На это послание в должное время Крез прислал ответ, короткий и высокомерный: «Царь Крез никогда не подчинялся приказам других. Менее всего он обращает внимание на приказы персов, которые были рабами мидян и будут рабами лидийцев».
— Это чтобы добавить к своей славе еще одну табличку с письмом, — заметил Гарпаг и продолжал:
— Очевидно, он приготовился к битве. Не вижу, чтобы ты готовился.
— Ну так готовься сейчас.
Гарпаг послал вперед лаконичные вызовы вооруженным силам, находившимся вдоль великой северной дороги. Его горцы-армяне отправились в путь, чтобы присоединиться к ним у «ворот Азии», сумрачного ущелья, ведущего на юг к реке Заб. Там появились дикие кардачи, или курды, скакавшие за своими племенными вождями, носившими подпрыгивающие гребешки из конского волоса на отделанных бахромой тюрбанах. Кир приветствовал их и спросил, чего им не хватает. Серебра, ответили энергичные курды, которых Астиаг называл племенами грабителей; тогда он наполнил их ладони серебряными сиклями из своих сундуков.
— Пусть бы заработали сначала, — проворчал Гарпаг.
Однако Кир вспомнил, как маг презирал правителей, которые не следуют за своей судьбой, а копят сокровища.
Опытные воины между собой называли его мечтателем; они наблюдали, как он судил — в тяжелой мидийской тиаре, сверкавшей над его серыми глазами, орлиным носом и короткой кудрявой бородой. Уже тогда он выглядел старше своих лет. Когда распространились слухи, что Ахеменид одаривал всякого, кто выигрывал слушание, сельские старцы стали проталкиваться через охрану, умоляя о справедливости и помощи. Кир их выслушивал, и сундуки с серебром в обозе становились все легче и легче. Поздно ночью Эмба начинал злиться и пытался утащить хозяина спать. Однажды гирканин, выплюнув приличный кусок сахарного тростника, выразил недовольство:
— Будешь таким добрым и сладким — эти псы съедят тебя с потрохами.
— А если буду слишком горьким, они меня выплюнут.
Кир не стал напоминать слуге, что теперь правителю Ахемениду охотно служили люди, прежде ему противостоявшие, — германий Табал и тот же Гарпаг, попытавшийся хитростью лишить его власти. Мысль об этом подбадривала Кира. Даже Астиаг, желавший его уничтожить, стал безопасен в Парсагардах, окруженный винными парами. Однако Кир никогда не предполагал, что судьба уводит его из родной долины.
Когда казначей донес, что сундуки с серебром опустели, как прошлогодние осиные гнезда, Кир одобрительно кивнул:
— Хорошо, теперь это не будет тебя беспокоить. Я слышал, Креза очень тяготит его богатство.
Военачальники уже начинали мечтать, как они освободят гордого лидийца от груза его сокровищ. Следуя по равнине левым берегом Тигра, они указали Киру на темные стены, возвышавшиеся на заросшем травой холме. Это были остатки Ниневии. Рядом с широкими городскими воротами, вскинув крылья, стояли два каменных духа — полубыки-полулюди, увенчанные царскими коронами. Внутри города тянулись пустые асфальтовые кварталы улиц, по которым горный ветер носил облака пыли; все нищие и прокаженные разбежались по разрушенным зданиям, прячась от воинов, но те не обращали на них никакого внимания. Бородатый призрак, говоривший еще на древнеаккадском языке, провел военачальников через залы с глазурованной плиткой, украшенной сценами охоты, к высохшим пальмам опустевшего дворцового сада. Проводник указал им на изображение, высеченное на сером камне.
— Лучшее изображение Ашшура.
На каменном портрете Ашшурбанипал сидел или даже полулежал. Для пущего удобства он снял тиару и распустил длинные волосы. С платком на коленях он потягивал вино из кубка, одна из его жен тоже держала в руке чашу, а рабы отгоняли от них мух и играли на флейтах приятную музыку. Кир заметил, что ложе мужчины и кресло женщины стояли на сосновых шишках, которые должны были помешать злым духам земли подниматься к царственной чете. Еще он обратил внимание, что на одной из пальм висела отрубленная голова царя Элама. Значит, Ашшурбанипал изобразил на этом портрете себя отдыхающим на пире после триумфальной победы. Как давно это было? Не более трех поколений назад, разрушив Шушан, воздвиг он эту победную доску. Теперь пальмы в его саду превратились в высохшие столбы, и никто не убирал песок, засыпающий его портрет.
Как это сказал о нем Губару? Лучше бы он оставался в своей библиотеке и не лез на военную колесницу. Губару верил и настойчиво повторял Киру, что сама война приносит великие бедствия. Тот, кто обнажил меч, должен умереть от незримого меча. Может ли какой-либо человек без помощи самых могущественных богов вступить в конфликт и избежать последующих бед? На этот вопрос Кир не знал ответа. Он никогда глубоко не задумывался о последствиях своих действий.
Кир так долго смотрел на каменное изображение ассирийцев, что его военачальники забеспокоились, не пало ли на него проклятие, а пожилой проводник перестал просить монету.
Недавно прибывшие воины удивлялись, когда узнавали, что армия не несла с собой богов — ни защищающего образа Набу, ни Иштар, плененную или хранительницу. У Кира, видимо, не было таких изображений. Его не интересовали предзнаменования, получаемые при жертвоприношениях животных, по утрам он не выпускал на волю птиц. Он вел двести сотен человек с их стадами, повозками и верблюдами на запад, вдоль откоса высоких гор. У истоков Евфрата он повернул выше в горы. Пройдя севернее, армия спустилась в тенистые сосновые долины. Священная гора Арарат лежала далеко за пределами видимости на востоке. Все эти земли, когда-то принадлежавшие хеттам и затем ассирийцам, находились под правлением Мидии, то есть самого Кира. На этой дороге его догнал эфесец Эврибат.
Этот грек вез с собой легкие повозки, груженные лидийскими монетами, и все это он предложил Киру. По его словам, Крез выдал ему монеты под предлогом передачи дельфийскому оракулу, но в действительности чтобы заручиться поддержкой греческих купцов в портах. По-видимому, Эврибат не любил тиранов, правящих от имени Креза, и он предпочитал могущественного монарха мидян и персов, который, по слухам, проявлял чрезвычайное милосердие. В доказательство своей честности он сообщил Гарпагу подробности о вооруженных силах, собранных Крезом. Столько-то наемных пехотинцев-гоплитов, столько-то великолепных лидийских всадников…
Киру показалось странным, что лидиец предает своих сородичей. Армянский полководец кивком головы подтвердил численность противника, которую он проверял через собственных шпионов.
— Ну и что ты думаешь делать? — спросил его Кир.
Как обычно, Гарпаг не ответил прямо. На марше он повеселел, не имея других обязанностей, кроме передачи Киру своего опыта. И в от он рассказал басню раба Эзопа о том, как воевали волк и горный козел. Волк пытался заманить шустрого козла в ловушку, а тот держался от него подальше на склоне горы. Так они воевали, и победа не шла ни к одному, ни к другому. Это продолжалось до тех пор, пока горный козел не увидел в водоеме свое отражение. Он принялся восхищаться, говоря: «Какие великолепные рога растут у меня на голове, какие у меня прекрасные быстрые ноги. Несомненно, я очень скверно пользуюсь своей силой». И вслед за этим он разыскал волка и набросился на него. А волк схватил его за горло, придушил и съел.
— Мораль такова, — добавил Кир, получивший удовольствие от истории, — я восхищаюсь своей силой, как тот горный козел. Что, если мне и дальше скакать по горам?
— Тогда все мы сможем прожить дольше.
В это самое время они выходили на угрюмое Каппадокийское плато, где их поджидали лидийцы.
Каппадокия, или Катпатука, как называли ее персы, находилась в самом центре Анатолийского полуострова. Ее возвышенное плоскогорье, жавшееся к облакам, предоставляло проход к истокам Тигра и Евфрата на юге, горам Армении на востоке и торговым портам греков вдоль берега Эвксинского моря на севере. Древние греки-аргонавты назвали полуостров Анатолией, или Восточной землей; гораздо позднее, когда обнаружились размеры континента, простиравшегося за полуостровом, о нем стали говорить как о Малой Азии. Поэтому, завладев Каппадокийским плоскогорьем, Крез завоевал стратегический пункт, хотя и без большой выгоды для себя.
Его армия обнаружила, что укрепленные города, возведенные прилежными строителями-хеттами, оказались разрушенными крепостями. Столицей, если ее можно было так назвать, была обнесенная стенами Алайя, чьи ворота охраняли сфинксы с женскими головами. Все же Крезу казалось, что исполнилось пророчество дельфийского оракула; перейдя реку Галие, он покорил Каппадокию. Жители бежали из городов в пустынные части плоскогорья, в скалы, где возвышались башни из красного камня. Там они прятались в пещерах со своими овцами. Бесспорно одержав победу, лидийское воинство почти не захватило добычи, не считая кожаного сырья, греческих тарных ваз и нескольких дев. Такая добыча не заинтересовала ни приобщенных к цивилизации наймитов из процветавших ионических портов, ни отважных лидийских всадников, искавших достойного врага.
