А. Н. Насонов полагал, что в Побужье не было княжеской власти с 1057 по 1078 г.{49} Видимо, это не так. Владимир оставался без князя до изгнания Изяслава братьями из Киева и вокняжения в нем Святослава Ярославича в 1073 г.{50} Заняв киевский стол, Святослав отправил княжить во Владимир сына Олега. В декабре 1076 г. «от резанья желве» Святослав умер. Тогда Изяслав «поиде с ляхы», чтобы вернуть себе Киев, где после усопшего Святослава обосновался Всеволод, управлявший дотоле Черниговской землей{51}. Всеволод, узнав о походе Изяслава, пошел ему навстречу. Братья соединились на Волыни и заключили мирный договор, среди условий которого значилось, судя по всему, обязательство Всеволода вывести Олега из Владимира. Летописец сообщает: «Всеволод же иде противу брату Изяславу на Волынь, и створиста мир, и пришед Изяслав седе Кыеве, месяца иуля 15 день, Олег же, сын Святославль, бе у Всеволода Чернигове»{52}. О том, что Олега именно вывели из Владимира, читаем в «Поучении» Владимира Мономаха: «И Олег приде, из Володимеря выведен, и возвах и к собе на обед со отцемь в Чернигове, на Краснем дворе…»{53} Значит, вокняжение в Киеве открывало возможность распоряжения владимирским столом.
Изяслав на сей раз недолго княжил в Киеве. В 1078 г. он погиб на «Нежатиной ниве» в бою с враждебными князьями, и Всеволод снова в Киеве «на столе отца своего и брата своего, приим власть русьскую всю. И посади сына своего Володимера Чернигове, а Ярополка Володимери, придав ему Туров»{54}. В составе «русской волости» летописец вместе с Черниговом мыслит и Владимир{55}. Киевским «идеологам» никак не хотелось расстаться со старыми, отжившими свой век взглядами, и они, увлекаясь воспоминаниями о прошлом величии Киева, выдавали желаемое за действительное. Этот консерватизм мышления киевских летописцев исследователю необходимо помнить.
Как считает А. Н. Насонов, Туров не случайно был «придан» Ярополку, посаженному во Владимире. По словам ученого, «соединение в одних руках Турова и Владимира-Волынского… не было следствием захвата со стороны владимирского стола, а совершилось по распоряжению из Киева. Ясно, что соединение это означало не приращение волынской территории, а нарушение особности владимирского стола»{56}. Но во Владимире люди «хотели иметь своего князя, князя их „области“-княжения хотя бы и подвластного „Русской земле“. Началась глухая, напряженная борьба, сопротивление политике Всеволода»{57}. Орудием. противодействия стали сами Рюриковичи, в частности двое князей Ростиславичей, находившихся при Ярополке на положении «молодших». В 1084 г. Ростиславичи согнали Ярополка с владимирского стола. Еще С. М. Соловьев отметил, что «Ростиславичи не могли выгнать Ярополка, не приобретя себе многочисленных и сильных приверженцев во Владимире»{58}. По убеждению современного исследователя А. Н. Насонова, «за спиной Ростиславичей стояли местные силы»{59}. Из Киева тотчас последовали санкции: «Посла Всеволод Володимера, сына своего, и выгна Ростиславича, и посади Ярополка Володимери»{60}. В обстановке нарастающего антикиевского движения Ярополк мог удержаться на княжении во Владимире не иначе, как вступив с согласие с местным людом, что вело, разумеется, к разрыву с киевским великим князем Всеволодом. Под 1085 г. автор Повести временных лет записал: «Ярополк же хотяше ити на Всеволода, послушав злых советник»{61}. Причиной тому, по С. М. Соловьеву, была обида Ярополка на Всеволода, который выделил Дорогобуж Давыду, уменьшив тем самым волость владимирского князя{62}. По нашему мнению, тут имеем дело не только с межкняжескими счетами, но и с борьбой Владимира против засилья Киева. В этой борьбе Ярополк был использован «местной средой», по выражению А. Н. Насонова{63}. Недаром Ярополк, убегая в «ляхы» от карающей длани Владимира Мономаха, направленного Всеволодом для усмирения крамольного князя, оставил «матерь свою и дружину Лучьске»{64}, надеясь, очевидно, на верность и помощь лучан. Но те не оправдали его надежд и «вдашася» Владимиру{65}. И все же у Ярополка во Владимире имелось немало сторонников, что и позволило ему скоро вновь занять владимирский стол. Примечательны в данной связи различия летописных выражений: после бегства Ярополка в Польшу Мономах «посади Давыда Володимери», тогда как Ярополк, вернувшись обратно, сам садится здесь на княжение, хотя и по заключении мира с Владимиром Мономахом: «Ярополк же седе Володимери»{66}. Отсюда ясно, что Ярополк вокняжился во Владимире не столько по воле Мономаха, сколько по желанию «местной среды», под которой надо разуметь не одну лишь правящую знать, а владимирскую общину в целом{67}.
Последующие события, связанные с деятельностью Ярополка, дают основание для важных предположений. Вернувшись из Польши и «переседев мало дний», князь «иде Звенигороду. И не дошедшю ему града, и прободен бысть от проклятаго Нерадьця». Этот «треклятый» Нерядец, совершив убийство, бежал в Перемышль к Рюрику Ростиславичу{68}.
Ярополк выступил против враждебных ему Ростиславичей, которые нашли пристанище в городах будущей Галицкой земли{69}. Опять тут, как и во многих приведенных выше эпизодах, под вуалью межкняжеских неурядиц скрываются реалии волостного быта, в частности начальные моменты складывания волости, которую позднее возглавит Галич. И в походе Ярополка на Звенигород, и в благожелательном отношении населения «галицких» городов к Ростиславичам, противникам владимирского князя, заключено противопоставление и даже определенная враждебность жителей формирующейся Галицкой земли к Владимиру, унаследовавшему от древнего Волыня претензии на главенство в юго-западном регионе восточнославянского мира.
К исходу XI в. складывание городских волостей (городов-государств) на Руси, происходившее на основе консолидации местных сил, приняло рельефные формы. Об этом судим по такому заметному политическому событию, каким был княжеский съезд 1097 г. в Любече, который знаменовал собой окончательный распад «Русской земли» на три крупные волости: Киевскую, Черниговскую и Переяславскую{70}.
В меньшей мере это можно сказать относительно Владимира, Перемышля и Теребовля, статус которых, как явствует из летописей, несколько отличался от статуса Чернигова и Переяславля. Различие проявлялось в обосновании прав участников съезда 1097 г. на то или иное княжение: Святополк Изяславич, Владимир Всеволодович, Давыд, Олег и Ярослав Святославичи закрепили за собой Киев, Переяславль и Чернигов, потому, что там правили их отцы, а Давыд Игоревич, Володарь и Василько Ростиславичи остались во Владимире, Перемышле и Теребовле на том основании, что в свое времям их «роздаял» князьям Всеволод, сидевший в Киеве. Но коль это так, то принцип «кождо да держит отчину свою», провозглашенный на Любечском съезде, не подходил к Давыду Игоревичу и Ростиславичам. Он составил привилегию лишь Святополка, Владимира Мономаха, Давыда, Олега и Ярослава Святославичей. Налицо явная дифференциация княжеских прав. Заслуживает быть отмеченным то обстоятельство, что Давыд Игоревич и Ростиславичи получили волости из рук великого князя киевского. Это ставило их в определенные отношения к Киеву и его князьям. О. М. Рапов резонно замечал: «Сыновья Ростислава Владимировича были „милостниками“ киевских князей, которые отвели им землю по юго-западному порубежью Руси»{71}. Термин «милостники» здесь вряд ли уместен{72}, но вассальная зависимость, имеющая дофеодальный характер{73}, несомненна. Для нас она интересна не сама по себе, а как отражение господства Киева над городами-волостями Юго-Западной Руси. Ведь киевские князья могли наделять «молодших» князей теми волостями, на которые распространялась власть Киева.
Развернувшиеся после Любечского съезда события согласуются с нашим предположением. Едва замирившиеся князья разъехались из Любеча, как вспыхнула новая межкняжеская «котора». В ходе ее киевский князь Святополк задумал отнять волости у Володаря и Василька, выдвинув при этом следующий довод: «Се есть волость отца моего и брата»{74}. Святополк, следовательно, объявил Перемышль и Теребовль своей «отчиной», что означало присоединение этих городов к Киеву. Поступая так, Святополк, конечно, учитывал давние традиции подчинения Перемышля и Теребовля поднепровской столице. Но время ее могущества безвозвратно прошло. Святополк потерпел неудачу. Володаря и Василько поддержало местное население, стремившееся к независимости от киевской общины. Летописец сообщает: «И сретошася на поли на Рожни, исполчившимся обоим… И поидоша к собе к боеви, и сступишася полци, и мнози человеци благовернии видеша крест над Василковы вои възвышься велми. Брани же велице бывши и мнозем падающим от обою полку, и видев Святополк, яко люта брань, и побеже, и прибеже Володимерю. Володарь же и Василко, победивша, стаста ту, рекуща: „Довлееть нама на межи своей стати“ и не идоста никамо же»{75}. Приведенный летописный текст имеет существенную для исследователя ценность. Несмотря на лапидарность, он содержит значительную информацию. Летописец изображает массовую битву. «На поле на Рожни» сражались «вой» — народное ополчение{76}. Ростиславичи, следовательно, опирались на местную военную организацию, демократическую в своей основе. Она — источник силы князей. Но вои окружали не только Ростиславичей. Святополк тоже пошел на Володаря и Василька, «надеяся на множество вои»{77}. Обоюдостороннее участие многочисленных воев в столкновениях Святополка с Ростиславичами позволяет за княжеским конфликтом увидеть борьбу городских общин, в частности перемышльской и теребовльской общин с киевской{78}. Последняя старается восстановить свои ослабленные позиции в регионе, а первые исполнены решимости тому противодействовать. Нельзя, однако, ограничиваться указанием на борьбу Перемышля и Теребовля с Киевом, поскольку определенную роль в ней играл Владимир, куда «прибеже» Святополк после поражения на Рожни. Сквозь летописное повествование явственно вырисовывается стремление Владимира держать в повиновении Перемышль и Теребовль. По рассказу летописца, Давыд Игоревич, повелевший ослепить Василька, задумал «переяти Василкову волость»{79}. Давыд действовал не один. За ним стояли Туряк, Лазарь и Василь — влиятельные, по всей видимости, представители владимирской общины. Именно их выдачи требовали Василько и Володарь, осадившие Владимир.
