Прочие сведения по истории венецианских владений во время существования Латинской империи также не отличаются ни точностью, ни оригинальностью, не говоря уже о том, что Медовиков интересуется лишь некоторыми вопросами, касающимися этих владений.
Неприятно поражает современного читателя в книге нашего автора еще и узкоконфессиональная, «православная» точка зрения на события, стремление с монархической тенденцией расценивать мероприятия византийских императоров гораздо более благоприятно, чем они того в действительности заслуживают.[516]
Т. Н. Грановский дает правильную оценку этому сочинению, характеризуя его как неинтересное для широкой публики по сухости изложения и не представляющее ценности для специалистов, как неоригинальное.[517]
Сочинение Медовикова надо признать совершенно устаревшим.
В пятидесятых годах начали свою учено — педагогическую деятельность ученики Грановского, Кудрявцев П. Н. и Ешевский С. В. Оба они не дали ничего заметного в области интересующих нас вопросов, так как их штудии относятся к другим областям средневековой истории Запада. На пятидесятые же годы приходится и начало деятельности М. М. Стасюлевича, на книгах которого следует остановиться.
Стасюлевич касался венецианских дел в своем общем курсе по истории средних веков. Здесь истории Венеции на протяжении десяти веков (452—1489) уделено три страницы и сделано еще несколько замечаний в связи с четвертым крестовым походом.[518] Качество сведений, которые дает Стасюлевич по венецианской истории, далеко не стоит на уровне существовавших тогда у нас научных требований. В этом можно убедиться по таким, например, выпискам из его курса: «Расширение венецианских владений начинается с X в., когда Венеция, подчинив себе отдельные острова Архипелага (?), воспользовалась переселением славян на противоположном ей берегу и покорила Истрию и Далмацию»[519]; или в связи с четвертым крестовым походом — «Крестоносцы заключили договор с Венецианской республикой, по которому они обязались завоевать у Венгрии отложившийся от Венеции город Зару, … а Венеция — перевести крестоносцев в числе 30 тыс. на азиатский берег»…[520]; или еще при разделе владений Византии в 1204 г. — «Венеция получила на свою долю берега Греции. Но 60 лет спустя, завоеватели были изгнаны. С того времени Венеция начала клониться к падению (?)»…[521] Все эти и им подобные сведения могли только дезориентировать читателя, который вздумал бы познакомиться с историей Венеции по курсу Стасюлевича.
Значительно большую ценность, как известно, представляют собою известные извлечения, сделанные Стасюлевичем из наиболее важных источников по истории средневековья.[522] Извлечения эти не потеряли некоторого значения до настоящего времени, но в этом труде Стасюлевич не отвел места выдержкам из источников, которые относились бы к истории Венеции, хотя здесь и были помещены выписки из византийца Никиты и француза Вильардуэна, у которых можно было взять немало интересного по истории Адриатической республики.
На шестидесятые годы приходится начало ученой деятельности И. В. Лучицкого, который дебютировал тогда небольшим очерком: «Рабство и русские рабы во Флоренции в XIV и XV вв.». Эта работа вышла в 1866 г. в Киеве, где началась ученая карьера Лучицкого. Несмотря на свое заглавие, как будто не обещающее ничего для историка Венеции, книга И. В. Лучицкого в действительности близко касается очень важного для Венеции вопроса о торговле рабами, в которой республика св. Марка в пору не только раннего, но и более позднего средневековья играла едва ли не ведущую роль во всех районах Средиземноморья.
Работа написана Лучицким в значительной мере по источникам и с учетом новой в то время, главным образом итальянской литературы. Выводы автора ясны и обоснованы. Только напрасно Лучицкий называет книгу Хэззлита по истории Венеции, вышедшую в 1860 г., хорошей книгой, а автора ее «лучшим из историков Венеции»[523]: мы видели, что книга Хэззлита нехороша и в своем переработанном виде, в издании 1902 г., а в предисловии к этому изданию автор сам признается, что он «смеется теперь» над своим старым трудом.
Очерк Лучицкого, труды Кудрявцева и Ешевского свидетельствуют о том, что русская историческая наука и в области изучения истории Запада твердо стояла тогда на собственных ногах.
На шестидесятые и семидесятые годы приходится и плодотворная научная работа Ф. К. Бруна, занимавшегося, между прочим, историей итальянских поселений в Крыму и, следовательно, одним из частных вопросов нашей темы. Правда Ф. К. Брун интересуется преимущественно генуэзскими поселениями в Крыму в соответствии с их большим значением и длительностью существования в этом районе, но он уделяет внимание также колониальной и торговой деятельности на юге нашего отечества и венецианцев.[524]
Исследования Ф. К. Бруна стоят вполне на уровне современной его деятельности европейской исторической науки позитивистского направления и по своему методу, и по точности и тщательности исследования, и по основательности выводов. С его мнением и выводами должен был считаться даже Гейд, общепризнанный тогда авторитет по вопросам левантийской торговли.
К нашей теме всего ближе стоит работа Ф. К. Бруна под заглавием: «О поселениях итальянских в Газарии», несколько раз им перерабатывавшаяся и в своем окончательном виде вышедшая в семидесятых годах. Здесь Брун доказывал, что венецианцы появились на Черном море и на примыкающих к нему территориях не в период существования Латинской империи, а гораздо ранее, никак не позднее XII в. Доводы, которые приводит автор, не лишены убедительности.[525] Он доказывает также, что венецианцы крепко сидели, если не господствовали, в пятидесятых годах XIII в. в Сугдее, очень рано были знакомы с устьями Дона и в начале XIV в. обосновались в Тане.[526] Со всеми этими выводами нельзя не считаться и в настоящее время.
В ранних вариантах своей работы Брун высказывал ошибочное предположение о том, что в акте о разделе Византийской империи между венецианцами и крестоносцами будто бы упоминается черноморская Сугдея, но он должен был уступить в этом вопросе Гейду. Едва ли можно согласиться также и с тем, что под загадочными Lazi et Lactu того же договора о разделе империи следует видеть испорченные наименования Буга и Днепра.[527]
Ф. К. Брун был наиболее крупной фигурой среди исследователей проблем средневековой истории Черноморья, группировавшихся вокруг «Записок Одесского общества истории и древностей» и давших ряд этюдов по истории итальянского, преимущественно же генуэзского, господства на северных берегах Черного и Азовского морей. Здесь можно назвать Н. Мазуркевича, деятельность которого относится еще к сороковым годам, с его этюдами по истории генуэзских колоний в Крыму[528]; В. Юргевича, опубликовавшего несколько работ в названном выше органе, посвященных также генуэзским колониальным проблемам на Черном море[529]; М. Волкова, давшего здесь же статью о генуэзском и венецианском соперничестве на Черном море.[530] Работы эти имеют, однако, к нашей теме лишь косвенное отношение и, кроме того, хронологически лежат за пределами рассматриваемого нами времени.
В восьмидесятых годах среди историков западного средневековья вопросов Венецианской колониальной империи касался профессор Осокин в своем общем курсе по истории средних веков. В его труде, однако, мы видим не продолжение традиции, созданной в русской исторической науке трудами Кудрявцева, Ешевского, Бруна, Лучицкого, но возврат к наименее удачным образцам прежнего времени.
Профессор Осокин касается истории Венеции в своем курсе в связи с историей четвертого крестового похода.[531] Автор дает беглый очерк истории Венеции до четвертого крестового похода, излагает историю самого похода и возникшей в результате его Латинской империи. Недостатки труда проф. Осокина известны, — они с беспощадным реализмом были указаны в свое время В. Г. Васильевским.[532] Здесь нужно указать, что они полностью присущи и той его части, которая касается Венеции. Ряд весьма спорных положений излагается в его «Истории» аподиктически, точно установленные факты передаются неверно, очень важные вопросы обходятся молчанием. Нельзя признать также удавшейся попытку автора излагать события по источникам. Эта, сама по себе очень похвальная, задача не может быть разрешена путем привлечения источников случайных и второстепенных, известия которых принимаются при этом без всякой критики, — такова, например, попытка излагать историю четвертого крестового похода по Канале, который вовсе не является первостепенным источником по этому вопросу.[533] В общем работа проф. Осокина по общей истории средних веков, как, впрочем, и его «Заметки по экономической истории»[534], не продвинули вперед изучения нашего вопроса.
