Кузьмич решил сделать кое-какие пояснения.
- Ну вот, - сказал он, - вы сообщили нам о подозрительном человеке. Утверждаете, что он в городе, хотите, чтобы мы его арестовали... Так я говорю?
Ящук согласно кивнул.
- Очень хорошо. Но как его найти, этого преступника? Вы его знаете в лицо, а мы нет. Вот и требуется ваша помощь, уважаемый Микола Терентьевич. Теперь понимаете свою задачу?
- Та разумею, - сказал бородач. - Треба вместе шукать.
- Вот-вот! - Кузьмич встал, взял Ящука за плечи. - Только знайте: дело это очень секретное. Поэтому о нашем с вами разговоре - ни одной живой душе.
Ящук снова кивнул.
Саша отвела Кузьмича в сторону, зашептала:
- Я вот о чем подумала. Не показать ли дядьке Миколе некоторых наших сотрудников?
- Правильно, Саша.
- Думаю начать с фотографий в личных делах.
- Боюсь, там маловато порядка. Люди съехались недавно, личные дела только восстанавливаются. Нет, затея эта результата не даст. Ящуку надо показать людей, а не карточки... Только очень аккуратно, Сашенька. Беда, если ошибемся, нашумим. Да ты сама понимаешь...
Рассудив, что до поры до времени никто из чекистов не должен видеть Ящука, Саша созвонилась с гостиницей, заказала номер и в перерыв, когда сотрудники отправились обедать, вызвала автомобиль и отвезла старика в гостиницу.
Комната оказалась просторной и светлой. В гостиничном ресторане Саша договорилась, что обед и ужин постояльцу доставят прямо в комнату.
Теперь Микола Ящук мог спокойно отдохнуть и выспаться "смотрины", как мысленно назвала Саша предстоящую операцию, решено было провести завтра утром, когда спешащие на работу сотрудники будут подходить к подъезду учреждения.
Предупредив возчика, чтобы тот без ее ведома не переступал порога своего гостиничного номера, Саша вернулась на службу. Оставшееся до вечера время ушло на то, чтобы подготовить место, с которого наблюдатель мог бы хорошо разглядеть лица людей, входящих в здание УЧК.
Домой Саша отправилась, когда на улице было уже темно. По пути зашла в гостиницу. Здесь все было в порядке. Час назад Ящук поужинал. Сейчас он сидел у стола и чинил кнут - заново привязывал ремень к кнутовищу.
Саша стала помогать - сперва навощила дратву, затем придерживала кнутовище, которое Микола Терентьевич обматывал этой дратвой.
Конечно, она спросила старого возчика об Андрее. Ящук хорошо помнил спутника Саши, но, увы, никогда больше не видел его.
- Кто у тебя дома, дядько Микола? - сказала Саша. - Старуха жива?
Ящук поднял голову, несколько секунд равнодушно глядел на девушку, наконец отрицательно качнул головой:
- Нема старухи...
- А дети?
- И деток нема. И старуху, и сынов - всех бог прибрал. Поначалу сынов, потом их родительницу. Одна внучка осталась, так и она жива ли, не ведаю.
- Как же так: есть внучка, а что с ней - не знаешь? Как же так, дядько Микола?
Старик продолжал работать, будто не слышал.
Саша подняла глаза на Ящука. Он беззвучно плакал.
Метнувшись к умывальнику, она принесла воды, заставила старика сделать глоток.
- Прости меня, дядько Микола, - шептала она, своим платком вытирая глаза и щеки возчику. - Прости, если можешь. Какая же я глупая и жестокая!
Вот что узнала Саша в тот вечер. В марте в село Ящука нагрянула очередная банда. Это случилось ночью. А наутро бандиты снялись с места и ушли: чем-то были встревожены. Но это не помешало им насильно увести с собой несколько девушек. Среди них оказалась и Луша шестнадцатилетняя внучка старика, единственный на свете близкий ему человек. Где сейчас Луша, да и жива ли она, Ящуку неведомо, хотя в поисках внучки он исколесил все селения уезда.
Саша напоила старика чаем, постирала ему портянки, выпросив у горничной горячей воды. Ушла, когда Ящук уже собирался ложиться.
Дома Саша отперла ключом дверь и, сняв туфли, на цыпочках пробралась в свою комнату - боялась потревожить мать. Здесь она быстро нырнула под одеяло и мгновенно уснула.
...Ее разбудил звонок у двери. Она села в кровати, включила ночник, поднесла к глазам часы. Еще продолжалась ночь - было около четырех часов.
Позвонили снова - настойчиво, нетерпеливо.
Саша сунула ноги в шлепанцы, взяла с тумбочки пистолет и пошла в переднюю.
- Это я, Прохоров, - сказал из-за двери ночной посыльный. Собирайся.
- Подожди! - Саша приоткрыла дверь в комнату матери: - Это ко мне, пожалуйста, ложись и спи.
Мать, уже надевшая халат, молча стала раздеваться. За время работы Саши в ЧК она ко всему привыкла.
Тем временем Саша отперла Прохорову.
- По-быстрому! - сказал посыльный и большим пальцем показал назад, за спину.
Саша прислушалась, уловила звук работающего мотора. В ЧК был только один автомобиль. Его берегли. Сейчас машину прислали за ней. Значит, вызывают по серьезному делу.
Она метнулась в комнату, быстро привела себя в порядок.
Приняв пассажиров, автомобиль рванулся вперед. Вот и перекресток - здесь поворот к зданию ЧК. Но автомобиль не свернул.
- Куда мы едем? - крикнула Саша посыльному.
Тот сидел впереди, рядом с шофером, и, видимо, не расслышал.
Саша повторила вопрос.
- В гостиницу, - сказал Прохоров.
У Саши перехватило дыхание, она привстала с сиденья, вцепилась в плечо посыльному:
- Что там?..
- Убийство. Кого-то зарезали. Какого-то старика.
ШЕСТАЯ ГЛАВА
1
В час, когда Саша ехала в гостиницу, в этот самый час Борис Тулин неслышно отворил калитку в заборе, ограждавшем небольшой садик на окраине города, прокрался по узкой тропке и оказался перед смутно белевшим аккуратным домиком.
Звякнула цепь. Это вылезла из будки собака. Приземистая, с широкой спиной и уродливо вспухшим животом, она приготовилась было залаять, но узнала человека, приветливо ткнулась мордой ему в колени.
Тулин погладил собаку, обошел дом, поскреб ногтем по стеклу крохотного оконца. Оно тотчас отворилось - будто тот, кто был в доме, только и ждал сигнала.
Тулин влез в окно. Створки тотчас прикрыли, окно завесили мешковиной. Вот в комнате зажгли свечу, и Тулин увидел хозяина. Перед ним стоял Станислав Белявский. В коротких кальсонах, едва доходивших до середины икр, в одеяле внакидку, он походил на большую голенастую птицу.
- Ну? - шепотом спросил он, загораживаясь ладонью от свечи, чтобы лучше был виден Тулин.
- Сделал, - сказал Тулин и усмехнулся. - Бог дал, Бог и взял!.. Табаку принеси.
Белявский подал коробку из-под духов, полную махорки. Тулин стал свертывать папиросу.
- Уверен, что до конца? - спросил Белявский вздрагивающим от волнения голосом. - Ведь бывает...
- Бывает, бывает! - рявкнул Тулин. - Выпить чего-нибудь найдется?
- Тихо! - Белявский посмотрел на дверь. - Она всю ночь не сомкнула глаз: зуб разболелся.
Где-то в углу Белявский нашел бутылку, поставил на стол, отправился за стаканом. Вернувшись, увидел, что Тулин пьет прямо из бутылки.
- Одевайся, - сказал Тулин, делая передышку. - Одевайся - и быстро к нему. Он знаешь как сейчас волнуется!
Белявский приподнял край ткани, которой было занавешено окно, покачал головой:
- Рано же. Только-только светает.
- Не рано!
Тулин сел на топчан, принялся стаскивать сапоги.
Позади была бессонная ночь и то страшное, что он совершил... Все это кружило голову, било по нервам. Требовалась разрядка, отдых. Он знал: успокоение находится рядом, за тонкой дощатой стеной, где спит Стефания... Она любит спать одна, сбросив одеяло, ничем не стесненная, не прикрытая. Потому и уходит от мужа за перегородку... Мысленно Тулин видел ее, сонно разметавшуюся на широкой лежанке. И единственной преградой на пути к ней был Станислав Белявский.
Он скрипнул зубами, уперся в Белявского тяжелым, щупающим взглядом:
- Уходи!
Сейчас он мог бы убить и своего школьного товарища.
Станислав Оттович стащил одеяло с тощих покатых плеч, стал надевать брюки, прыгая на одной ноге.
- Саквояж медицинский возьми, - сказал Тулин, когда Белявский справился со штанами. - Проверит кто, так ты к больному идешь... А ему скажешь, что сделано чисто. И деньги возьмешь, какие даст. Он много должен дать.
Белявский одевался нарочито медленно. С некоторых пор он стал подозревать Стефанию в неверности. Полагал, что знает и виновника. Посему остерегался оставлять жену наедине с Тулиным... Ему очень не хотелось уходить, и он тянул, надеясь, что случится нечто такое, что помешает покинуть дом.
Так прошло несколько минут. Чуда он не дождался, в конце концов вынужден был отправиться в дорогу. Для этого воспользовался не дверью, а окном, через которое недавно впустил Тулина. Дверь, которая вела в сени и одновременно в клетушку Стефании, была заперта: Белявский знал, что, уходя спать, супруга всегда закрывает ее на засов. Сейчас теплилась надежда, что Стефания проявит характер, не уступит домогательствам Бориса Тулина.
Станислав Оттович пересек сад и уже взялся за щеколду калитки, чтобы отворить ее и выйти на улицу, как вдруг остановился. С минуту в нем происходила внутренняя трудная борьба, наконец он пересилил себя, двинулся назад к дому.
