Ритуальные дорожки? Быть может. Но что это были за ритуалы? Богослужения? Магические заклинания? Обряды, обеспечивающие плодородие?
Обращения к небесным богам? Герхард Вейбе, декан факультета средств информации Бостонского университета, высказывал такое предположение относительно Стоупхенджа. Концентрические круги при взгляде сверху ласкают взор богов, а потому угодны им.
Узор, покрывающий пустыню, характеризуется гигантскими размерами, и многие фигуры распознаются только с высоты в сотни метров, а насканцы подняться на такую высоту не могли.
Мы вылетели в разведку на «Пайпер-чероки». Вид внизу открылся очень внушительный – строго прямые линии, контрастно выделяющиеся расчищенные площадки. Самолет пошел по сложной кривой, кренясь, чтобы облегчить съемку. Мы не спускали глаз с земли и вдруг разглядели между линиями плавные изгибы. Пиктограммы! Слишком большие, чтобы охватить их взглядом на земле, но прекрасно видимые с воздуха.
Некоторые из наших фотографий приведены здесь: ящерица, паук, цветок, обезьяна, кондор и огромное клювастое существо с двумя насыпями возле головы. Все изображения были нарисованы очень точно. Прямо как живые. Жизнь в аду замороженной математики, о котором писал Грэм Грин.
Художник использовал для своих рисунков любопытный прием одной линии. Нетрудно проследить, как линия начинается и вырисовывает весь контур без единого пересечения. Линия, обрисовывающая паука, замыкается в исходной точке. С линией, которой обведена обезьяна, дело обстоит иначе: от половых органов она продолжается дальше и заканчивается огромным зигзагом, покрывающим 20 000 м2. Точно так же линия продолжается от полового oprana собаки, но только без зигзага.
Ящерица длиной почти 200 м была перерезана пополам Трансамериканским шоссе. Строители ее не заметили. Дорожный инженер сказал, что ему, чтобы воспроизвести эти рисунки на местности в полную величину, понадобился бы масштабный план, а также рулетка, рейки и теодолиты.
Каково было назначение этих огромных невидимых с земли рисунков в пустыне? Создавались ли они в ту же эпоху, что и линии? Были ли они размечены и сотворены теми же руками, которые расставили сосуды в этом загадочном уголке суровой пустыни?
СДС 6400, как и другие цифровые счетные машины, был способен производить монотонные арифметические действия, подводить итоги, проверять теорию фактами – и все это без тех досадных небрежностей и ошибок, без которых не обходится «двуногий компьютер». Но и СДС не был способен проникнуть в процессы мышления, исчезнувшие вместе с породившей их цивилизацией.
Я разослал предварительные сообщения о результатах, выданных компьютером. Их негативность, вызвавшая немалое разочарование, была особенно тяжелым ударом для доктора Марии Рейхе, которая отдала этой тайне столько времени, «целыми неделями пропадая в пустыне совсем одна», как выразился один из местных жителей. В Ику из Наски дошел к тому же слух, что результаты измерений доктора Рейхе и ее математические статьи были украдены и уничтожены шайкой бандитов. К счастью, слух этот оказался ложным. Я написал ей и обменялся письмами с археологами в США, Англии и Южпой Америке. Айзек Азимов ненадолго задумался над вопросом, а затем отправил все сорок пять страниц сообщения вместе с девятью таблицами в обширную картотеку своего мозга.
Нет, Пауль Козок был неправ, и тем не менее мы можем разделять надежду Керама на то, что нам открылись «новые культурные достижения народов, населявших Анды в древности». Косвенные свидетельства позволяют с достаточной уверенностью заключить, что линии и рисунки, которые мы видим теперь в Пампа Хумана-Колорада, действительно были созданы насканцами. Эти линии и рисунки вместе с керамическими сосудами исчерпывают все наследие цивилизации, предположительно покоренной инками, которые в свою очередь были сокрушены конкистадорами, «обезглавлены в культурном отношении, точно подсолнух, случайно подвернувшийся под палку прохожего». Не сохранилось никаких письменных памятников, а изустные предания очень скудны. Ничто не дошло до нас. Между современными учеными и мыслительными процессами древних насканцев лежат многие века и пропасть, определяемая различием культур. «Пропасть умственного восприятия», по удачному выражению одного психолога.
Я был заинтригован. Мне хотелось узнать о древних насканцах побольше – об их религии, мифологии, верованиях, познаниях и философии. Я обратился к тем немногим антропологам, которые специализируются по доколумбовым эпохам, к нынешним жителям долины Наска и к тем таинственным людям, которые живут ограблением могил, – к уакеро.
Паласьо был крупнейшим специалистом по ограблению могил. Его слава докатилась от Лимы до Арекипы. Оп раскопал больше насканских могильников и захоронений, чем любой археолог.
Из чисто профессиональных соображений уакеро, естественно, предпочитают держать язык за зубами. Они продают посреднику бесценные золотые и серебряные предметы культа, украшения, наиболее яркие древние ткани и керамические изделия, не сообщая никаких сведений о том, где все это было выкопано, как располагалось и в каком виде находилось до того, как лопата нарушила покой могилы. Мы жаждали познакомиться с сеньором Паласьо. Мы мечтали вызвать его на откровенность.
Привратник местной миссионерской церкви был обращен в новую веру в двойном смысле слова: он не только отрекся от язычества, но и перестал грабить могилы. («Нарушать вечпый покой мертвых очень нехорошо, сеньор, а к тому же, сеньор, полиция теперь наводит всякие строгости».) Он проводил пас к колоссальному кладбищу на южном склоне долины реки Наска. Голые пески тянулись к горам. Жарко было, словно в Долине Царей на том берегу Нила, который отдан мертвым. Через каждые два-три шага зияли ямы метра в три шириной и некоторые, недавно выкопанные, до трех с половиной метров глубиной (более старые уже постепенно засыпал песок). Ямы занимали всю полосу между границей полей и невысоким скалистым обрывом. Тут было больше пяти тысяч раскопанных, ограбленных могил.
Знаком ли наш проводник с Паласьо?
– Может быть.
Но лучше он проводит нас к другому уакеро, который еще не оставил этого дела.
Он привел нас в приличный дом на Главной улице, к человеку в белой рубашке, черных брюках с кожаным поясом и в галстуке. Ногти у него были чистые. Когда мы вошли, он оглядел улицу, закрыл дверь и задернул занавески на окне. Потом он показал нам целую коллекцию сосудов и кистей, а также найденный в могиле кувшинчик с толченым минералом, который, как предполагают, древние горшечники использовали в качестве глазури. Тут же выяснилось, что этот господин – заместитель управляющего местного банка и сам могил не раскапывает, а только неплохо подрабатывает в свободное время как посредник. Ничего интересного он нам, к своему сожалению, сообщить не мог – или не хотел. Знаком ли он с Паласьо?
– Пожалуй…
Следуя его указаниям, мы отыскали двухкомнатную крытую бамбуком хижину, где нас встретил подозрительного вида беззубый субъект с бегающими глазами, который сказал, что он «зовется» Паласьо. Среди сосудов на книжном шкафу было несколько скверных подделок. Мы усомнились в его честности и нашли, что он запрашивает за свой товар слишком дорого.
– Но, сеньор, ведь чтобы найти горшок, нужно много работать – много часов копать под жарким солнцем. И тут судьба над вами посмеется, и ваша лопата ударит по горшку.
Это подтвердило наши подозрения; ведь уакеро работают по ночам, а, кроме того, они прекрасно знают, в какой стороне от мумии и на каком расстоянии лежит драгоценная утварь, и не допустят, чтобы шальной удар лопаты лишил их прибыли. Он объяснил нам, как пройти к одному его «другу, у которого тоже есть горшки». Но мы уже не надеялись, что эти указания приведут нас к Паласьо.
Мы прошли через площадь, через крытый тростником рынок с земляным полом, между прилавками со свежими папайями и котлом, в котором кипел перуанский суп, по узкому проулку, где десятки тысяч мух жужжали над мусорными кучами, мимо выбеленной глинобитной стены и наконец, пырнув в глубокий дверной проем, очутились в неярко освещенной комнате.
Там мы сели в обтянутые пластиком кресла напротив друг друга, так что наши колени почти соприкасались. На стене я увидел в рамке какое-то свидетельство на испанском языке и разобрал длиннейшее имя, начинавшееся «Хуаном». Слово «Паласьо» в нем не встречалось ни разу. Хозяин комнаты был одет в костюм из синей саржи. Ему, видимо, было за тридцать. Типичное испанско-индейское лицо с грубоватыми, но красивыми чертами, черные волосы и четкие полудуги бровей. Карие глаза на смуглом лице казались живыми и умными, а держался он с большим достоинством и уверенностью.
«Хуан» открыл деревянный сундук и принялся расставлять на плитках пола насканскую керамическую утварь. Сосуды были великолепны и далеко превосходили те, которые демонстрировались на Гуггенгеймовской выставке. У него имелись образчики двадцати основных форм, начиная от блюд и чаш колоколообразной формы до цилиндрических ваз и характерных кувшинов с двумя носиками и стремяобразными ручками. Наиболее ранние из них, «протонасканские» согласно археологической классификации, были раскрашены просто, в две краски – черную и рыже-бурую – на кремовом фоне. Более поздние, относящиеся к «классическому насканскому периоду», раскрашены не менее чем в восемь красок и отличаются сложными узорами.
