59. «Русская старина», кн. 10, 1903, стр. 178.
60. «Красный архив», № 2 (87), 1938, стр. 175.
61. «Литературное наследство», т. 22-24, 1935, стр. 508; «Архивное дело», № 1 (45), 1938, стр. 116.
62. «Вера и церковь», кн. 1, 1903, стр. 147 - 151; «Литературное наследство», т. 22 - 24, 1935, стр. 637.
63. «Литературное наследство», т. 22 - 24, 1935, стр. 635 - 673.
64. «Красный архив», № 6 (67), 1934, стр. 150 - 151, 158 - 159, 164.
65. «Литературное наследство», т. 22 - 24, 1935, стр. 627; т. 33 - 34, 1939, стр. 583 - 584.
66. «Государственное учение московского митрополита Филарета». Изд. 3. M., 1888, стр. 163 - 164
67. «Вера и церковь», кн. 6, 1900, стр. 783.
68. Л. Шевылев. Церковь и зрелища. M., 1892, стр. 38.
69. Там же, стр. 55.
70. «Русская мысль», кн. 10, 1904, стр. 237.
71. H. В. Дризен. Драматическая цензура. M., 1913, стр. 99, 224, 237.
Глава V. Насаждение религиозной идеологии в высшей школе
Устав Московского университета 70-х годов XVIII в. требовал от студентов, помимо верности монархии, «жить в страхе господнем, нелицемерно придерживаться христианской веры, просвещать своё сердце через ежедневное чтение св. писания, ходить в университетскую церковь и читать утренние и вечерние молитвы». От профессоров же требовалась защита крепостнического строя и религии. Реакционные профессора называли свою науку «глазами божественного провидения», «зерцалом божественного промысла», на лекциях философии и права они рассказывали о божественном происхождении законов и царской власти. «Бог — вот главная и первая истина, составляющая душу всех истин», — говорил на своих лекциях профессор философии Московского университета Шаден1.
Духовное ведомство нетерпимо относилось к прогрессивным профессорам, пытавшимся познакомить слушателей с выводами передовой науки. Так, церковники преследовали профессора математики Московского университета материалиста Д. С. Аничкова (1733-1788 гг.), который в 1769 г. издал диссертацию под названием «Рассуждение из натурального богословия о начале и происхождении натурального богопочитания у разных, особенно невежественных народов». В своей диссертации Аничков отвергал божественное происхождение религии, обвинял духовенство в невежестве и шарлатанстве. По доносу протоиерея московского Архангельского собора Петра Алексеева труд Аничкова был передан на отзыв московскому митрополиту Амвросию. Он счёл диссертацию Аничкова «соблазнительным и вредным сочинением». Автор, по словам Амвросия, восстал против христианства и проповедовал «атеистические мнения», опираясь на «материалистов и атеистов античности». По настоянию синода книга Аничкова была публично сожжена палачом в Москве на лобном месте. Синод потребовал также, чтобы Московский университет не печатал в дальнейшем «веры касающиеся неосторожные сочинения».
Аничков не понимал классовой сущности религии и не преодолел деистических взглядов, но его труд для того времени был выдающимся событием.
Атеистические взгляды Аничкова разделял также проф. С. E. Десницкий, считавший, что церковь враждебна подлинной науке и является виновницей многих войн и социальных бедствий. Профессор И. Мельман в своих лекциях также выступал против церкви и религии, он говорил, что произведения классиков полезнее, чем творения святых отцов. По доносу московского митрополита Платона Левшина, «митрополита-философа», Мельман был схвачен и отправлен в Тайную канцелярию. После пыток его выслали в восточную Пруссию, где в припадке помешательства он покончил с собой2.
В годы реакции, наступившей после Отечественной войны 1812 года, религиозное воспитание в высшей школе было усилено. В инструкции по наблюдению за студентами особое внимание обращалось на так называемое нравственное направление преподавания. От университетской полиции требовалось, чтобы на уроках профессоров не допускалось ничего, «колеблющего или ослабляющего учение нашей веры»; чтобы студенты учили закон божий «с той внимательностью, какой требует важность сего дела». Студенты были обязаны в праздничные дни посещать церковь, а в будни собираться на молитву. Инструкция требовала также, чтобы студенты читали евангелие по славянскому тексту «с толкованием св. отцов и учителей церкви»3. В университете установили казарменный режим. Студентов обязали иметь у себя библию, ввели общие молитвы, посты, обязательную исповедь и причащение. На стенах аудитории развесили картины на религиозные темы, преимущественно устрашающего характера4.
Ректор университета и его доверенные лица должны были посещать лекции и тщательно следили за тем, чтобы «дух вольнодумства ни открыто, ни скрыто не мог ослаблять учение православной церкви в преподавании наук философских, исторических или литературных»5.
Был установлен полицейский надзор за тем, что читали студенты, систематически проверялись университетские библиотеки с целью выявления книг, «противных вере, правительству и нравственности». Требовалось, чтобы среди студентов «отнюдь не обращались подобные сочинения»6.
Контроль за Московским университетом осуществлял попечитель, «фрунтовый генерал» А. А. Писарев, один из тех, кто для сохранения крепостного строя считал необходимым ликвидировать просвещение и уничтожить книги. По словам современников, именно этого «фрунтового генерала» имел в виду Грибоедов, когда писал:
Я князь - Григорию и вам Фельдфебеля в Вольтеры дам…
Наблюдение за преподаванием в высшей школе вело не только министерство просвещения и его местные органы, но и царская охранка. III отделение, недовольное постановкой преподавания в Московском университете, доносило, что в нём «нет сочетания изучения наук со светом божественного учения, а вместо этого профессора знакомят студентов с пагубной философией нынешнего века»7.
После подавления восстания декабристов из Московского университета особенно решительно изгонялся «опасный дух вольнодумства» и «надменные умствования». C этой целью было сокращено преподавание общественных наук, расширено преподавание богословия и церковной истории.
Для изгнания «духа вольнодумства» в 1832 г. была назначена ревизия университета, которая ставила своей задачей перестройку университетского образования в духе «самодержавия, православия и народности».
За «неуважение к предметам христианской религии» студенты подвергались репрессиям вплоть до отчисления «в назидание другим». Прогрессивные профессора за отказ от насаждения поповщины изгонялись из университета. В 30-х годах XIX в. в Москве и Московском университете был очень популярен И. E. Дядьковский (1784 - 1841 гг.), талантливый естествоиспытатель, физиолог-материалист, «врач-философ», как называли его в Москве. В своей «Общей патологии» Дядьковский выступал против поповских сказок о сотворении мира и выдвигал научное положение о закономерном развитии материи от низших и простейших форм к высшим и более сложным организмам. По словам современников, Дядьковский «стал костью в горле чуть не всем профессорам». В его лекциях увидели «доказательства его кощунства над православной религией». Профессору Дядьковскому поставили в вину научное объяснение им причин отсутствия разложения и гниения трупов. Дядьковский говорил, что найденные в г. Березове трупы, не подвергшиеся гниению, могли быть приняты за нетленные мощи угодников.
Учёный был отстранён от преподавания, как непримиримый враг поповщины. Умирая, он отказался от церковного напутствования священником и предсмертного причащения, о чем присутствовавший при смерти его ученик врач H. Молчанов писал в Москву: «…хороший и чистый он был человек, но причаститься отказался. Это его убеждение»8.
Против насаждавшихся в университете поповщины и идеализма выступал и ученик И. E. Дядьковского профессор К. В. Лебедев. Он высмеивал врачей, которые принимали появление массовых заболеваний за наказание, посылаемое людям за их грехи.
2
Казанский университет ревизовал один из ближайших помощников министра духовных дел и просвещения Магницкий. Мракобесные взгляды Магницкого были хорошо известны по его деятельности в Симбирске, где, будучи губернатором, он преследовал и уничтожал книги, особенно по естествознанию, считая их опасными для религии и церкви.
Магницкий увидел в Казанском университете, по его словам, страшную картину: богословие не преподавалось, студенты проявляли «гибельное невежество» в знании «заповедей божьих», катехизиса и евангелия. В библиотеке университета он нашёл книги французских материалистов. Сами профессора были, по его мнению, «неблагонадёжными» в религиозном отношении. «Учёность без веры в бога, — писал Магницкий в своём докладе, — не токмо не нужна правительству, но и почитается вредною».
Магницкий возражал против вскрытия трупов для научных целей, находя «мерзким и богопротивным употреблять создание и подобие творца человека на анатомические препараты». Напуганные профессора не возражали всесильному посланцу Голицына, и весь анатомический кабинет был предан земле с «подобающей почестью»9.
