Теоретические представления М. К. Любавского, его понимание русской истории, по существу, оставались в рамках взглядов учителя В. О. Ключевского, в русле либеральных традиций отечественной историографии.
Методологическое кредо историка кредо типичного позитивиста «государственника». Ученый сохранял верность ему со студенческих лет вплоть до конца 20-х годов. Оно гармонирует как с общественно-политическими взглядами, так и с психологией М. К. Любавского. Эклектизм в теории и компромисс в жизни, ставка на эмпиризм в исследованиях и «здравый смысл» в политических прогнозах и практике, эволюционизм и страх перед революциями с их «непредсказуемостью и хаосом» все это убеждения человека, ориентирующегося на приспособление к миру, а не на переделку его. Октябрьская революция развеяла миф, часто декларируемый ученым, о возможности существования «объективной», внепартийной исторической науки. Политические взгляды самого историка, мировоззрение, которое накладывало ощутимый отпечаток на его научное творчество, были тесно связаны с либеральной идеологией. Политика вторгалась в историю, направляя перо ученого в сторону той тенденциозности, против которой он выступал на словах.
Изучение дооктябрьского периода жизни научного творчества М. К. Любавского позволяет сделать вывод об ученом как о представителе либерального направления российской историографии конца XIX начала XX в., того периода ее существования, когда оппозиционность буржуазии по отношению к царизму быстро «полиняла», а ее консервативные настроения выступили с особой отчетливостью.
Сформированное позитивистскими убеждениями восприятие русской истории (изучение которой, как считал историк, «имеет не только научный интерес, а важно для понимания и оценки современного Русского государства»), оказало ему плохую услугу в оценке русской действительности 1905–1917 гг. Встретивший, как и большинство интеллектуальной элиты русской интеллигенции, Октябрь враждебно, М. К. Любавский не сразу и не до конца сумел сделать «переоценку ценностей».
Чувство патриотизма, стремление к сохранению страны как великой державы, присущие ученому, жизнеспособность нового строя в конечном итоге определили его поворот к советской действительности. В трудные и голодные для Отчизны годы он не эмигрировал за границу, а продолжал работать для блага России и ее культуры. В 20-е годы ученый занимал ряд ответственных постов в Центрархиве, где принимал деятельное участие в спасении культурного достояния республики под руководством В. В. Адоратского и В. Л. Невского, работал экспертом-консультантом Наркоминдела и ряда правительственных комиссий, преподавал в 1-м МГУ, вел исследования в Институте истории РАНИОН.
В гораздо меньшей степени в 20-е годы подвергались коррективам методологические позиции историка. Изучение его историко-географических исследований этих лет показывает, чти они в целом создавались на базе позитивистской методологии истории, хотя уже заметны попытки эволюции от установок государственной школы к экономическому материализму. Они отразились в понимании экономического фактора в истории как фактора ведущего в более широком, чем до 1917 г., понимании национального вопроса, большом внимании к вопросам вольнонародной колонизации и усилении критической струи в оценке колониальной политики царского правительства.
Тематика и содержание последних, неопубликованных работ М. К. Любавского, созданных в 30-е годы, позволяет говорить о том, что им был сделан новый, существенный шаг навстречу требованиям жизни. Историк не только старался освоить новую для него область экономической истории, но нередко с новых позиций, близких современной ему марксистской историографии, показать смысл, историческую роль явлений (например, башкирских восстаний XVII-XVIII вв.). Но наличие в этих исследованиях позитивистских методологических установок, безусловно, свидетельствует о том, что в своей методологической «перестройке» М. К. Любавский стоял только в начале пути.
Эклектичные в своей методологической основе, эти труды М. К. Любавского сильны своими конкретно-историческими и частными выводами, насыщенностью источниковым материалом и высокой культурой их источниковедческого анализа. Источниковедческое мастерство ученого, умелое применение сравнительно-исторического и ретроспективного методов позволяли достигать значительных успехов в решении и постановке ряда важных проблем истории феодальной России.
Несомненно, значительным явлением русской историографии начала XX в. можно признать курс лекций М. К. Любавского по исторической географии России. Автор курса попытался впервые в отечественной исторической науке создать сводный очерк исторической географии страны с точки зрения колонизации, реализовать схему одного из своих учителей В. О. Ключевского на конкретно-историческом материале. Отличный знаток первоисточников и тонкий их истолкователь, историк сделал здесь ряд важных для анализа политической истории Руси XI–XV вв. наблюдений (роль географического фактора в политической раздробленности X–XII вв., «демографическая» трактовка причин возвышения Москвы, татарские нашествия и география населения Руси в XIII–XVI вв. и др.), первый в русской историографии предпринял попытку изучения исторической географии России позднефеодального периода (XVIII–XIX вв.). Понимание ученым задач этой науки, сформулированное в курсе, дает возможность пересмотреть утвердившуюся в ряде работ советских историков точку зрения о том, что дореволюционное поколение исследователей, занимавшееся исторической географией, видело свои задачи лишь в локализации на карте политических событий, политических и племенных границ.
Плодотворное влияние исследований М. К. Любавского в области исторической географии в истории Великого Княжества Литовского, где его труды «составили эпоху в литовско-белорусской историографии»[471], сказалось в курсе лекций по «Древней русской истории». Этот курс интересен не только как попытка «подновления» схемы русской истори В. О. Ключевского за счет привлечения новых аргументированных версий, появившихся в русской историографии в начале XX в. (М. А. Дьяконов, А. Е. Пресняков, Н. П. Павлов-Сильванский, Н. А. Рожков и др.), но и как показатель умения М. К. Любавского дать ряд интересных трактовок некоторым узловым проблемам феодальной Руси (социально-политическая структура восточнославянского общества VIII–IX вв., эволюция форм государственности в Киевской Руси, татаро-монгольское нашествие на Русь, характерные особенности процесса централизации в Северо-Восточной Руси и др.). Все это не позволяет оценить курс как компилятивное сочинение. Изучение материала лекций не дает возможности считать правильным бытующее в историографии мнение о Любавском как норманисте и о положительной оценке им роли татарского ига в деле централизации Русского государства[472]. Сам факт поддержки Любавским взглядов Н. П. Павлова-Сильванского о существовании феодализма в «удельной» Руси, несомненно, заслуживает положительной оценки современной историографии.
Созданные в 20-е годы фундаментальные историко-географические исследования ученого обогатили историческую науку новыми конкретными наблюдениями и выводами по ряду важных аспектов проблемы образования Русского централизованного государства. Эти ценные работы по исторической географии Северо-Восточной Руси (IX–XVI вв.) и Северо-Западной Руси (X–XVI вв.), разрабатывавшие данную проблематику с позиций изучения «материального фундамента», имели особую значимость для отечественной историографии довоенного периода, поскольку до конца 30-х годов в марксистской историографии проблема образования централизованного государства, по существу, отсутствовала.
Работы Любавского этих лет давали не только ценный конкретно-исторический материал по этой проблеме, но и заложили основу историко-географического ракурса ее изучения. Обобщающий, синтетический труд историка «Обзор истории русской колонизации с древнейших времен и до XX века» содержит важнейшие наблюдения по истории заселения и освоения русским, украинским и белорусским народами огромных пространств нашей страны на протяжении многовековой истории. По широте поставленных задач, по масштабности предмета исследования и по охвату материала этот труд не имеет прецедента в отечественной историографии.
Не меньшего внимания заслуживают и неопубликованные исследования Любавского по истории феодальной Башкирии. Многие ключевые проблемы этой темы ученый впервые в советской историографии доказательно разработал на конкретно-историческом материале (башкирская вотчина, припуск, земельная политика царизма в Башкирии XVII-XVIII вв. и др.).
Изучение биографии ученого и его творческого наследия дает основание считать его не только наиболее крупным представителем отечественной литванистики, истории западных славян, но и выдающимся знатоком исторической географии, истории феодальной России, видным организатором и деятельным участником архивного строительства в РСФСР. Богатые конкретно-историческими наблюдениями и выводами, основанные на изучении первоисточников, многие его работы не потеряли своей научной актуальности в наши дни, привлекают внимание современных исследователей. Известный отечественный историк-исследователь, он был и создателем научной школы. Исторической науке хорошо известны его ученики: В. И. Пичета, Н. Г. Бережнов, А. А. Новосельский, В. К. Никольский, С. В. Бахрушин.
