Вдовиченко Трофим Яковлевич (1889–1921) – из батраков, анархо–коммунист с 1910 г. В Первую мировую стал кавалером полного георгиевского банта. Прапорщик. В 1917 г. – председатель полкового комитета. В середине 1918 г. принял участие в партизанском движении, возглавил второй новоспасовский отряд. В сентябре–декабре 1919 г. возглавил второй Азовский корпус махновской армии, в мае 1921 г. – Азовскую группу. Был ранен, взят в плен и расстрелян в ЧК в мае 1921 г.
Особняком стоял лихой кавалерист и партизан Федор (Феодосий) Щусь (1893–1921) – матрос из Дибривок. Впрочем, причина тому – не место рождения, а амбициозность Щуся. Он служил на флоте в 1915–1918 гг., и смотрел на крестьян свысока. Авторитет Щуся первоначально был велик – ведь он не ушел с Украины при немецком наступлении и начал партизанить раньше Махно. Но вот при их знакомстве дал слабину. Махно шаг за шагом укрощал матросика и сделал из него просто одного из своих командиров. Щусь занимал разные командные посты — член штаба, командир кавалерии у Махно и в корпусах. Погиб в бою.
Некоторые командиры Махно, как, например, Владимир Тахтамышев и Максим Козырь, отстали от армии в вихре Гражданской войны и затем служили красным. Козырь во время Великой Отечественной стал генералом.
У Махно служило и множество пришлых анархистов — командир (на некоторых этапах – заместитель командира) фронтовой контрразведки (фактически – разведки) Л. Зиньковский был донецким рабочим, организатор железнодорожных войск Михалев–Павленко был питерским анархистом, комендант штаба и командир отряда Макеев – ивановским рабочим[168].
Задов Лев Николаевич (1893–1938). Родился в колонии Веселой в бедной еврейской семье. Работал в доменном цеху в Юзовке. В 1910 г. вступил в анархистскую группу, участвовал в эксах. В 1913 г. приговорен к каторжным работам. После освобождения взл себе псевдоним Зиньковский. Вступил в красную гвардию, затем в анархистский отряд Марка Черняка. С ним будет участвовать в махновском движении, инициативной группе, контрразведке (решавшей и задачи разведки). Фактически возглавлял контрразведку, по другим данным – корпусную контрразведку (учитывая подвижность структуры махновской армии, Зиньковский мог возглавлять и всю контрразведку–разведку, и действовать с корпусом). В 1921 г. был телохранителем Махно. Ушел с ним за границу. В 1924 г. вернулся. Был принят на работу в НКВД. Во время большого террора расстрелян.
По сути Союз анархистов был ближайшим окружением батьки — организацией командиров, считавших себя анархистами. Большим влиянием пользовались также анархисты группы Марка Черняка, Венгерова и Уралова, приехавшие в район движения в январе 1919 г. Венгеров мог спорить с Махно в присутствии командиров и одерживать победу по частным вопросам[169]. Нарастание конфликтов с «батькой» и последующие претензии союзников–большевиков к моральному облику этой группы анархистов, ослабили влияние группы Венгерова на Махно[170].
Аршинов так характеризует первоначальное отношение городского анархизма к Махновскому движению: «Большинство русских анархистов, прошедших теоретическую школу анархизма, пребывало в своих изолированных, никому в то время не нужных кружках, стояло в стороне, допытывалось, что это за движение, как к нему следует отнестись, и бездействовало, утешая себя той мыслью, что движение как будто не чисто анархическое»[171]. Роль анархистов в революционных событиях в 1917–1918 гг. была более существенной, чем это виделось П. Аршинову. В 1918 г. анархисты издавали 55 газет и журналов, причем некоторые — тиражами в десятки тысяч. Даже по большевистским оценкам анархистские организации существовали в 130 населенных пунктах, причем крупнейшие из них насчитывали тысячи членов[172].
В 1919 г. украинские анархисты сохраняли мессианское отношение к массовым движениям, выраженное, например, в резолюции Елисаветградского съезда «Набата» 2–7 апреля 1919 г.: «История ныне возлагает на нас великую обязанность — подсказать массам этот выход, помочь им в их исканиях, придать их творческой способности то зрение, которого им не достает»[173]. Автор этой резолюции В. Волин был противником организации анархистами военных восстаний, так как «они приводят к властвованию, то есть к неанархическому финалу»[174]. Однако он считал, что «когда масса приходит в движение сама, мы можем помочь найти ей верный путь»[175].
Исполнительные органы украинского «Набата» до июня не могли определиться в своем отношении к Махно. В Гуляй–Поле был направлен один из лидеров организации Иосиф, который вынес из этой поездки скорее отрицательные впечатления: «В ответ на мои расспросы, — вспоминает Волин, — он сказал мне, что сомневаться в личной честности Махно он, правда, не имеет оснований, но что, по его мнению, Махно — человек не сильного и не самостоятельного характера, легко поддающийся дурному влиянию, что в махновской организации и в махновском штабе есть отрицательные личности, которых Махно терпит, и что вообще очаровываться нечем, надо лишь следить за движением, которое, помимо самого Махно может дать здоровые результаты»[176]. Скепсис Иосифа мог быть вызван как реальной зависимостью Махно от его военного окружения, чье представление об анархизме было весьма примитивно, так и нежеланием комбрига подчиняться влиянию городских набатовцев. Когда Волин лично попытается оказывать влияние на «слабохарактерного» Махно, он обнаружит, что тот вполне может противостоять чужим влияниям, если они противоречат его собственным представлениям.
Из беседы Махно и Иосифа выяснилось, что Махно считает необходимым прибытие в район анархистов, получивших известность в качестве сильных пропагандистов. Махно стремился к тому, чтобы противопоставить анархистскую мысль большевистской и шовинистической агитации. Когда Иосиф упрекнул Махно в том, что на контролируемой им территории сохраняются антисемитизм части населения, комбриг ответил: «А чего же ваши Волины сидят где–то там и не едут сюда работать? Я предоставлю все возможности вести пропаганду и средства — технические приспособления… Сам же я — человек боевой, и занят прежде всего фронтом. Мне некогда заниматься пропагандой»[177].
Но Махно чутко следил, чтобы пропагандисты анархии «держались в рамках», не мешая его политике союза с большевиками. Прибывшая в район М. Никифорова, выступила на съезде с докладом о репрессиях большевиков. Нет, Маруся не говорила об ужасах красного террора — удары по «буржуазным классам» ее устраивали. Она была возмущена осуждением ее на шесть месяцев условного наказания. Понятно, что эта речь вызвала у собравшихся возмущение скорее самой Никифоровой, чем большевиками. «Махно в таких случаях любил поддерживать крестьян, — вспоминал Чубенко — а потому заявил съезду, что если Никифорову судили коммунисты, то значит она заслужила этого. «Наше дело воевать и бить белых, а не разбирать, кто прав, а кто виноват»"[178]. На митинге 1 мая Махно столкнул с трибуны М. Никифорову, обвинявшую большевиков в предательстве революции.
Когда в район Гуляй–Поля станет приходить информация о коммунистическом терроре против крестьян, Махно начинает спокойнее воспринимать критику центральной советской власти. В то же время и пришлые анархисты оставили свои претензии на лидерство и втянулись в текущую работу.
Идеологию движения определяли представления Махно и Аршинова. Махно называет свои взгляды анархо–коммунизмом «бакунинско–кропоткинского толка»[179]. Махно почти не читал работ Бакунина и Кропоткина и не видел различий между их концепциями. Он формировал свои взгляды почти самостоятельно, принимая лишь то, что, с его точки зрения, соответствовало действительности.
Позднее Махно предлагал следующее государственно–общественное устройство: «Такой строй я мыслил только в форме вольного советского строя, при котором вся страна покрывается местными совершенно свободными и самостоятельными социально–общественными самоуправлениями тружеников»[180]. В конце 1918 г. к Махно пришла делегация рабочих–железнодорожников. Рабочие, по воспоминаниям Чубенко, «стали спрашивать, как им быть в отношении организации власти. Махно ответил, что нужно организовать совет, который должен быть не зависим ни от кого, то есть свободный совет, не зависимый ни от каких партий. Тогда они обратились к нему, чтобы он дал им денег, так как у них нет совершенно денег, а деньги им нужны для выплаты рабочим, которые три недели не получают жалованья. Махно, не говоря ни слова, велел дать двадцать тысяч денег, что и было сделано»[181].
