Просматривая свои заметки, Суслов продолжал:
– Вас пригласят на съезд Коммунистической партии Индии, который откроется третьего октября. Мы надеемся, что вы приедете. Вы должны знать, что Индира Ганди просила у нас разрешения приехать сюда. Мы ответили, что она может приехать, если хочет. Вы знаете, что японцы вновь очень обеспокоены той ролью, которую Соединенные Штаты играют в Азии. Их также волнует визит Никсона в Пекин. Можно ожидать, что они изменят свое отношение к нам.
* * *
Официальная повестка дня завершилась, но Суслов хотел еще немного поговорить со старыми друзьями, знакомство с которыми продолжалось больше сорока лет. Он предложил устроить этим вечером импровизированный банкет в «Капитанской каюте» и пригласить из Политбюро и Центрального Комитета всех, кого Моррис захочет видеть. Если же все будут заняты, они смогут поужинать вдвоем и предаться воспоминаниям.
«Капитанской каютой» именовался самый элитный клуб в Советском Союзе, элегантно устроенное и богато обставленное убежище олигархии, предлагавшее самую лучшую кухню, какая есть в Москве за пределами Кремля. В обычных обстоятельствах служебный долг и личные наклонности заставили бы Морриса немедленно принять приглашение. На таких интимных встречах и выпивках с руководством было добыто немало самых секретных и неожиданных сведений. Но Суслов перегрузил Морриса информацией, которую тот хотел записать, пока не забыл детали, и потому пришлось отговориться, сославшись на усталость и пообещав Суслову присоединиться к нему на прощальном обеде через пару дней.
Моррис к тому времени располагал в Москве великолепной квартирой, не хуже, чем в Чикаго и в Нью-Йорке, но не мог ни продать ее, ни завещать. Партия берегла ее исключительно для него, и он держал там полный шкаф одежды, включая теплое пальто и меховую шапку, которые помогали ему походить на москвича. Сшитые дорогим портным костюмы тоже делали его похожим на советского служащего, кем он, по мнению хозяев, и являлся. Истинный коммунист достаточно умен, чтобы бить капиталистов в их же игре – делать деньги. В шкафчике он оставлял халат и тапочки, в которые собирался переодеться, пока писал, потому что в холодные месяцы в квартире было очень жарко, а окна были заклеены. В ванной он оставлял туалетные принадлежности и лекарства от всех болезней из чикагской аптеки, которые раздавал гостям.
Московская квартира обслуживалась штатом прислуги, но на сегодняшний вечер он хотел избавиться от Екатерины, кухарки и уборщицы, которая должна была задержаться после ужина, чтобы проверить, все ли в порядке, и унести домой продукты, после того как он отправится спать.
Тем вечером Моррис велел своему шоферу остановиться возле кремлевского магазина, куда, пользуясь специальной карточкой, он мог войти и бесплатно выбрать импортные деликатесы, которые тут же доставляли на квартиру. Моррис никогда бы не пошел туда, чтобы не чувствовать себя лицемером, и единственной причиной, по которой он это делал, была нужда пополнить запасы подарков для своих русских хозяев. Но тем вечером он действовал как истинный жадина-олигарх, заказывая в огромном количестве колбасу, ветчину, икру, копченую рыбу и шоколад. Дома он отдал пакет Екатерине под видом подарка от Евы и отослал ее.
Записав все услышанное от Суслова, Моррис приступил к анализу, который следовало представить Бойлу. В июле Киссинджер и Чжоу Эньлай заключили серьезные соглашения, еще в сентябре русские об этом ничего не знали. Не похоже, что они знали и о том, что Киссинджер собирался вернуться в Китай. Моррис заключил, что они либо потеряли, либо не смогли общаться с удачно внедренным источником информации, которым, как он полагал, Советы располагали в Пекине. Суслов сказал, что русские не уверены, что Никсон и китайцы достигнут соглашения. А если достигнут, он хотел бы знать, будет ли это соглашение антисоветским. Моррис подумал: «А каким еще оно может быть?» Когда Моррис в последний раз разговаривал с русскими в апреле, они были злы, ожесточены, полны недоверия к Соединенным Штатам и разрабатывали подрывные планы против них. Теперь они были уверены в том, что могут доверять США, чтобы прийти с ними к приемлемому соглашению. И Суслов клялся, что вне зависимости от того, до чего договорится с Китаем Никсон, «мы собираемся вести переговоры с США постоянно».
Моррис не знал, что вызвало столь резкую перемену взглядов за столь короткое время, но знал, что немедленно следует проинформировать Белый Дом: не следует сдерживать развитие отношений с Китаем из-за опасений по поводу советского противодействия.
* * *
На следующий день Центральный Комитет доверил Моррису документы, касающиеся Китая, и он скопировал их почти дословно. Бумаги рассказывали историю провала попыток Союза договориться с китайцами и еще более драматизировали непримиримую вражду между двумя бывшими союзниками.
«Нельзя забывать, что Мао Цзэдун пытается заключить сделку с Вашингтоном. Не однажды, а много раз китайцы давали понять, что они собираются поддерживать Вьетнам до определенного предела, но не готовы вступить в открытый конфликт с США…
Китайцы в последнее время пытаются добиться своих целей призывами к борьбе против двух «сверхдержав». Они пытаются сколотить блок из мелких и средних государств для борьбы против двух государств-гигантов. Но желание установить отношения с США показали их истинные намерения: направить удар в основном против Советского Союза, а не против двух «сверхдержав».
Рассматривая советско-китайские отношения, надо принимать во внимание то, что атмосфера «осажденной крепости» нагнетается в Китае искусственно, в то время как в действительности они насаждают милитаризм. К примеру, китайская армия занимает практически все ключевые позиции в стране. В Китае не развивается демократия, не проводятся выборы. В Китае установлена бюрократическая и военная диктатура. (Такая озабоченность Советов недостатками китайской демократии и выборов показалась Моррису весьма трогательной.)
Не исключена возможность сотрудничества между Пекином и США по некоторым вопросам, учитывая антисоветскую политику Пекина. Но нельзя игнорировать глубоко укоренившиеся разногласия между Китаем и Соединенными Штатами».
Для Морриса эти документы лишний раз подтверждали заключения, сделанные им по заявлениям Суслова, и дали пищу для них. Русские не понимали, что Китай и Соединенные Штаты в принципе уже заключили долгосрочную сделку, и ее осталось только проработать и окончательно сформулировать.
Держа Союз в неведении, китайцы демонстрировали свою искренность по отношению к Соединенным Штатам. Русские серьезно заблуждались. Годами их чрезвычайно беспокоил призрак американской технологии, богатства и «ковбойской силы», усиленный, как выразился однажды Мостовец, миллиардами врагов-китайцев на их границе. За прошедшую пару лет они несколько раз повторили Моррису, что кошмар вполне может стать реальностью. Хотя русские не знали, что именно Киссинджер и Чжоу Эньлай сказали друг другу, появились явственные признаки того, что их худшие предсказания воплощаются в жизнь. Мао, Чжоу, Никсон и Киссинджер сидели вместе не только ради чая с травами и жареной утки. Но русские не воспринимали явные признаки того, что их расчеты оказались верны, и предпочитали тешить себя надеждой, что американцы и китайцы могут и не стать союзниками из-за «глубоко укоренившихся разногласий».
Моррис сознавал, что ФБР первым хотело бы получить любую информацию, которая могла принести пользу Киссинджеру и Соединенным Штатам на следующих секретных переговорах с китайцами. Он не имел права или причины оспаривать этот приоритет. Но на обратной стороне конверта, в котором лежали его билеты на самолет, он нацарапал для памяти: «СУО-ОЗ». Для него эта заметка означала: «После того как мы ответим на все вопросы, после того как я закончу с технократами, сказать Уолту об опасных заблуждениях».
* * *
Моррис с Бойлом все еще писали доклады и отвечали на вопросы из Вашингтона, когда Киссинджер в октябре 1971 года вернулся в Пекин, под предлогом организации предстоящего визита Никсона. На самом деле они с Чжоу провели сердечный, откровенный и широкомасштабный диалог по основным международным проблемам. Одновременно были установлены прочные и дружеские личные отношения.
Вернувшись в декабре в Москву для регулярного обзора итогов года, Моррис обнаружил, что русские снова отворачиваются от реальности. Предстоящее соглашение между Китаем и Соединенными Штатами за несколько недель резко изменило бы соотношение сил не в пользу Советского Союза. А русские продолжали убеждать себя, что «кризис капитализма углубляется и империализм отступает». Относительно незначительные экономические спады в Соединенных Штатах заставляли их думать, что Запад находится на грани краха.
