В это время государь был в Новгороде; узнав о выступлении войск Андрея и Бориса в Тверскую область, он поспешил в Москву, где весть о начинающейся усобице подняла большую тревогу. Иоанн тотчас же отправил боярина к братьям уговаривать их кончить дело миром, но те не послушались, и в 20-х числах июля рать их двинулась к новгородским волостям. Тогда Иоанн вторично послал уговаривать их к примирению известного епископа Вассиана Ростовского, и последнему удалось склонить Андрея и Бориса послать своих бояр для переговоров в Москву; но сами они направились к литовскому рубежу и, остановившись в Великих Луках, стали пересылаться с Казимиром, прося помощи против старшего брата. Казимир в непосредственной помощи им войсками отказал, но дал город Витебск на прокормление их женам и вместе с тем поспешил известить Ахмата, что в Московском государстве усобица и чтобы поэтому он скорее шел на Москву.
Узнав о движении Ахмата, Иоанн быстро собрал свои войска на берегу Оки и сам отправился в Коломну. Тогда хан, видя, что река эта крепко занята, взял направление к западу, к Литовской земле, чтобы войти в московские владения, переправившись через реку Угру.
Иоанн зорко следил за его движениями и своевременно послал приказ сыну своему Ивану Молодому и младшему брату Андрею Меньшому перейти от Оки к реке Угре, так что, когда хан подошел туда, то также нашел занятыми все броды и перевозы. В Москве между тем сели в осаде: мать великого князя инокиня Марфа, митрополит Геронтий, Ростовский владыка Вассиан и наместник московский князь Иван Патрикеев, из знатных литовских выходцев, пришедших в Москву при Василии Темном. Великая же княгиня София Фоминична была послана вместе с казною на Белоозеро.
Ф. Солнцев. Царские ложки, ножи и вилки
Н. Некрасов. Иоанн III топчет ханскую басму
Иоанн Васильевич, как только узнал о наступлении Ахмата, так тотчас же, кроме выдвижения главной рати к Оке, послал приказание воеводе звенигородскому – князю Василию Ноздреватому – сесть с небольшим отрядом и с войсками крымского царевича Нордоулата на суда и спуститься вниз Волгою, чтобы разгромить беззащитную Золотую Орду, зная, что Ахмат оставил в ней только жен, детей и старцев; великий князь был уверен в том, что, как только хан узнает об этом нападении, тотчас же кинется назад защищать свои улусы.
Вместе с тем Иоанн сообщил о наступлении Ахмата своему верному союзнику Менгли-Гирею, и тот поспешил напасть на литовские владения, чтобы отвлечь Казимира от наших границ. Отдав таким образом все распоряжения для преграждения дальнейшего наступления Ахмата и для защиты Москвы, Иоанн, в ожидании действий князя Ноздреватого и царевича Нордоулата в Золотой Орде, оставил при войске князя Даниила Холмского с сыном Иваном Молодым; сам же он отправился в Москву, чтобы повидаться с матерью, а также, без сомнения, и для того, чтобы употребить все свои силы для примирения с братьями, отъехавшими к литовскому рубежу в Великие Луки. Пылкое московское население, уже привыкшее к целому ряду побед, одержанных мудростью и искусством своего великого князя, было недовольно его возвращением в столицу и настоятельно желало, чтобы он скорее вступил в большое сражение с татарами на реке Оке. Такого же взгляда держалось и духовенство.
Не успел Иоанн въехать в Кремль, где его встретил митрополит и епископ Вассиан Ростовский, как последний обратился к нему со следующим горячим словом: «Вся кровь христианская падет на тебя за то, что, выдавши христианство, бежишь прочь, бою с татарами не поставивши и не бившись с ними; зачем боишься смерти? Не бессмертный ты человек, смертный, а без року смерти нет ни человеку, ни птице, ни зверю; дай мне, старику, войска в руки и увидишь, уклоню ли я лицо свое перед татарами». Великий князь с подобающим уважением к сану и возрасту Вассиана выслушал это горячее слово, но, разумеется, не изменил своего решения, а, поселившись в Красном Селе близ Москвы, стал выжидать развития событий; при этом, без сомнения, опасаясь за излишнюю пылкость Ивана Молодого, он послал грамоту, чтобы тот немедленно ехал в Москву.
Но последний решил лучше навлечь на себя отцовский гнев, чем отъехать от войска. Видя, что сын не слушает грамоты, Иоанн приказал князю Холмскому схватить его силою и привезти в Москву. Однако Холмский не решился употребить насилие над молодым великим князем и стал его уговаривать исполнить приказание отца; но на это тот отвечал решительно: «Умру здесь, а к отцу не поеду» – и скоро одержал блестящий успех над отрядом татар, пытавшимся тайно переправиться через Угру.
Через две недели государь отправился обратно к войскам, успевши за это время примириться с братьями, причем Андрей Большой получил Можайск, а Борис Волоцкой крупные земельные угодья; они также отправили свои войска на Угру. При отъезде Иоанна из Москвы митрополит Геронтий благословил его следующими словами: «Бог да сохранит царство твое силою честного креста и даст тебе победу на врагов, только мужайся и крепись, сын духовный! Не как наемник, но как пастырь добрый, полагающий душу свою за овцы, потщись избавить врученное тебе словесное стадо Христовых овец от грядущего ныне волка; и Господь Бог укрепит тебя и поможет тебе и всему твоему христолюбивому воинству». Все же духовенство после этого слова сказало: «Аминь, буди тако, Господу ти помогающу!»
Прибыв к своим войскам, Иоанн, разумеется, по-прежнему отнюдь не спешил вступать в сражение всеми силами с татарами; при этом, без сомнения, чтобы выиграть время в ожидании успеха действий князя Ноздреватого и Нордоулата, он начал даже переговоры с Ахматом. Хан обрадовался этому и отвечал: «Жалую Ивана; пусть сам приедет бить челом, как отцы его к нашим отцам ездили в Орду». Но Иоанн не поехал. Тогда Ахмат послал ему сказать: «Сам не хочешь ехать, так сына пришли или брата». Не получивши ответа, хан послал опять сказать: «Сына и брата не присылаешь, так пришли Никифора Басенкова», которого очень любили в Орде. Иоанн, искусно выигрывая время переговорами, не послал и Басенкова.
Между тем среди московского воинства немногие могли знать истинные причины столь скромного и несоответствующего, на первый взгляд, поведения великого князя и роптали на его нерешительность вступить в решительное сражение, причем обвиняли его близких бояр Ощера и Мамона, которые советовали ему не вступать с татарами в бой.
Волновалась и Москва, а пылкий старец Вассиан, узнав о переговорах с ханом, прислал государю на Угру красноречивое послание, в котором, между прочим, писал:
«Молю Величество твое, боголюбивый Государь! Не прогневайся на мое смирение, что прежде дерзнул устами к устам говорить твоему Величеству твоего ради спасения, потому что наше дело напоминать Вам, а Ваше слушать нас… Ныне слышим, что басурманин Ахмат уже приближается и христианство губит; ты пред ним смиряешься, молишь о мире, посылаешь к нему, а он гневом дышит, твоего моления не слушает, хочет до конца разорить христианство… Дошел до нас слух, что не перестают шептать тебе в ухо льстивые слова, советуют не противиться супостатам, но отступить и предать на расхищение волкам словесное стадо Христовых овец… Не слушай, Государь, этих людей, хотящих честь твою преложить в бесчестие и славу твою в бесславие, хотящих, чтобы ты сделался беглецом и назывался предателем христианским; выйди навстречу безбожному языку агарянскому, поревнуй прародителям твоим великим князьям, которые не только Русскую землю обороняли от поганых, но и чужие страны брали под себя. Говорю об Игоре, Святославе, Владимире, бравших дань на царях Греческих, о Владимире Мономахе, который бился с окаянными половцами за Русскую землю, и о других многих, о которых ты лучше нашего знаешь. А достохвальный великий князь Димитрий, твой прародитель, какое мужество и храбрость показал за Доном над теми же сыроядцами окаянными! Сам напереди бился, не пощадил живота своего для избавления христианского. Так и ты поревнуй своему прародителю, и Бог сохранит тебя. Если же вместе с воинством своим и до смерти постраждешь за Православную веру и Святые церкви, то блаженны будете в вечном наследии… Не столько за грехи и неисправление к Богу, сколько за недостаток упования на Бога, Бог попустил на прародителей твоих и на всю Землю нашу окаянного Батыя, который разбойнически попленил всю Землю нашу, и поработил, и воцарился над нами, не будучи царем… Тогда мы прогневали Бога, и Он на нас разгневался как чадолюбивый отец; а теперь, Государь, если каешься от всего сердца и прибегнешь под крепкую руку Его, то помилует нас Милосердный Господь».
Это красноречивое послание все же не подействовало на крепкого духом и волей Иоанна. Он отнюдь не желал без крайней надобности вступать в большое кровопролитное сражение, успех которого всегда может быть сомнителен, но, зорко следя за татарами, терпеливо ожидал воздействия на Ахмата извещения о делах, которые будут творить в Орде Ноздреватый и Нордоулат.
