Между тем разразилось дело Бейлиса, обвиняемого в ритуальном убийстве мальчика Ющинского. Еврейство всего мира бурно всколыхнулось и показало свою необыкновенную солидарность и мощь. Ко всеобщему изумлению национально настроенных русских киевлян, В. В. Шульгин[133], преемник Д. И. Пихно на посту редактора правого «Киевлянина», выступил с бестактной статьей в защиту Бейлиса. Под тяжелым впечатлением «измены» В. В. Шульгина (по существу, это была задорная бестактность, вызванная плохой осведомленностью о тайнах еврейства) маленькая группа твердых русских националистов решила основать в Киеве вторую правую газету, которая более определенно и смело боролась бы с иудейским засильем. В организации газеты живое участие принял П. Я. Армашевский. Назвали ее «Киев». Основанная на скудные средства, бедная сотрудническими силами, начавшая свое существование в неблагоприятную пору — накануне мировой войны и наступления агонии русской государственности, газета не успела (да и не могла успеть) завоевать себе широкий круг подписчиков и от острого безденежья постоянно качалась между жизнью и смертью. Заботы о газете доставляли Петру Яковлевичу немало огорчений, и после трехлетней с лишком борьбы с неустранимыми препятствиями издание пришлось приостановить. Тем не менее «Киев» останется памятником тех усилий, какие напрягали немногие прозорливые люди в Киеве, чтобы раскрыть глаза власти и обществу на подготовлявшийся иудеями политический переворот и спасти от разрушения здание русской государственности. Усилия эти оказались тщетными. Крушение русской монархии наступило через несколько месяцев после прекращения «Киева».
С кончиной Д. И. Пихно и с выступлением на политическое поприще сотрудника газеты «Киевлянин» А. И. Савенко, который в 1913 году был избран членом IV Государственной думы, клуб русских националистов утратил свой прежний характер. Он сделался орудием в достижении А И. Савенко его личных целей. Когда в Государственной думе образовался столь пагубный для России «Прогрессивный блок», киевский клуб русских националистов под давлением А. И. Савенко переименовался в клуб прогрессивных русских националистов. Этим А И. Савенко, сделавшийся после смерти профессора В. Е. Чернова[134] председателем клуба, хотел подчеркнуть связь клуба с «Прогрессивным блоком» Государственной думы. Клуб подчинился диктаторской власти своего председателя и перестал быть кафедрой, с которой раздавались свободные голоса людей, объединенных идеей русского национализма, но различно смотревших на текущие вопросы русской политической жизни. Клуб должен был смотреть на все глазами А. И. Савенко, видеть в нем оракула, изрекавшего непогрешимые истины, и служить пьедесталом для его восходящего величия. Не сочувствуя замашкам А И. Савенко, П. Я. Армашевский в мотивированном письме сложил с себя звание члена клуба и перестал принимать какое-либо участие в его деятельности.
Объявление мировой войны застало Петра Яковлевича и его супругу за границей, в Карлсбаде. С большими трудностями пробрались они через Швецию и Финляндию домой. Перипетии войны Петр Яковлевич переживал с необычайным напряжением, постоянно скорбя, зачем великие христианские нации бросились взаимно истреблять друг друга, к великой радости иудеев, видевших в войне источник своего обогащения. Он как бы предчувствовал, что напишет иудей Исаак Маркуссон в «Таймсе» от 3 марта 1917 года: «Война — это колоссальное деловое предприятие; самое изящно-прекрасное в ней — это организация дела». Особенно печалил Петра Яковлевича разрыв России с Германией, наука которой была духовной кормилицей длинного ряда поколений русских ученых. Для многих немногих из них имена Берлин, Мюнхен, Лейпциг, Геттинген, Йена, Галле, Гейдельберг, Бонн напоминали лучшие, незабвенные дни молодого увлечения наукой и творческой работы мысли.
Супруга Петра Яковлевича, Мария Владимировна, урожденная графиня Капнист, по первому мужу Врублевская, правнучка известного писателя екатерининского времени В. В. Капниста, автора «Ябеды», по влечению своего доброго сердца в сотрудничестве с несколькими другими дамами собирая доброхотные частные пожертвования, деятельно занималась заготовкой белья, фуфаек, рукавиц и прочих носильных вещей для снабжения ими сражавшихся на фронте солдат. Петр Яковлевич, не жалея сил, приходил на помощь дамам там, где необходимо было его участие. Кто мог думать, что солдаты, бывшие предметом постоянных забот русской интеллигенции, скоро обратятся в свирепых красноармейцев и, по наущению иудеев, жестоко расправятся с теми, кто болел за них душой и всячески старался облегчить им военные тягости и невзгоды.
Падение Российской империи произвело на Петра Яковлевича удручающее впечатление. Особенно возмутила его знаменитая телеграмма, разосланная по железным дорогам от имени какого-то ничтожного думца Бубликова о том, что-де «власть перешла к Родзянке». «Как осмелился глупый Родзянко принять власть! — горячился Петр Яковлевич. — Да ведь он не соображает, очевидно, что он творит!» Петр Яковлевич, насквозь знавший сухую, бессердечную, меркантильную Западную Европу, любил благостный русский царский режим и считал монархический образ правления необходимым для целости и сохранности России. Он всей душой ненавидел П. Н. Милюкова и людей его типа, легкомысленно мечтавших, по наущениям иудеев, о республиканской России. Петр Яковлевич был слишком умен и практичен, слишком близко изучил Россию во время своих часто пешеходных геологических экскурсий, чтобы не понимать, что республика в России — это значит упразднение самой России как великого государства, осуществлявшего крупные культурно-исторические задачи.
С наступлением революции Петр Яковлевич совершенно удалился от общественной деятельности и замкнулся в своем кабинете, желая оставаться только сторонним наблюдателем того сумбура, который принесли так называемые «свободы». Он обрабатывал курс любимой кристаллографии, перечитывал классиков естествознания, углублялся в Евангелие и предавался религиозным размышлениям о мудрости мироздания и о тщете человеческих усилий создать общежитие, противное основным свойствам и требованиям человеческой души. Религиозное настроение Петра Яковлевича подогревала и укрепляла жена его Мария Владимировна, пережившая в юности момент высочайшего подъема религиозного чувства. В юные годы она страдала какой-то загадочной болезнью ног, лишавшей ее свободы передвижения. Лучшие парижские врачи не могли добиться никакого улучшения. Однажды Мария Владимировна горячо молилась перед домашней иконой Пресвятой Богородицы и почувствовала себя исцеленной. Это чудо сделало ее навсегда глубоко верующей христианкой и направило ее в жизни на путь безропотной покорности воле Божией. Исцелившая Марию Владимировну чудотворная икона Богоматери сделалась потом общенародным достоянием и является главной святыней основавшегося в бывшем имении родителей Марии Владимировны (Кобелякского уезда Полтавской губернии) Козелыцанского женского монастыря.
За два года уединенной жизни Петра Яковлевича (с марта 1917 по апрель 1919 года) шесть раз сменились политические декорации в Киеве: 1) Украинская Центральная рада, 2) советский режим Муравьева и Ремнева, 3) опять Украинская Центральная рада при германской оккупации, 4) гетманство П. П. Скоропадского, 5) Директория В. К. Винниченко и К°, 6) советский режим Раковского. Германская оккупация сначала казалось Петру Яковлевичу лучом света, пронизывающим мрак революции, но вскоре он убедился, что германская государственность сама находится уже в периоде разложения и что с нею нельзя связывать никаких надежд. Густая, беспросветная мгла спустилась над Киевом 25 января ст. ст. 1919 года, когда большевики овладели городом и открылся террор. Петру Яковлевичу казалось, что раз он замкнулся дома и нигде не показывается, то палачи революции о нем не вспомнят и оставят его в покое. Но он забыл об иудейской мстительности. Даже своему богу, который является непосредственным отображением их души, иудеи приписывают такую мстительность, что беззаконие отцов он наказывает в детях до третьего и четвертого рода (Числ. 14, 18). Лейба Бронштейн, посетив Киев в конце апреля 1919 года, нашел, что киевская «чрезвычайка» слабо работает, и поручил ей расстрелять киевских русских националистов. Петр Яковлевич был арестован в ночь на 29 апреля ст. ст. и расстрелян в первых числах мая после утонченных мучений и издевательств. Осиротевшая семья не могла добиться разрешения «власти» на получение его тела для христианского погребения. Нет ни на одном из киевских кладбищ ни могилы его, ни могильного над нею памятника, у которого почитатель Петра Яковлевича мог бы помолиться за душу усопшего мученика. Так погиб благороднейший человек, заслуженный деятель науки, учитель длинного ряда поколений киевских естественников, полезнейший гражданин города Киева, которому киевляне обязаны артезианским водоснабжением, славный сын Малороссии, горячо любивший свою ближайшую родину, но чувcтвовавший себя русским и мысливший Малороссию не иначе ж в виде неразрывной составной части Российской империи, — югиб от руки негодяев, не умевших даже правильно написать гго фамилию. Гнусный «протокол» гласит: «Слушали: о бывшем проф. университета Армашове, — обвиняется в контрреволюции. Постановили: подвергнуть высшей мере наказания» (Мельгунов С. П. Красный террор в России. Берлин, 1924.).
