Многотысячелетняя русская община сформировала у нас своеобразное соборное мышление. Наша сегодняшняя критика демократии как западного поветрия, не свойственного русскому народу, вызвана полным извращением основ народоправства в России. На Руси вопросы повседневной жизни решались именно в общинном, в мирском самоуправлении. И хотя русские мужики всегда понимали, что сноп без перевясла – солома и без вожака мир безголов и бестолков, но только «всем миром сойдясь», соборно русские обсуждали важнейшие дела и принимали решения. «Что мир порядил, то Бог рассудил». Мирские постановления были для крестьянина равны судебным приговорам. «На мир и суда нет».
Вся жизнь русского крестьянина проходила «на миру», в делах мирских он выказывал себя вожаком или горлопаном, хозяином или разгильдяем. И был смысл каждому послужить миру на пользу. Ведь личные интересы крестьянина защищал именно мир, община. Потому и рассуждал русский человек так: «Голдить, так всем голдить, а одному голдить – так пропадешь», «Одному-то страшно, а всему миру – не страшно». Крестьянство – и бедное, и зажиточное – поголовно было убеждено, что община имеет безусловное право на челобитье в любые, самые высокие властные учреждения, в том числе и к самому Царю: «Коли все миром вздохнут, то и до царя слухи дойдут». Знал крестьянин, что мир способен даже переменить власть, лишь бы все до единого захотели этой перемены: «Как мир вздохнет, то и временщик издохнет».
Мир был для русского человека ходатаем и заступником, кормильцем и оберегом. Государственная машина что в древнерусских раздробленных княжествах, где община именовалась вервью, что в Московской Руси, что в Императорской России, где утвердилось общинное имя – мир, так вот, государственная власть вела дела и строила отношения не с отдельными людьми, а с общинами, которые блюли прежде всего свой земский интерес, защищая мирян-земледельцев. И потому государство не единожды подступалось к реформе общинного устройства России, всякий раз внушая гражданам, что вред от общины многократно превосходит пользу от нее.
Очередное разрушение общины, которая, по убеждению П. А. Столыпина, в XX веке стала тормозить развитие России, мощно продвинуло в стране развитие капитализма, но в то же время мирское управление упразднилось и заменилось чиновничьим, продажным и несправедливым. Кто знает, не это ли подвигло крестьянское сословие пойти за большевиками, обещавшими прежнюю мирскую справедливость, сулившими возвращение общинных земель, распроданных государством крупным латифундистам и капиталистам. И мирское управление было отчасти восстановлено коллективизацией крестьянских хозяйств, правда, с такими грубыми перекосами, что погубили лучших и наиболее трудолюбивых земледельцев. Сегодня вновь, как при столыпинских реформах, когда крестьяне из порушенных общин теряли свои земли, нищали, уходили в города, становясь пролетариями, так и ныне крестьяне, разобрав колхозные земли на паи, продают их за бесценок латифундистам, нищают без мирского управления, бросают родные пепелища и отправляются в города, чтобы навек там раствориться. Сходство этих процессов в том, что разрушение общины есть, по сути, разрушение самого русского крестьянства как сословия, питающего своим генетическим национальным запасом русский народ и кормящего своим трудом Российское государство. Мы же исторической памятью помним, что «мирская шея толста и жилиста». Она много снесет и вытерпит. Не то один человек. Он в поле не только не воин, но и не работник. Разрушив общину, государство в очередной раз лишило человека верного защитника, радетеля и ходатая. Остался русский крестьянин со всем семейством лицом к лицу с несправедливым, продажным, алчным государством, теперь ему и по миру-кормильцу в беде не пойти, и правды без мира-заступника у государства не отспорить.
Нарастает, накапливается в народе чувство беззащитности и обиды, заставляет искать и строить новые формы общинности – политические движения, православные братства, землячества, клубы любителей и сообщества профессионалов. Все они так или иначе реализуют русский закон ходатайства общины перед лицом жестокого государства, заложенный в архетипах народного самосознания.
Есть еще одна линия русского права, проистекающая из общинной традиции, – закон действия сообща, навалясь всем миром, сойдясь всем скопом. «Собором и черта поборешь». «Берись дружно – не будет грузно». Община обязывала человека на совместные работы, которые назывались помочи. Сенокосы, жатва, вывоз навоза на поля собирали все сельское общество. При уборке урожая соблюдался золотой принцип: сначала помогали одному хозяину, потом наваливались на работу у другого. И так по всей деревне. Само восклицание – навались! – говорит о традиции браться за дело совместно. Чаще всего помочи устраивались зажиточными или одинокими мирянами, обязательно помогали вдовам с детьми. После общего дела непременно ставилось угощение. Соблюдался русский трудовой кодекс «Мешай дело с бездельем, дольше с ума не сойдешь». Соседские помочи случались и при строительстве изб, когда надо было ставить сруб или бить печь. Сообща валили леса под поле и заготавливали дрова. Женские помочи – особая страница общинной жизни. Велись и супрядки, когда, собираясь в одной избе, девушки пряли вместе лен и коноплю, бытовали капустки, когда бабьим скопом рубили капусту на зиму, все это сопровождалось песнями и побасенками, сказками и припевками. «Дружно не грузно, а врозь – хоть брось».
Община сделала русского человека коллективистом, и она же заставляет по сей день народ сбиваться в сплотку, чтобы одолеть общую беду или управиться с тяжелой работой. С миром не поспоришь и мир не похоронишь. Этот коллективистский закон народной жизни пытаются ныне одолеть, разложить наше общинное мышление воспитанием западного эгоизма и индивидуализма. Но мы продолжаем верить в плодотворность и полезность общих усилий и общего дела. А тот, кто отрывается от общины, по-прежнему для народа – отщепенец (он сам «отщепился» от собора) и отребье (он собору непотребен), то есть нечто отделенное, отброшенное, ненужное, бесполезное. «Нам же хоть на заде, а в том же стаде». «Отстал – сиротою стал». И какому же русскому охота быть сиротой, отребьем или отщепенцем.
Отщепенцам и отребью находилось в русском обществе немало презрительных кликух, что приметно, большинство из них иноземного происхождения. Переберем эти имена, и окажется, что русские, отстраняясь от тех, кому общее не дороже собственного, обзывали таковых прозвищами, которые обозначали чужаков. Шаромыжник и шваль оказываются здесь копиями французских cher ami (милый друг) и chevalier (кавалер, рыцарь). Мазурик и шельма образованы от немецких mouser (вор) и schelm (плут). Шпана происходит от испанца, а шантрапа – все тот же плут, только из чешского schantrok.
Болван и балбес – приобретения из татарского языка и означают они: болван – героя и силача, а балбес – тупицу и дурака. Татарского извода и разгильдяй, вышедший из личного имени Уразгильды. Хабал и хабалка – слова еврейских корней, где они означают господина и госпожу. Убедительнее доказательств, что прозываемые шаромыжниками и хабалками для русских отщепенцы и отребье, трудно придумать. Они не наши, не свои, не общинники, они – чужаки, потому и клеймят их чужим тавро.
Обычаи общинной жизни – это обычаи, равные законам, они действуют сильнее писаных законов, потому что заложены в нашей исторической памяти тысячелетней русской общинной традицией. Какие они, эти русские обычаи-законы, против которых сегодня юристами, чиновниками и законодателями государства Российского ведется самая настоящая война?
Первое. Всю землю русскую рассматривает русский народ как общенародное достояние, которое никто не вправе присвоить себе. Сегодняшних хозяев-захватчиков нашей земли рано или поздно ждет новый черный суровый передел.
Второе. Хотя у каждого русского человека есть личное имущество, он одновременно входит во владение общим достоянием, что принадлежит всем единоплеменникам. Общим имуществом надлежит делиться, его требуется беречь и приумножать. Несправедливое распределение общенародных благ непременно вызовет бурю гнева, который сейчас подспудно копится в народной душе.
Третье. Община предопределила своеобразную русскую демократию – русский взгляд на власть как на мирское, общинное управление. По приговору мирского схода, как бы он ни назывался – вече, собрание, собор, дума, на Руси вершили дела. Решали вопросы только всем миром сойдясь. А мирской сход составляли все самостоятельные и взрослые отцы семейства, домохозяева. И попытки отобрать у нас право самим решать свою судьбу на том основании, что русские якобы народ рабской психологии, неизменно заканчивались революциями и бунтами.
