Советское время было также эпохой наивысшего расцвета русской детской литературы, которая сравнялась со всемирно признанной за классическую английской, а то и превзошла её. К ней целиком можно отнести то восхищение, которое было сейчас высказано насчёт советской песни. Тут мы тоже можем похвалиться целым созвездием громких имён, к которому принадлежат Чуковский, Хармс, Маршак, Житков, Агния Барто, Сергей Михалков, Носов, Осеева, Фраерман. Здесь последним могиканином стал ещё здравствующий Эдуард Успенский, но за ним пока никого не видно. Книги этих поэтов и писателей наверняка будут оставаться настольными ещё для многих поколений наших малышей, для которых, как и для нас, первыми поэтическими строками в жизни будут «Одеяло убежало, улетела простыня» и «Ехали медведи на велосипеде».
Великолепной была и советская школа актёрского искусства, оказавшая большое влияние на его развитие во всём мире. Запад многому научился у таких посланцев России, как Иван Мозжухин, Михаил Чехов, Ольга Чехова, Фёдор Шаляпин, Юл Бринер, Питер Устинов, а наши специалисты по методу Станиславского и сейчас приглашаются иностранцами для преподавания не менее охотно, чем тренеры по фигурному катанию. А мы-то знаем, что за границей прославились лишь случайным образом ставшие там известными русские актёры, а основная их часть работала здесь: Жаров, Алейников, Борис Андреев, Николай Крючков, Алиса Коонен, Бабанова, Николай Симонов, Игорь Ильинский, Андровская, Станицын, Грибов, Меркурьев, Раневская, Наум Абдулов, Николай Черкасов, Валентина Серова, Астангов, Борис Ливанов, Ростислав Плятт, Кадочников, Дружников, Янина Жеймо, Мартинсон, Филиппов, Эраст Гарин, Евгений Самойлов, Иван Любезнов, Бабочкин, Свердлин, Царёв, Карнович-Валуа – хватит! Если называть даже только самых выдающихся, списку не будет конца.
Мы уже говорили о том, что тридцатые ознаменовались началом мощного взлёта советской науки. В результате за четверть века наши учёные добились таких успехов, которые буквально ошеломили Запад: вместо девяти лет, отведённых нам американскими специалистами на изготовление собственной атомной бомбы, мы уложились в четыре года, водородную сделали всего чуть позже их, а в космос вышли первыми в мире. Наши либералы, демонизирующие Сталина, отказываются видеть в этом его заслугу: властям, дескать, просто было необходимо оружие для проведения своей милитаристской политики, вот они и не жалели средств на соответствующие отрасли науки и техники. Тут можно было бы возразить, что, кроме денег, для такого потрясающего рывка нужен был ещё гений наших учёных и организаторов производства. Но даже если сводить всё к деньгам, то факт такого же подъёма советской культуры так не объяснишь: его мастера вовсе не купались в субсидиях, их часто пропесочивали идеологи, фильмы нередко годами лежали на полках, романы не печатались, поэты подвергались критике. Шостаковича однажды так разнесли в печати, что он чуть не повесился, на Прокофьева наклеили ярлык «формалиста». И, несмотря на это, искусство достигло такого уровня, которому нынче, когда всё дозволено, мы можем только завидовать. Постоянные придирки надзирателей за культурой, желавших «быть более католиками, чем сам папа», препятствовали развитию искусства, доводили творческих работников до инсульта, но тот единственный человек, который моментально мог бы прикрыть всё сомнительное, почему-то не прикрывал его. Что же мешало ему это сделать?
Распространено убеждение, что дать оценку отрезку нашей истории от 1930 до 1953 года – значит дать оценку деятельности Сталина, поскольку он имел огромную власть и поворачивал ход событий куда хотел. Поэтому все споры о нашем советском прошлом сводятся к вопросу, хороший или плохой был Сталин, спас он Россию или погубил, служил добру или злу. Такая методология в корне неправильна и никогда к истине не приведёт. В основу исторического исследования, касающегося этого периода, должна лечь мысль о том, что это был период медленного и болезненного избавления русского народа от соблазнившего его лжеслова и возвращения к единственному подлинному источнику жизни – к Слову. Народ был здесь первичен, а Сталин и всё другое – вторично.
После Октябрьского переворота один бывший царский офицер, поддерживавший до этого Временное правительство, задумал собрать своих единомышленников и перебить взявших в свои руки власть большевиков. Фактически, это был замысел организации Белого движения ещё до того, как Алексеев и Корнилов стали создавать его на Кубани. Будучи верующим человеком, этот офицер обратился за благословением к известному петербургскому священнику, снискавшему всеобщее уважение высотой своей духовной жизни. Вместо благословения он услышал резкие, почти гневные слова: «Вооружённая борьба с большевиками ни к чему не приведёт. Они пришли потому, что Россия изменила своей вере и вызвала гнев Богородицы. Когда мы образумимся, Богородица нас простит, и большевики падут сами собой».
Мудрость этого батюшки в полной мере можно оценить только сегодня (хотя примерно то же самое многократно повторял святой праведный Иоанн Кронштадский). Отец чем сильней любит своё чадо, тем больней его бьёт, наказывая. Революция и Гражданская война были для России жестоким Божьим наказанием, но разве она его не заслужила? Ведь к рубежу девятнадцатого и двадцатого столетий весь верхний слой российского общества и часть простого народа были духовно заблудшими людьми, пребывающими во грехе безбожия. Чехов писал Куприну: «Я с удивлением смотрю на всякого верующего интеллигента». Семинаристы прятали под подушками сочинения Маркса и революционную литературу. Многие русские купцы, в частности Савва Морозов, давали деньги на революцию. Призыв батюшки Иоанна Кронштадтского «Русь, держись за святое православие, в нём твоё спасение!» был для большинства пустым звуком. Как ещё мог Господь помочь сошедшей с ума России «в разум истины прийти»? Только через страдание, иного способа не было. И Он послал нам страдание революции, но так рассчитал его меру, чтобы оно нас не убило, чтобы мы выжили. И наш самый выносливый в мире народ перетерпел всё сполна и не ушёл с мировой геополитической сцены. С этого момента направление его исторического движения сменилось на противоположное: раньше он шёл к пропасти, теперь очень медленно, нащупывая ногой почву перед каждым шагом, стал от неё отходить. Так что 1929 год все-таки можно назвать Годом великого перелома.
Только в свете такой историософской концепции возможно понять появление в тридцатых годах фигуры Сталина. Это был первый шаг русского народа на его возвратном пути к самому себе. Представление о Сталине как о хитром азиате, который околдовал целую нацию и стал помыкать ею, как его левая нога захочет, не только антинаучно, но и оскорбительно для нации. Пусть русофобы сколько угодно кричат о «рабской крови», текущей в русских жилах со времён татаро-монгольского ига, – мы-то с вами знаем, что наши предки ни перед чьей силой, включая и силу Батыя, угодливо и трусливо не сгибались. На знаменитой скульптуре Родена французский аббат изображён героем, который, отдавая захватчикам ключи от своего города, делает не угодливую, а презрительную мину. В этом и заключается его героизм – в выражении лица! А русские никому никогда не отдавали ключей, и великий Наполеон напрасно ожидал этого акта, сидя на Поклонной горе. А то, что Сталин оказался у нас на вершине власти, – это результат того, что народ, вопреки природной робости этого человека, в течение нескольких лет буквально выдавливал его туда, ибо единовластие было для тогдашней России единственным спасением. Не было больше сил терпеть и дальше бесконечные партийные дискуссии о том, кого надо слушать – Маркса, Ленина или Каутского, кормить и дальше всю эту свору кабинетных теоретиков, каждый из которых настаивал на том, чтобы на живом теле русского народа поставить именно его эксперимент.
У опытных туристов есть такое правило: если группа заблудилась в лесу и начинаются споры, в каком направлении двигаться дальше, надо выбрать кого-то одного и куда он всех поведёт, туда и идти, так как хуже гвалта не может быть ничего. А в России двадцатых стоял незатихающий гвалт – каждая кухарка поверила Ленину, что может управлять государством. И народ стукнул кулаком по столу: всё! Управлять государством должен кто-то один! И предоставил полномочия Сталину.
Это совершенно обычная вещь, повторявшаяся в истории много раз. Устав от сенатской разноголосицы, римляне в 27 году до нашей эры уполномочили на власть императора. Не желая выносить распри между крупными землевладельцами, французы в XV веке доверили единовластие Людовику XI. В том же XV веке, когда образовалось Французское национальное государство, княжеские усобицы переполнили чашу терпения русских, и они поручили управление страной Василию Тёмному. Российская специфика этой повсеместной исторической фабулы состоит лишь в том, что мы если уж отдаём в чьи-то руки власть для наведения порядка, то отдаём по-настоящему, не подвергая своего выдвиженца постоянной мелочной критике и предоставляя ему возможность вырабатывать правильный курс методом проб и ошибок. Такова русская натура.
