Правительство официально заявило, что Россия не думает ни о каких аннексиях, и кризис, казалось, был разрешен. Но дело о «Ноте Милюкова» поставило под вопрос существование двоевластия. Теперь уже кадеты, как и большевики, попытались заставить правительство порвать с Советом, но князь Львов, выступивший в качестве арбитра, высказался в пользу сторонников «движения», желавших партнерства с Советом. Однако руководители последнего колебались относительно того, следует ли им взять на себя обязательства и разделить ответственность власти. Не помогли и уговоры Керенского — если уж по основному вопросу о целях войны правительство согласилось принять программу Совета, разве не пришло время сформировать коалиционное правительство, более приспособленное для сопротивления поднимающемуся экстремизму? 28 апреля после продолжительных дебатов Исполком Совета отклонил минимальным большинством голосов (24 против, 22 за и 8 воздержавшихся) участие в правительстве.
Тем временем Гучков, считая, что потерял всякий авторитет у армии, подал в отставку. Под давлением многочисленных петиций, большинство которых исходило от солдат столичного гарнизона, призывавших Совет принять участие в правительстве, и учитывая вновь возросшую активность окраин, меньшевики, руководимые Чхеидзе и Церетели, объявили о своей поддержке идеи коалиционного правительства. На этот раз за участие в нем высказалось значительное большинство Совета (4 4 за, 19 против). Против голосовали только некоторые левые эсеры и все большевики. «Участие» в правительстве очень напоминало сделку, в которой все старались обмануть друг друга: умеренные рассчитывали привязать «участием» социалистов, заставить разделить правительственную ответственность и ответственность за продолжение войны, пользуясь одновременно их влиянием на массы; социалисты надеялись добиться реформ и прекращения боевых действий, провалив в то же время контрреволюционные планы.
Переговоры о создании коалиционного правительства были проведены в два приема по сценарию министерского кризиса парламентского типа: дискуссия о программе; торг вокруг формирования кабинета. Дан и Церетели подготовили программу Совета, отдававшую приоритет внешней политике за счет всех других важных вопросов (аграрная реформа, защита прав трудящихся, статус национальных меньшинств). Для решения проблемы войны меньшевики предлагали в соответствии со своей программой одновременно предпринимать усилия для заключения мира без аннексий и контрибуций, основанного на принципе права наций на самоопределение, укреплять боеспособность армии, а также провести ее демократизацию. На заседании Совета значительным большинством голосов эта программа была с энтузиазмом принята. Против выступили только большевики и несколько анархистов.
Князь Львов остался председателем нового Совета министров, в котором умеренные (кадеты) сохранили семь портфелей, а социалисты получили шесть. Благодаря своему политическому весу в кабинете главенствовали три лидера «демократии»: Церетели (министр связи), Чернов (министр сельского хозяйства) и Керенский (военный министр и министр военно-морского флота). Вхождение в правительство многих министров-социалистов ставило под вопрос сам принцип двоевластия. Собственно, участие Керенского в правительстве со 2 марта явилось первым нарушением этого принципа, так как лидер трудовиков был одновременно товарищем председателя Исполкома Совета. Во время апрельского кризиса водораздел, обозначившийся в кабинете министров, не противопоставил Керенского, «заложника демократии», другим членам правительства. Он разделил Милюкова и Гучкова, сторонников «сопротивления», с одной стороны, и, с другой — остальных министров, приверженцев «движения». Действительно, водоразделы и политические границы не проходили больше, как в самые первые дни революции, строго между Советом и правительством. Их число увеличивалось по мере того, как формулировались требования одних и других и оформлялись автономные центры альтернативной власти — Советы, организации, всякого рода комитеты, — которые создавались теми, кто считал, что деятели, выдвинутые Февральской революцией, перестали прислушиваться к их желаниям.
«Примиренчество» возобладало в тот момент, когда обострились конфликты между теми, кто слева и справа критиковал всякую политику «классового сотрудничества». Большевики, предсказывавшие развал коалиции, кадеты, подталкивавшие предпринимательские круги к сопротивлению, и в особенности рабочие, объединившиеся в заводских комитетах, крестьяне, начавшие захватывать помещичьи земли, не дожидаясь созыва Учредительного собрания, инородцы, заявлявшие о своей воле к независимости, — все были полны решимости действовать, не принимая во внимание призывы к умеренности «примиренцев», которые считали, что для достижения успеха им требуется время.
4. Коалиционное правительство и рост социальной напряженности
Новое правительство посвятило себя прежде всего решению проблемы заключения мира. Новая внешняя политика определялась и теоретически обосновывалась Церетели, за которым Терещенко — официальный глава российской дипломатии — следовал не без скептицизма. План заключения мира, разработанный Церетели, состоял из двух пунктов: обращение к правительствам с целью заручиться поддержкой идеи мира без аннексий (отказ России от притязаний на Константинополь должен был послужить примером); организация конференции всех социалистических партий в Стокгольме для разработки программы мира, которую социалисты воюющих стран, возродившие Интернационал, должны навязать своим правительствам, если те останутся глухи к доводам разума. Этот утопический проект потерпел полный крах. Терещенко прозондировал намерения союзников; ответы Ллойд Джорджа, Рибо и Вильсона были предельно ясны: война должна быть продолжена. После многочисленных подготовительных встреч проект международной социалистической конференции провалился, не выдержав двойного противодействия — как со стороны большевиков, боявшихся, что успех конференции приведет к заключению всеобщего мира, спасительного для капитализма, так и союзных правительств, которые отказались выдать паспорта «пацифистам».
Потерпев поражение на «фронте мира», новое правительство было не более удачливым и на военном фронте. Чтобы сохранить доверие союзников и не потерять полностью доверие командования, правительство попыталось добиться от армии возобновления «активных -операций», могущих послужить прелюдией к масштабному наступлению, которое, как все надеялись, стало бы последним. Керенский попытался восстановить порядок в армии, начавшей разваливаться. По приблизительным оценкам, число дезертиров неизмеримо выросло: более 80 тыс. в середине мая только во 2-й армии. Сама идея продолжения войны все больше оспаривалась; за месяц (начало апреля — начало мая) эволюция была разительной. Большевистская пропаганда распространялась неудержимо. Верховное главнокомандование возлагало на Совет всю ответственность за дезорганизацию армии, начавшуюся, по его мнению, со дня принятия Приказа № 1, и считало, что продолжать войну в этих условиях невозможно. Прикрываясь политикой, откровенно заигрывавшей с войсками (перемещение генералов, открыто противостоявших новому режиму, запрещение офицерам уходить в отставку, провозглашение «Декларации прав солдата», откуда, правда, были предварительно изъяты статьи, предоставлявшие солдатским комитетам право контролировать назначения офицеров), Керенский считал, что только авторитарное восстановление порядка в армии принесет положительные результаты. Чтобы подготовить наступление, он предпринял длительное и памятное турне по войсковым частям, стараясь убедить участников огромных солдатских собраний, пришедших его послушать, что сначала нужна военная победа над немцами, которая покажет союзникам, что Россия ищет мира не из слабости. На какое-то время это ему удалось. Как свидетельствовали доклады о «духе вооруженных сил» и значительное уменьшение числа дезертиров, инициатива Керенского породила некоторые иллюзии. 18 июня началось наступление, которое после нескольких первоначальных успехов захлебнулось, отчасти из-за нехватки снаряжения. И здесь провал правительства был очевиден.
В городах по-прежнему не переставала расти напряженность в отношениях рабочих с предпринимателями. В марте промышленники пошли на отдельные уступки: восьмичасовой рабочий день, повышение заработной платы, которое не превышало, как правило, 20% (тогда как стоимость жизни утроилась с 1914 г.). Эти мизерные прибавки не могли компенсировать собой все более серьезной угрозы безработицы. Под предлогом трудностей со снабжением предприятия то увольняли, то снова набирали рабочих. Заводские комитеты, легализованные наконец, 23 апреля потребовали представить им бухгалтерскую отчетность предприятий, чтобы проверить, действительно ли у администрации не было возможности повысить оплату труда и оправдывало ли увольнения состояние запасов.
