«С заключением этого договора у русских политиков появилось новое веское основание для войны с Ливонским орденом: все русско-ливонские договоры XVI века содержали обязательство Ордена не заключать союзов с Великим княжеством Литовским, направленных против России, а обязательство не пропускать в Россию товары и специалистов находилось в прямом противоречии с нормами русско-ливонского договора 1554 года. Однако главное значение происшедших событий заключалось не в этом. Они показали военное бессилие Ордена и реальность перспективы его подчинения влиянию Великого княжества Литовского. В этом случае пути, ведущие из России на Запад, оказались бы под контролем главного политического противника Русского государства.
Все это заставляло русские политические круги поторопиться с попыткой собственного решения ливонской проблемы».
Здесь может встать вопрос: почему же от первого своего проявления воинственности во время посольства 1554 года до фактического начала военных действий московский царь тянул почти четыре года? Если он так жаждал войны и решился на нее давно, что нельзя не видеть из всех заявлений его дипломатов и его собственного приводимого выше письма насчет притеснения русской церкви, то зачем ему понадобились эти годы? Ведь они давали возможность ливонской стороне, которой были ясны намерения Москвы, лучше подготовиться к отпору.
Причин, объясняющих такое поведение царя, можно назвать две.
Согласно первой из них, можно допустить, что, будучи неискушенным в политике и не понимая всех ее тонкостей, Грозный мог по наивности надеяться убить двух зайцев: сначала получить с соседей недоимку за пятьдесят лет, а затем, завоевав их, добрать все остальное. Если принять во внимание высокомерное, пренебрежительное отношение царя Ивана ко всем без исключения, как союзникам, так и недругам, и учитывая сформировавшуюся в нем к тому времени абсолютную и глубокую уверенность в том, что он умнее и дальновиднее всех на свете, то сделанное допущение не покажется абсурдным.
Но для нас куда важнее вторая причина, объясняющая проволочку царем развязывания войны.
К тому времени московский самодержец полностью определился с формой отношений с соседями, и такой формой для Ивана Васильевича стала война. Азарт захвата уже полностью обуял его. Но оставался открытым вопрос: с кого начинать? Ливония была не единственным объектом, привлекавшим внимание владельца кремлевского трона, были и другие, манившие к себе не меньшим соблазном. И вот время, начиная с первого ливонского посольства и до нападения на Ливонию, то есть годы с 1554 по 1557 включительно, а в особенности последние из них полтора года, то есть время, наступившее после астраханского завоевания, кроме надежды на Дерптскую дань, прошли для русского царя в выборе жертвы для очередной агрессии. И этот выбор обнаружил громадную разницу взглядов Грозного от взглядов ближайшего окружения относительно объекта очередного завоевания и, как следствие, еще больше обострил противоречия между царем и его командой.
В русской истории можно назвать немало ключевых моментов, когда наше государство стояло перед выбором пути для решения очередной насущной задачи. Но, пожалуй, не один такой момент не вызвал впоследствии столь полярных мнений насчет правильности или, напротив, ошибочности выбранного пути, как отдача московским правительством в середине XVI столетия предпочтения западной ориентации в своей внешней политике с прямой агрессией против Ливонского Ордена перед Крымской альтернативой.
Нет смысла перечислять сейчас все «за» и «против», приводимые историками вот уже многих поколений относительно каждого из двух возможных направлений тогдашней внешнеполитической деятельности Московского государства. Но нельзя не сказать, что при всей разнополярности взглядов, большинство деятелей исторической науки высказывается за правильность сделанного тогда русским царем выбора, правильность, подтверждаемую ими, казалось бы, весомой и неопровержимой аргументацией. Как нет смысла упоминать и о том, что на противоположной по убеждениям стороне остался стоять один из самых выдающихся русских ученых-историков Н.И. Костомаров. А достаточно будет отметить лишь то, что в выбранном направлении Москва потерпела полное фиаско, а, следовательно, несостоятельность всех аргументов в пользу ливонского наступления оказалась доказанной на практике самой жизнью.
К спорности вопроса о правильности выбора ориентиров во внешнеполитической деятельности царя Ивана IV после его триумфа на Востоке мы будем чуть позже вынуждены вернуться, а сейчас не можем обойти стороной вопрос об этой деятельности безотносительно какого бы то ни было строгого направления, если в понятие направления вносить чисто географический смысл.
Надо сказать, для успешного проведения внешней политики в любом ее направлении Иван IV получил хорошее наследство. Его предшественники на Московском великокняжеском столе оставили ему крепкое государство. В продолжении двухсот лет Калитинская династия по крупицам из небытия создавала Московскую державу и к началу царствования Ивана Грозного возвела ее величественное здание. Фактически еще при деде Грозного, великом князе Иване III, процесс собирания и объединения русских земель можно было считать в основном законченным. Именно при нем на политической карте Европы на месте мелких, еще несколько десятков лет назад снедаемых бесконечными распрями, не связанных меж собой политически и слабых в военном отношении княжеств, вдруг появляется мощное централизованное государство с самодержавной властью, в самом удаленном уголке которого не остается места для удельно-родовых устремлений, государство, прочными нитями связавшее все свои земли и города, главные из которых теперь обнесены каменными стенами, и располагающее огромной армией, вооруженной лучшими на то время образцами огнестрельного оружия. Знакомя нас с дедом Ивана Грозного, известный русский историк С.М. Соловьев говорит: «Счастливый потомок целого ряда умных, трудолюбивых, бережливых предков, Иван III вступил на московский престол, когда дело собирания Северо-восточной Руси могло посчитаться уже оконченным…».
И вот, несмотря на то, что собирание Руси, по мысли известного ученого, могло считаться оконченным, дед Грозного за время своего великого княжения, как нам уже известно, присоединил к своей державе Новгородские области, по размерам и богатству не уступающие самому Московскому государству, каким оно было до присоединения Новгорода. Кроме того, он окончательно подчинил власти Москвы Тверское княжество, Ярославль и Ростов Великий. Это то, что касается собственно великорусских областей, ранее, до вокняжения Ивана III, стоявших в удельной независимости от Москвы. А помимо этого, при деде Грозного в результате удачных войн на западе и гибкой дипломатии великого князя в Московское государство отошли русские земли Северской Украины на юге и Вязьма и Верея с уездами на западе, до этого принадлежавшие Литве. На востоке были полностью подчинены Московской державе Пермский и Вятский края и включена в сферу московской политики Казань. В результате наступления на запад Московская Русь расширила выход к Балтийскому морю, основав на его побережье, в устье реки Наровы, город-крепость Ивангород.
Таким образом, отец Грозного получил в наследство огромнейшую и обустроенную державу. В свою очередь, отдавая приоритет западному направлению своей внешней политики, он окончательно присоединил Псков с уделом, фактически зависимый от Москвы еще со времен Ивана
III. А далее, продолжая успешные войны против Литвы, отвоевал у западного соседа Смоленск, на протяжении последних ста лет до этого находившийся во владениях великого князя литовского. Наступления на восток при великом князе Василии особенно не заметно, но нападения Орды здесь отбивались успешно.
Среди этого, как мы сказали, богатого наследства было одно слабое звено, одна застарелая, незаживающая рана на теле в целом крепкого государственного организма. Эта рана — уязвимость со стороны степей, населенных воинственными и хищными соседями. Формальное свержение ига, случившееся в годы княжения деда Грозного, не решило проблемы уязвимости степной границы, поскольку не само иго было источником постоянных терзаний Ордой русской земли. А потому восточная направленность внешнеполитической деятельности московских государей оставалась приоритетной как для предшественников Грозного, так и для него самого.
Царь Иван IV стал продолжателем традиционной для русских государей борьбы с Ордой и продолжателем, как представляется на первый взгляд, весьма удачливым. Покорение Казани и Астрахани стали эпохальными событиями нашей истории. Эти победы имели для будущего России колоссальное значение, они привели к окончательному упразднению двух хищных разбойничьих гнезд — Казанского и Астраханского ханств. Но объективности и справедливости ради нельзя не отметить, что необходимость этого московские правители осознали задолго до Ивана Грозного и не только осознали, но и предприняли немало шагов к ликвидации этих очагов агрессии. На счет преемственности в продолжении восточной политики историк Р.Ю. Виппер в свое время подметил: «Все мастерство, все величие Ивана III как организатора Московской державы выступает ярко после его смерти, когда при незначительном его преемнике, во время малолетства его внука, правительственная школа, созданная им, действует как бы сама собою, силою заложенного в ней разума, не имея призванных вождей и руководителей».
