закон к непременному исполнению, а только добродушный совет в руководство Сенату при составлении нового уложения, как господа сенаторы «за благо рассудят». Самодержец, не знавший границ своей власти, чувствует себя бессильным перед мелким шляхетством, среди которого была в ходу розничная торговля крепостными. Однако незадолго до того Петр подтвердил свой указ, разрешавший холопам по своей воле вступать в солдаты и предписавший отдавать им жен с детьми ниже 12 лет, но с оставлением более возрастных в прежней неволе.

Крепостное состояние обращено было к Петру не правовой, а только фискальной своей стороной, и здесь он хорошо понимал свой казенный интерес. До тех пор правительство и помещик владели крепостным селом как бы чересполосно: первое ведало крепостных крестьян и пахотных холопов, как тяглых, через помещика как своего полицейского агента, предоставляя нетяглых дворовых в полное его распоряжение с соблюдением ограничительных условий неволи того или другого вида. Теперь это чересполосное владение сменилось совместным. Прежние виды крепостной неволи исчезали вместе с ограничительными условиями, их различавшими: оставались только хозяйственные разряды, сортируемые по воле владельца. Но, расширяя власть помещика, правительство за эту уступку накладывало руку на часть труда нетяглых крепостных. Что же случилось? Холопы ли превратились в крепостных крестьян или наоборот? Ни то ни другое; случилось то же, что было в судьбе поместий и вотчин: из нового сочетания старых крепостных отношений, из слияния владельческих крестьян с холопами и вольницей образовалось новое состояние, за которым со временем утвердилось звание крепостных людей, наследственно и потомственно крепких господам, как прежние полные холопы, и подлежащих государственному тяглу, как прежние крепостные крестьяне.

Народно-хозяйственное значение переписи. Из реформы Петра Россия выходила не более, но и не менее крепостной, чем была до нее. Древнерусское право, начав полным, обельным холопством Русской Правды, похожим на греко-римское рабство, потом выработало несколько смягченных условных видов неволи. В XVII в. простор, данный землевладельцам слабыми или сословно-своекорыстными правительствами новой династии, помогал господствующим классам, пользуясь народным оскудением, посредством хозяйственных сделок сглаживать стеснительные для них условия этих видов холопства и даже закрепостить большую часть вольного крестьянства. Законодательство Петра не пошло прямо против этих вредных для государства холоповладельческих стремлений, даже загнало в крепостную неволю целые разряды свободных лиц и уравняло все виды неволи близко к типу полного холопства. Так оно отбрасывало общество далеко назад, к знакомой на Руси исстари греко-римской норме: «Рабство неделимо; состояние рабов не допускает никаких различий; о рабе нельзя сказать, больше или меньше он раб». Но зато Петр положил податную таксу на право рабовладения, обложив всякую мужскую холопью душу государственным тяглом под ответственностью владельца. Петр думал о своей казне, а не о народной свободе, искал не граждан, а тяглецов, и подушная перепись дала ему не одну сотню тысяч новых тяглецов, хотя и с большим ущербом для права и справедливости.