Велико было и количество бытовых преступлений. Обилие оружия на руках у населения в сочетании с обостренной агрессивностью приводило к тому, что люди стали прибегать к этому «аргументу» при ссорах и сведении личных счетов. В одном из номеров «Красной газеты» за март 1918 г. описан трагический случай во Владимирской церкви. Во время венчания бывшая возлюбленная жениха, желая отомстить счастливой сопернице, пыталась облить ее кислотой. Однако жених был начеку: выхватив револьвер, он тремя меткими выстрелами размозжил мстительнице голову. В поднявшейся суматохе жених сумел скрыться[316]. В Нарвском районе солдат Разумов, вернувшись с фронта, узнал об измене невесты и, недолго думая, пристрелил ее. За это убийство он был приговорен судом всего лишь к одному месяцу тюремного заключения[317].
Ответом жителей города на уголовный террор стали самосуды над пойманными с поличным преступниками. Первые случаи подобных расправ зафиксированы еще до октября 1917 г., однако особо широкий размах они приобрели в первой половине следующего года. Сводки о происшествиях изобилуют подобными случаями. Когда двое из пятерых бандитов, ограбивших в январе 1918 г. ювелирный магазин на Загородном проспекте и убивших при этом владельца, были задержаны и доставлены в комиссариат, вокруг собралась толпа и потребовала выдачи преступников. Получив отказ, люди ворвались в комиссариат, насильно вывели задержанных во двор и расстреляли их[318]. В феврале несколько неизвестных в солдатской форме по подложному ордеру производили обыск в квартире в доме № 17 по Прядильной улице. Прохожим показался подозрительным оставленный ими автомобиль, и они сообщили в комиссариат, откуда вскоре прибыл помощник комиссара с нарядом. Троих из злоумышленников удалось задержать, но в штаб был доставлен только один из них: с двумя другими толпа покончила самосудом[319]. 15 апреля толпой народа в комиссариат был доставлен неизвестный, пытавшийся ограбить квартиру в доме № 59 по Екатерининскому каналу. Допустив составление протокола, толпа выволокла грабителя на улицу и утопила в канале[320]. В один из тех же дней были задержаны двое из троих грабителей, покушавшихся на квартиру в одном из домов на Безбородкинском проспекте. Во время допроса вокруг собралась огромная толпа, которая требовала выдачи задержанных. Поскольку предотвратить самосуд не представлялось возможным, грабители по постановлению следственной комиссии Выборгского района были в срочном порядке расстреляны[321].
Участники самосудов доходили до крайней степени ожесточения, и если кто-то порой пытался удержать их от беззаконных расправ, тот сам мог стать жертвой озверевшей толпы. Подобный случай, описанный в нескольких газетах, имел место на набережной Фонтанки в мае 1918 г. Когда толпа хотела расправиться с человеком, подозреваемым в воровстве, двое из собравшихся стали настаивать на том, что его вина не доказана и что следует передать его в руки правоохранительных органов. В результате гнев толпы обратился и против этих двоих, и все трое были утоплены в реке[322]. Самосуды стали серьезной проблемой, их развитие вызвало беспокойство властей. Правительство, в начале 1918 г. еще находившееся в Петрограде, призывало со страниц «Известий»: «Самосуды – пятно на революции, они позорят ее честь. Не совершайте бессудных расправ над кем бы то ни было!»[323] Однако обуздать вырвавшиеся наружу низменные инстинкты было непросто. Тем более что сама же большевистская пропаганда, отрицавшая прежнюю «буржуазную» систему судопроизводства, вольно или невольно внушала людям мысль, что им самим принадлежит право выносить приговор и карать. А.М. Горький писал в «Несвоевременных мыслях»: «Уничтожив именем пролетариата старые суды, народные комиссары этим самым укрепили в сознании улицы ее право на самосуд – звериное право»[324]. С другой стороны, самосуды были реакцией обывателей на слабость правоохранительных органов, своего рода способом самозащиты, хотя, по замечанию Горького, самосуды никого не устрашали и отнюдь не приводили к снижению уровня преступности. Другой современник описываемых событий, генерал А. Будберг, отмечал: «Вообще самосуд начинает прививаться; очевидно, они сродни нам, а сейчас, кроме того, дает хоть какой-нибудь ответ на общий вопль найти где-нибудь защиту»[325]. Только с 1919 г., когда система охраны правопорядка и судопроизводства начала более или менее отлаживаться, случаи бессудных расправ стали сходить на нет и в конце концов прекратились: за вторую половину 1919 г. не было отмечено ни одного случая самосуда.
В такой тяжелой обстановке новым властям приходилось заниматься организацией и налаживанием работы правоохранительной системы. В первые послеоктябрьские месяцы положение усугублялось отсутствием какой бы то ни было централизации и разграничения компетенции в области охраны порядка. Помимо Комитета охраны действовала Чрезвычайная комиссия, которая также располагала вооруженными отрядами, имела право не только арестовывать и вести следствие, но и выносить приговоры и не была подотчетна Петроградскому Совету, подчиняясь непосредственно СНК. Кроме того, с ноября 1917 г. по февраль 1918 г.
существовал Комитет по борьбе с погромами. По собственному усмотрению действовали командование петроградского гарнизона и революционные трибуналы. Для городского руководства важной задачей было не только укрепление органов охраны правопорядка, но и систематизация их деятельности. Решением Петроградского Совета от 28 марта общее руководство деятельностью по охране порядка было передано только что образованному Комиссариату внутренних дел Петроградской Трудовой Коммуны, при котором создавался Отдел наружной охраны[326]. В ведении отдела находился Комитет революционной охраны, который непосредственно руководил работой правоохранительной системы через районные комитеты. Одновременно было решено перейти от системы милиционной повинности к кадровой милиции[327]. В каждом районе формировались отряды гвардейцев охраны, набор которых возлагался на районные комитеты революционной охраны. В отряды на добровольной основе принимались лица от 18 до 40 лет, не имевшие судимости. Гвардейцы несли постовую и патрульную службу по охране города. Довольствие, вооружение и обмундирование они должны были получать на общих условиях с красноармейцами[328]. С мая по июль 1918 г. Комитет революционной охраны находился в ведении М.С. Урицкого, который возглавлял одновременно Петроградскую ЧК и Комиссариат внутренних дел СКСО.
18 июля 1918 г. Комитет революционной охраны был по решению Петроградского Совета реорганизован в Комендатуру революционной охраны. Назначением комендатуры, по определению Положения о революционной охране города Петрограда, были наблюдение за внешним порядком в городе, защита «всех граждан от насилий и самоуправств» и проведение в жизнь правительственных распоряжений и постановлений. Общее руководство охраной города принадлежало Центральной комендатуре, которой подчинялись районные и порайонные комендатуры (всего в городе было образовано 14 районных и 49 подрайонных комендатур). Центральная комендатура состояла из коменданта, которым был назначен В.С. Шатов, и двух его помощников, утверждаемых Петросоветом. В компетенцию Центральной комендатуры входили организация и распределение вооруженной силы для охраны города, издание обязательных постановлений о внешнем порядке, финансирование районных комендатур, снабжение их оружием и транспортными средствами, контроль над их работой[329]. В своей деятельности Центральная комендатура была подотчетна Комиссариату внутренних дел СКСО и получала средства по смете этого комиссариата. Общее количество гвардейцев охраны во второй половине 1918 г. колебалось в пределах 6–7 тысяч человек (на 15 декабря 1918 г. – 6705 человек)[330], что нельзя было считать достаточным для выполнения всех возложенных на них функций. Кроме того, в распоряжении Комиссариата внутренних дел находился полк по охране города Петрограда, сформированный на базе бывшего Семеновского полка. Полк насчитывал в разные периоды около 2000–2500 человек, его основным назначением была охрана ценностей и государственных учреждений. Караулы полка размещались, в частности, в Государственном банке и других финансовых учреждениях, в Петросовете, в Городской думе, в Петропавловской крепости, у складов на Гутуевском острове, на телефонной станции[331].
Наряду с вооруженной постовой и патрульной охраной на улицах города осуществлялась наружная самоохрана домов, введенная в феврале 1918 г. Домовладельцы и домовые комитеты должны были нанимать сторожей и организовать круглосуточную сторожевую охрану. В обязанности самоохраны входило наблюдение за порядком и чистотой около своих домов и сообщение в комиссариаты милиции (позднее – комитеты и комендатуры революционной охраны) обо всех замеченных беспорядках[332]. После объявления Петрограда на осадном положении в мае 1919 г. самоохрану решено было усилить. 3 мая Отдел управления Петросовета издал приказ домовым комитетам и комендантам домов в трехдневный срок организовать круглосуточную домовую охрану на основе всеобщей повинности, привлекая всех жильцов в возрасте от 18 до 50 лет. У всех входящих и выходящих предписывалось проверять документы, ворота должны были закрываться с 21 часа вечера до 7 часов утра[333]. В конце ноября 1919 г. наружная охрана домов в ночное время (с 23 часов до 7 часов утра) была заменена дежурствами наемных сторожей, которые могли находиться в закрытом помещении и выходили к воротам по звонку[334]. 18 августа 1918 г. правительством было утверждено «Положение о советской милиции», определявшее основные принципы организации правоохранительных структур в центре и на местах[335]. На основании положения следовало унифицировать работу милицейских органов в городах и губерниях. В Петрограде и Петроградской губернии соответствующая реорганизация была проведена весной 1919 г. В связи с ликвидацией системы СКСО упразднялись областные комиссариаты.
