Остатки Форума в Помпеях.
В описании спартаковского движения и изображении политического облика его героя Мейсснер первым выступил с известного рода идеализацией. Спартак даётся им как благородный герой; он противопоставляется надменному, эгоистическому и кровожадному Риму.
После книжки Мейсснера более полустолетия никаких монографий о Спартаке не появлялось. Только в 1867 г. появляется в Германии небольшая брошюра Зейферта «О рабской войне». Она не представляла собой ничего выдающегося и являлась лишь доказательством возросшего под влиянием усиливавшегося в Германии социал-демократического движения интереса к социальным проблемам древней истории.
Эти небольшие исследования о Спартаке недостаточно вскрывали фактическую сторону и масштаб событий, а главное, мало содействовали правильному уяснению их смысла. Ни в общих курсах по римской истории, ни в энциклопедических изданиях на Западе великому восстанию рабов не отводилось соответствующего внимания и места. Если взять например, французскую «Большую энциклопедию» (т. XXX, стр. 360), то она уделяет Спартаку места не более, чем наш старый словарь Брокгауза, причём в приводимой маленькой справке даётся лишь краткое и голое перечисление данных о восстании по Плутарху и Аппиану, без малейшей попытки дать критику источников и увязать революционное выступление рабов с социальными вопросами римской истории.
Остатки театра для гладиаторских боёв в Помпеях.
Ещё меньше уделяет места Спартаку «Британская энциклопедия» (т. XXV, стр. 614). Там с педантичной точностью передаётся всё то, что о Спартаке имеется у Плутарха и Аппиана, но старательно обходятся все вопросы, связанные с происхождением восстания и значением его для истории Римской республики.
В этом отношении несколько особняком стоит известная энциклопедия древности Паули-Виссова-Кролль, в которой очередной том на букву «С» (вышел в 1929 г.) содержит интересную и солидную статью Мюнцера, давно интересовавшегося Спартаком. Но и Мюнцер не сумел с исчерпывающей полнотой охватить данные греческих и римских авторов и поставить спартаковское восстание на соответствующее место в ряду исторических событий конца Римской республики. Бросается в глаза и то, что Мюнцер совершенно обошёл найденный при раскопках в 1927 г. в Помпеях новый материал о Спартаке.
Из обзора небольших монографий о Спартаке, которые выходили главным образом в Германии, следует тот вывод, что хотя Спартак и занимал в определенные периоды внимание немногих историков, однако работы их не вскрывали ни политического облика вождя рабов, ни задач самого восстания. Поэтому неудивительно, что даже в Германии, где во второй половине XIX в. уделялось некоторое внимание Спартаку, никакого сдвига в историческом исследовании произойти не могло.
Таким образом, в буржуазной историографии мы не можем остановиться ни на одной работе, которая была бы посвящена всестороннему изучению спартаковской освободительной борьбы и которая выражала бы определённый комплекс взглядов по данному вопросу.
Приходится заметить, что с этой точки зрения не потеряли ещё значения высказывания Моммсена и Друмана как о характере, так и о значении великой освободительной эпопеи италийских рабов. Они интересны как раз потому, что эти историки выражают определённые и более или менее законченные взгляды на всё то, что в историографии XIX в. рассыпано в виде небольших замечаний о Спартаке. Кроме того, высказывания Моммсена и Друмана интересны постольку, поскольку они представляют взгляды буржуазных учёных на оценку спартаковского движения и его вождя.
Относительно точки зрения Моммсена следует заметить прежде всего, что прославленный буржуазный учёный, который способствовал выяснению ряда запутаннейших вопросов римской истории, оказался, однако, бессильным там, где надо было исследовать проблемы социальной борьбы древнего Рима.
Вся долгая и упорная борьба рабов против своих угнетателей в Риме, борьба, которая через ряд отдельных восстаний выросла до массового выступления италийских рабов под предводительством Спартака, была истолкована Моммсеном как разбойничьи мятежи. Политический вождь, организовавший борьбу за всеиталийское освобождение рабов, представляется ему всего лишь «великим — разбойничьим атаманом», заставившим пережить Рим «все ужасы, которые только могут причинить победоносные варвары беззащитным цивилизованным людям, разнузданные рабы — своим прежним господам».
Римская сторожевая башня на границе.
Подобная оценка является примером того, как и видный учёный бессилен понять социальные явления тогда, когда его взгляды на эти явления оказывались ограниченными субъективной идеологией буржуазного исследователя.
Интересно отметить, что, выражая подобную точку зрения, Моммсен к самой личности вождя вынужден был, однако, проникнуться уважением и даже некоторым почитанием.
Спартак, по его представлениям, «замечательный человек» с «необычайным организаторским талантом». Таким отношением к личности вождя Моммсен пытается отделить Спартака от всей массы рабов, руководителем которых он являлся, не замечая, что при этом он допускает серьёзные ошибки исторического порядка. Виднейший учёный буржуазной науки выводит Спартака из «благородного» рода «Спартакидов», пользовавшихся во Фракии и в Пантикапее «царскими почестями», в то время как ни один из дошедших до нас источников не даёт ни малейшего материала для предположений такого порядка. Ту же цель противопоставления массы вождю преследует попытка выставить причиной разногласий среди рабов только национальную вражду. «Эллинский дух» Спартака Моммсен не может примирить с «варварской природой» рабов других национальностей. Отсюда их рознь, борьба и разногласия.
Эту точку зрения позднее развивал другой видный буржуазный историк — Ферреро. Последний Спартаку и восстанию рабов даёт различные оценки: «Спартак был гениальным человеком и делал чудеса, но его сбродная армия не могла сопротивляться без конца; раздоры, отсутствие дисциплины, дезертирства явились на помощь Крассу, который мог, наконец, выиграть битву, в которой Спартак пал».
И в этой характеристике Ферреро, как и Моммсен, «возвышает» Спартака, чтобы «унизить» движение рабов.
Иную оценку спартаковского восстания даёт другой, не менее авторитетный исследователь Рима — Друман. Последний видит в спартаковском движении целую эпопею борьбы италийских рабов за своё освобождение. Спартака Друман рисует политическим вождём, чуждым какой-либо корыстной цели и полным упорной воли к борьбе за освобождение многочисленных и отчаявшихся в своём положении масс римских рабов. К сожалению, приходится отметить только, что эта правильная оценка борьбы Спартака у Друмана не получила развития и научного обоснования.
Таким образом, оба виднейших историка древности — и Моммсен и Ферреро — дают только общую оценку интересующего нас социальное явления, совершенно упуская вопросы происхождения, подготовки и социального значения этого явления. Не представляли в этом отношении исключения и последующие историки Рима на Западе.
Спартак и его восстание так и не могли занять соответствующего места в буржуазной историографии.
Выше уже указывалось, как освещался образ великого революционера древности в марксистской историографии.
Ещё Маркс обратил внимание на выдающуюся фигуру Спартака. Занимаясь одно время изучением гражданских войн в Риме и перечитывая в связи с этим «Гражданские войны» Аппиана, Маркс отметил в своих записях впечатление, произведённое на него героической борьбой рабов под предводительством Спартака. Краткие замечания Маркса о великом революционере древности должны быть положены в основу исследовательской работы о Спартаке.
В таком же плане о великом народном вожде высказывался и Ленин. В своей лекции «О государстве» Ленин отметил не только личные качества героя восстания рабов, но и то значение, какое это восстание имело для Римского государства. Это замечание Ленина развивает и дополняет приведённое выше высказывание Маркса о Спартаке.
Большое теоретическое значение имеет при изучении спартаковского восстания известное высказывание Сталина о революции рабов в древности, хотя у Сталина речь не идёт непосредственно о Спартаке. В речи на I съезде колхозников 19 февраля 1933 г. товарищ Сталин сказал: «Революция рабов ликвидировала рабовладельцев и отменила рабовладельческую форму эксплоатации трудящихся». Этими немногими словами даётся отпор такому взгляду, согласно которому полагали, что для перехода от античности к феодализму не требовалось никакого «перерыва», скачка, революции. Высказывание Сталина имеет решающее значение для марксистского анализа проблемы падения античного мира. И хотя Сталин не говорит прямо о Спартаке, но совершенно очевидно, что Спартак находился на путях «к революции рабов», ликвидировавшей рабовладельцев. С этой точки зрения спартаковское движение стало изучаться советской наукой. Ряд исследовательских статей по этому вопросу и отдельная монография («Спартаковское восстание», 1936 г.) были написаны авторов настоящих строк именно с целью раскрыть то социальное значение, которое имели восстания, особенно Спартака, для судеб рабовладельческого Рима. Спартак и его восстание заняли своё место и в курсах по истории Рима.
