К сожалению, о действиях русских войск в кампанию 1561 г. известно чрезвычайно мало. Государев разряд вообще умалчивает о том, какие силы были посланы против крымцев, и даже о том, сколько и где встали полки на берегу, не говорит ничего. Лишь в частных разрядных книгах сказано без указания точных сроков, что «тово же лета (т.е. в 1561 г. — П.В.) послал государь царь и великий князь на берег к Оке-реке воевод своих для приходу крымских людей». Во главе обычной 5-полковой рати был поставлен князь И.Д. Вельский, а вторым воеводой большого полка был назначен князь М.И. Воротынский. Далее разрядные записи сообщают, что с берега царь послал своих воевод «в Ряской город, а из Ряского города велел итти на Поле». Видимо, летом в Москву поступили какие-то известия о появлении в Поле небольших татарских отрядов, и встречь им была послана «лехкая» 3-я полковая рать под началом воеводы князя П.С. Серебряного (в береговой росписи он числился 2-м воеводой передового полка). И, судя по именам воевод, отправленных вместе с князем, рать была немногочисленной{190}. Однако о каких-либо столкновениях с неприятелем в Поле ни разрядные книги, ни летописи не сообщают.
Из разрозненных упоминаний в летописях и дипломатической переписке можно заключить также, что и в 1561 г. русские отряды продолжали оставаться в низовьях Дона и Днепра. Во всяком случае, в апреле 1561 г. Иван сообщал Исмаилу и его мурзам, что он отдал приказ казакам на Дону беспокоить набегами улусы Гази-мурзы (с Д. Чулковым?), а в низовья Днепра посланы опять же казаки «Крыма воевати»{191}. Но, судя по всему, к этому времени Иван уже основательно охладел к идее продолжения войны с Крымом до победного конца и теперь его она, война, интересовала только как способ отвлечь внимание Девлет-Гирея от северного направления и от вмешательства в русско-литовские и русско-ливонские отношения. Во всяком случае, русское военное присутствие в низовьях Дона и Днепра явно сворачивается, военные действия перекладывались на казаков и отчасти на черкесов, которым Иван предлагал совершать набеги на газиевы улусы.
Кстати, Гази-мурза неожиданно стал серьезной помехой планам Ивана на пути вовлечения Исмаила и признававших его власть мурз в войну с Крымом. Опасения, что как только главные силы бия уйдут воевать Крым, Гази и его воины разгромят и разорять ногайские улусы, красной нитью проходят через всю переписку Ивана и Исмаила в 1560—1562 гг. В январе 1562 г. Исмаил даже предложил Ивану организовать совместную экспедицию против Гази-мурзы с тем, чтобы согнать мурзу и его улусы с «промежка» «меж Черкас и Азова». Для этого «Смаиль князь» предложил Ивану послать в июне 2—3 тыс. своей конницы да 6 сотен стрельцов по правому берегу Волги, соединиться с ногайскими «полками» и вместе идти на «Казыя мирзу». И дальше ногайский бий писал, что «как с того промежка Казый сойдет; и ож даст Бог Крым взятии, тот минят (обязательство. — П.В.) на мне будет потому, что по два года сряду которая животина за Перекопью будет, то поемлю, и хлеб потравлю. И потом будут гол одни (крымцы. — П.В.), сами ж рознью порушатца…». В противном же случае, ежели «Казый» не покинет свои кочевья на левом берегу Дона, «нам Крыма воевати немочно, потому толко нам всеми людми ити от своих улусов, и он на наши улусы придет. А посылати нам людей своих, и он не пропущает. Однолично бы еси с того промежка Казыя згонил. Толко то наше дело зделаетца». Однако Иван к тому времени окончательно отказался от своих прежних воинственных намерений по отношению к Крыму. Поэтому он отказался поддержать план Исмаила, сообщив тому, что он отправляет посла к черкесам И. Федцова с предложением тамошним князьям «над Казы мирзою промыслити». В ответ же на повторные просьбы Исмаила послать ему тысячу московских стрельцов для похода на Гази бей Урака Иван в октябре 1562 г. отписывал, что «сего лета литовской нам не друг учинился». И поскольку воевать летом в Литве трудно — дороги узки, болота, леса, то он, Иван, намерен «как реки устаиовятса, и у Бога милости прося сами хотим на конь всести и со всею ратыо и недругу недружбу хотим довести сколко нам милосердный Бог милости подаст», потому «нам к тебе послати многих стрельцов для литовского дела не вмесно; а малых людей послати к тебе, ино тебе то непособь же»{192}.
Причины, по которым русский царь отказал Исмаилу в его настоятельной просьбе, более чем очевидны, особенно если принять во внимание, что фактически война между Москвой и Литвой началась не весной 1562 г., с истечением срока перемирия, а намного раньше — летом 1561 г. Тогда литовское войско под началом великого гетмана Н. Радзивила Рыжего осадило и взяло занятую русским гарнизоном крепость Тарваст, а другая рать под командой Ю. Тышкевича опустошила занятые русскими ливонские уезды до самого Юрьева (Дерита). К тому же серьезную обеспокоенность действиями казаков в низовьях Дона и Вишневецкого на Северном Кавказе проявили турки. Еще весной 1561 г. они отправили в Черное море свою эскадру с десантом на борту для противодействия «капитану Дмитрашке». И хотя в конце лета османская эскадра после долгого крейсерства вернулась домой, Иван не стал далее испытывать судьбу и, согласно летописному свидетельству, отозвал князя с Кавказа.
Возвращение Вишневецкого в Москву состоялось в ноябре 1561 г., причем он приехал с Днепра, где был «государьскою посылкою» и «крымские улусы воевал, которые кочевали блиско Днепра»{193}. В этой истории обращают на себя внимание два обстоятельства. С одной стороны, в 1563 г. Иван наказывал отправленному в Крым послу А. Нагому на вопросы о Вишневецком отвечать, что де тот был выведен «из Черкас» потому, что «учал жити в Черкасех не по наказу»{194}. С другой стороны, 5 сентября 1561 г. датируется «глейтовный лист» (охранная грамота) Сигизмунда II, адресованная Вишневецкому, разрешающая ему вернуться в Литву и снова служить своему законному государю. Более того, тем же днем датируется другое письмо Сигизмунда князю М. Вишневецкому, старосте каневскому и черкасскому, в котором он сообщает, что его брат, находясь на Монастырском острове на Днепре, прислал к нему, великому литовскому князю, письмо с просьбою «его в ласку нашу господарскую принемши, лист наш кглейтовный ему послати росказали и до нас господара приехати ему дозволили». Интересно, что тогда же Сигизмунд попытался переманить на свою сторону казаков, засевших в низовьях Днепра и оттуда совершавших набеги на крымцев, предложив им принять участие в готовящемся походе в Ливонию. История же с Вишневецким закончилась тем, что посланный в апреле 1562 г. вместе со своими казаками в низовья Днепра «недружбу делати царю крымскому и королю литовскому» князь в июле с тремястами своих людей, переманив вдобавок к ним еще полторы сотни московских «полских» казаков прибора атамана Водопьяна, перешел на сторону Сигизмунда II.{195}
За всеми этими перипетиями мы совсем забыли о втором нашем главном герое — Девлет-Гирее. А хан, судя по всему, в этом году особой активности не проявлял. Чувствуя, что напор со стороны Москвы постепенно слабеет, что ее отношения с Литвой, и без того весьма далекие от идеальных, стремительно портятся, Девлет-Гирей затаился за Перекопом. Внимательно наблюдая за развитием событий, он не торопился откликаться на призывы великого литовского князя, раз за разом славшего в Бахчисарай гонцов и богатые «поминки», напоминая Девлет-Гирею о взятых им на себя союзнических обязательствах. Так, в октябре 1560 г. Сигизмунд отправил к Девлет-Гирею своего гонца Г. Кайдаша с грамотой, в которой высказывал сожаление по поводу того, что хан не выполнил своего обещания отправиться в поход на «московского», и выражал надежду, что крымская рать все же «всядет на конь» зимой 1560/61 г. Вместо этого в мае 1561 г. хан прислал в Москву гонца с грамотой и «поминком» великому князю — аргамаком. Сам факт присылки гонца, да еще и «поминка», пусть и малого, выглядел ободряюще, к тому же в Москве знали о попытках «литовского» вынудить хана выполнить свое обещание и выступить наконец с ратью на Русскую землю. И бездействие «крымского» в ответ на эти послания можно было истолковать как намек на продолжение переговоров. Правда, хан по-прежнему требовал от Ивана платить ему «Магмет-Кирееву дань», но в Москве знали о сложном положении в Крыму. Так сопровождавший ханских людей служилый татарин Семен Тутаев рассказывал, что «в Крыму голод великой, батман пшеницы в семьдесят рублей». Поэтому такие требования хана выглядели как отправная точка для долгого торга. И, наверно, стоит согласиться с мнением отечественного историка Б.Н. Флори, который полагал, что отправка 16 декабря 1561 г. в Крым московского гонца служилого татарина Девлет-Хози Рязанова «с товарыщи» с грамотой, в которой Иван «писал ко царю о дружбе», подвела итог долгому, но оказавшемуся в конечном итоге безуспешным русскому наступлению на Крым{196}. Правда, стоит оговориться — по нашему мнению, отправка гонца означала прежде всего именно формальный конец политике непрерывного военного давления на «крымского» со стороны Ивана, поскольку, как было показано выше, достигнув апогея в 1559 г., военная активность Москвы на южном направлении постепенно снижалась. Крым оказался более крепким орешком, чем полагали русский царь и его советники под влиянием побед над Казанью и Астраханью и шертования бия Исмаила. Ни мор, ни голод, ни разрушительные набеги русских ратных людей, казаков, ногаев и черкесов не сломили воли Девлет-Гирея к сопротивлению. Перепробовав все возможные способы быстро достичь победы над неприятелем, Иван решил отказаться от силового разрешения «крымского» вопроса и урегулировать разногласия с ханом посредством дипломатии. Следующий ход был за Девлет-Гиреем, и он не упустил возможности воспользоваться представившимся ему шансом повернуть ход событий в свою пользу. Но об этом речь пойдет ниже.
