20
Основание Петербурга, укрепление Кроншлота, быстрая застройка нового города, верфи, кипучее судостроение — все это очень беспокоило и раздражало стокгольмское правительство, видевшее, что русские смотрят на свои прибалтийские завоевания очень серьезно и вовсе не намерены легко от них отказаться.
В Швеции учитывалось и то, что Карл XII, бросив Прибалтику почти на произвол судьбы, в то же время требует боеприпасы себе, в главную армию, воюющую в Польше, а в Прибалтике давно уже ощущаются потери, понесенные в эти годы именно артиллерией.
С конца 1705 и начала 1706 г. война вступает в свой новый фазис. Несмотря на блестящую русскую победу под Калишем, Август бежал в Саксонию.
Карл XII, собираясь вторгнуться в наследственное владение Августа курфюршество Саксонское, делает попытку осадить русскую армию в Гродно и там ее уничтожить. Опасность все ближе и ближе придвигается к России.
Начиная с гродненской операции и даже до завоевания Саксонии Карл уже имеет в виду обеспечение тыла и постепенную подготовку нашествия на Россию. Петр и его генералы заняты выработкой плана действия на случай вторжения.
1706–1707 годы проходят с обеих сторон в зондированиях почвы и приготовлениях. Необходимо было встретить подготовляемое вражеское нападение на Россию во всеоружии, стянув к угрожаемой западной границе возможно больше сил, и в то же время не снимать войск с Прибалтики, ни за что не отказываться от своих прибалтийских приобретений. Не отдавать врагу Прибалтику — это забота о будущем русского народа, а не пустить врага в Москву — это спасение России в настоящем.
Но, говоря о военных действиях в 1705–1706 гг., мы не должны ни на минуту забывать, что в это самое время на юге продолжалось вспыхнувшее в июне 1705 г. громадное восстание в Астрахани, на Тереке, в Красном Яру, в Царицыне, и царские воеводы долго не могли с ним ровно ничего поделать.
Астраханское восстание временно прервалось тем, что астраханцы потребовали обещания полного прощения, — и царь пошел на это.
"Просительной грамотой" Петра было достигнуто в данном случае самое главное: "фельдмаршал Шереметев, который против оных бунтовщиков отправлен был, возвратился и идет с поспешением паки в Польшу, и уже передовые его пришли в Вязьму". Петр приказал по случаю изъявления астраханцами покорности "для той радости" в разных частях действующей армии "из пушек и ружья трижды палить". Положение тогда было такое, что эта радость царя вполне понятна. Астраханское восстание было одним из крупнейших и грозных напоминаний властям со стороны эксплуатируемой массы и прежде всего — крепостного крестьянства.
Петр не мог не согласиться в тот момент на "простительную грамоту", которая, конечно, не несла восставшим никакого исправления бед и облегчения нужд, но освобождала новую войсковую часть для действий против собиравшегося со временем вторгнуться в Россию внешнего неприятеля. Во всяком случае сил у астраханцев еще было достаточно для длительного и стойкого сопротивления.
Петр был так счастлив «улажением» астраханского дела, что писал 21 февраля князю Репнину, говоря об этой новости, как о лучшей победе: "Iбо сие дело путчей виктории равнятися может, здесь i в протчих местех о том по благодарени богу стреляно". Это он говорил о продолжающихся салютах по поводу Астрахани.[81] 22 февраля Петр принял делегацию от восставших: "Астраханцы сюда приехали, которые с просителною грамотою отпущены паки в Астрахань".[82] Петр подписал эту грамоту, отдал ее делегатам, которые тотчас и уехали с ней обратно в Астрахань. Их было десять человек.
Петр и дальше следит, чтобы ничем не нарушалось "доброе согласие" с астраханцами. "…для бога осторожно поступайте и являйте к ним всякую склонность и ласку, и до которых присланных их дела нет, то их свободно назад к ним отпускайте, а буде которых отпустить за чем невозможно, то изволте их за учтивым присмотром иметь при себе на свободе и казать к ним ласку…" Петр «удивляется», что Шереметев снова спрашивает, что делать с "зачинателями и заводчиками" восстания, т. е. с инициаторами всего дела. Царь подтверждает, что и на них тоже распространяется "простительная грамота": "И всеконечно их всех милостию и прощением вин обнадеживать…"[83]
Это замирение, впрочем, продолжалось недолго, и астраханское восстание после краткого перерыва вспыхнуло вновь. Дело дошло до сражения, в котором астраханцы были побеждены, и город окончательно занят царским войском. Но и тут сказалось особое положение, с которым не мог не считаться Петр: одних постигли жестокие кары: «заводчики» были колесованы, 73 человекам — отсечены головы, 212 — повешены, 45 — умерли от пыток; другим, например конным стрельцам, велено было "отдать ружье и выслать их на перемену их братьи в Санктпитербурх, сказав, чтоб за такую милость вины свои заслужили". Точно так же избавились (кроме «заводчиков», которых "за добрым караулом" послали в Москву) от суда и казни все астраханские, черноярские и красноярские служилые люди, которым велено было идти в Смоленск. При этом "про ружье сказать им, астраханцом, что отдано будет им в Смоленску, а ныне для того не отдано, чтоб з дороги не розбежались". И "гулящих людей" "тоже поверстать на службу" и дать им ружья, "ежели ружья будет издоволно". «Протчих» отдать калмыкам за караул или "перекрепя в колоды", из Астрахани вывести в ближайшие московские города.[84]
Так закончилось астраханское восстание.
Заметим, что жестокий розыск, который долго чинил астраханским стрельцам Федор Ромадановский, привел следователей к совершенно твердому убеждению: решительно ничего общего со шведами у астраханского восстания не было, никаких "повелительных к бунту писем" ни от шведов, ни от "иных государств" они не получали. "А стал у них тот бунт за немецкое платье, за бороды и за веру". Допрашиваемые, конечно, говорили только о ближайших поводах, а о глубоких социально-экономических корнях движения их если и спрашивали, то ответов не записывали. Но во всяком случае ясно одно: ни малейших сношений с внешним врагом восставшие не имели.[85]
Петр имел все основания тревожиться по поводу астраханского движения во второй половине 1705 г. и особенно в первые месяцы 1706 г.: наступал переломный момент в войне. Карл готовился совсем покончить с Августом и, лишив его королевского престола в Польше, изгнать также из Саксонии, где тот был наследственным курфюрстом. Но с такой же внезапностью, с какой Карл всегда составлял и осуществлял свои планы, до последней минуты не говоря о них ничего своим приближенным, он мог двинуться из Польши, где он стоял, не на юго-запад, в Саксонию, но на северо-восток, в Ингрию, пытаться отвоевать Нарву, разрушить возникавший Петербург, очистить от русских Ливонию, вернуть Митаву и Бауск.
И в самом деле, в Стокгольме в правящих кругах столицы было немало голосов в пользу скорейшего появления главной королевской армии в Прибалтике.
Начались для России трудные времена, и эти трудности увеличивались потому, что ни на одно слово своего «союзника» Августа II, короля польского и курфюрста саксонского, положиться было нельзя, и вместе с тем, никак нельзя было ссориться с ним, напротив, должно было всячески его «ублажать». Ведь блестящие достижения 1701–1705 гг., начиная от победы при Эрестфере в конце декабря 1701 г, и кончая взятием Митавы и Бауска в сентябре 1705 г., были в значительной мере облегчены именно тем, что все это время Карл был занят войной с Августом в Литве и Польше.
Петру важно было удержать перепуганного Августа от сепаратного мира с Карлом, потому что такой мир сразу же освободил бы всю шведскую армию для начала немедленного похода против русских.
Но Карл XII совершил тут одну из своих многочисленных ошибок. Во-первых, он низверг в 1704 г. Августа с польского престола и посадил Станислава Лещинского, отрезывая этим Августу пути к миру, о котором тот давно мечтал; однако, посадив на престол Лещинского, шведский король только возбудил в Польше междоусобицу, но мира не добился. Во-вторых, чтобы прекратить эту междоусобицу (им же возбужденную), Карл решил из Польши вторгнуться в Саксонию, т. е. в наследственное немецкое курфюршество Августа, и здесь заставить его отречься от польского престола, грозя в противном случае выгнать его также из Саксонии.
Вследствие всего этого Август пока должен был волей-неволей держаться за союз с Россией, выжидая случая перебежать к шведам, если только грозный шведский воитель хоть немного смилостивится. Петр все это понимал, но делал вид, будто верит «союзнику», хотя уже появлялись тревожные симптомы будущего предательства со стороны Августа. Одним из таких симптомов был внезапный арест саксонскими властями в Дрездене Иогана Рейнгольда Паткуля, русского посланника при саксонском дворе.
