В 1299 году русские войска под знаменами хана Тохты выступают против темника Ногая, вознамерившегося подчинить своему влиянию всю Волжскую Орду. В решающей битве где-то между Днепром и Днестром именно русским ратникам «улыбнулось счастье» нанести мятежному темнику последний удар. Один из русских воинов, пленив Ногая, отрубил ему голову и преподнес ее хану, за что, кстати, и сам лишился головы, ибо «не по чину» присвоил себе право решать судьбу человека, столь значимого для судеб и Орды, и Руси. В самом деле, судя по литературным источникам, Ногай добра для Руси сделал больше, чем зла. Будучи женатым на византийской принцессе, Ногай, неравнодушный к православию, оказывал положительное воздействие на внутрицерковную жизнь киевской епархии и на деятельность митрополитов всея Руси, чья резиденция до конца его дней располагалась на подконтрольной ему территории (г. Киев). Более того, одним своим существованием он оттягивал на себя силы Волжской Орды и смирял ее неуемный аппетит, чем облегчал участь наших предков.
Были и другие совместные походы, но самыми чувствительными, самыми трагическими для русичей стали татарские рати, ведомые русскими князьями против своих же соплеменников ради личного самоутверждения. И счет их, как ни печально, начинается с Александра Невского и заканчивается временами уже новой династии русских царей.
Думается, по псевдопатриотическим соображениям ряд авторитетных историков пытается внедрить в общественное сознание мнение, что князья вели татар на Русь вовсе не из-за честолюбия и корыстолюбия — это, мол, хорошо спланированная реализация свойственной всем завоевателям стратегии «Разделяй и властвуй». Тактических приемов у этой стратегии было немало, но в основе, как правило, лежала реальная воинская сила. Ею завоеватели пользовались для устрашения по принципу: «Кто не с нами, тот против нас». Татарские ханы не были примитивны, как их иногда пытаются изобразить в художественной литературе и кинематографе. Они сами и их придворные были достаточно искушенными политиками, иначе вряд ли бы они столь долго оставались на исторической арене. Ордынские ханы отличались способностью реально оценивать не только собственные силы, но и силы уже покоренных народов. Причем оценивать в динамике. Если кто-то из данников Орды усиливался до угрожающих пределов, хан, зная слабости других подданных, всегда мог найти среди них антипода-добровольца и натравить его на «возгордившегося князя». А для контроля, под видом вспомогательного войска, он отряжал одного из своих военачальников, наградой которому служила его же военная добыча. В итоге обыватель и летописец были свидетелями того, что князь икс привел татарскую рать против князя игрек, чтобы захватить его волость или ради каких-то других корыстных интересов. Но случалось и так, что не всегда под рукой у Орды оказывался «дежурный» жалобщик, а к набегу уже вроде все готово. Тогда хан действовал, прямо скажем, иезуитским способом: он посылал свою рать какому-либо князю со словами: «Ты давно жаловался на игрека. Вот тебе мои воины, иди и накажи своего обидчика». Согласитесь, от такого предложения, конечно же, невозможно было отвертеться: откажешься — сам подвергнешься нападению. Вот почему «осчастливленные высочайшим вниманием» князья вынуждены были выбирать долю братоубийц.
Вместе с тем вряд ли можно согласиться с утверждением, что причина междоусобных войн между русскими князьями крылась в чем-то одном. Вероятно, в каждом конкретном случае междоусобицу вызывал комплекс обстоятельств, в том числе и объективные законы развития раннефеодального общества, и коварство ордынцев, и, конечно же, личностные характеристики русских князей и их приближенных. В разных ситуациях доминировали разные обстоятельства, а в итоге — война, кровь, горе, слезы. И не стоит все сваливать на объективные законы истории и коварство татар. Достаточно вспомнить, с какой ожесточенностью те же князья воевали между собой еще в доордынские времена, и все встанет на свои места — существенная доля вины за беды земли Русской лежит на Рюриковичах. Об этом же нам говорит и вся последующая история, когда по вине власть предержащих Русь неоднократно оказывалась на краю пропасти.
Если смерть Александра Невского, Миндовга и Даниила Галицкого (1263–1264 гг.), разделившими между собой земли древней Руси, как бы означала конец первого, «притирочного», этапа русско-татарских отношений, то уход с исторической арены сыновей Невского (Дмитрий — 1294 г., Даниил — 1303 г., Андрей — 1304 г.), темника Ногая (1299 г.) и Льва Даниловича (1301 г.), а также перенесение митрополичьей кафедры из Киева во Владимир (1299 г.) можно рассматривать как завершение второго этапа, характеризовавшегося центробежными тенденциями, междоусобными войнами как на Руси, так и в Орде, и взаимопроникновением двух народов, двух культур, двух мировоззрений.
Изначально в Орде сложилась достаточно многочисленная русская колония — из купцов и наиболее квалифицированных ремесленников. Там же в 1261 году было учреждено подворье православного епископа, который считался представителем интересов Руси и всех русских людей при дворе хана. Большое русское поселение как из числа добровольцев-язычников, так и из числа насильственно переселенных христиан было создано при дворе великого хана в окрестностях Пекина. Не нужно забывать и того обстоятельства, что в Золотой Орде постоянно находились в качестве гостей-заложников несколько князей или их близких родственников со своими маленькими, но княжескими дворами. Естественно, все они вступали во взаимоотношения с татарами, и взаимоотношения эти, по сути своей, должны были быть доброжелательными, взаимовыгодными. Примером служил все тот же Александр Невский, побратавшийся в 1251 году с сыном Батыя Сартаком.
Аналогичные процессы происходили и на Руси, где татары обосновались в той или иной форме еще с Батыева нашествия. Сначала это были дикие шайки безначальных кочевников, следующие по пятам основных сил завоевателя и грабившие мирное население, потом — сторожевые заставы татарских орд, кочевавших по вновь освоенной территории, и ямские станции между Ордой и полевой ставкой хана. Нам почему-то очень не хочется вспоминать, что часть Южной Руси (Киев, Переяславль, Чернигов) на длительное время была превращена в «проходной двор» и русской администрации там вообще не было. А между тем об этом нам напоминает судьба Михаила Черниговского, считавшего себя киевским князем. Ему пришлось отсиживаться после возвращения из Польши на каком-то острове на Днепре, поскольку он не смел даже войти в город. Ценны для нас воспоминания Плано-Карпини, заставшего Киев в руинах (1242 г.), а его немногочисленных жителей в жутком рабстве. Об этом же свидетельствует и описание путешествия Даниила Галицкого к Батыю в 1250 году и его успешных боевых действий против темника Куремсы (1257 г.), хозяйничавшего в некоторых районах Южной Руси, как в своих улусах. И выходит, хотим мы того или не хотим, нельзя не признать, что ассимиляция русского народа, чаще всего насильственная, не просто наметилась, но и вовсю уже происходила. Не говоря о том, чем сопровождались походы на Русь многочисленных татарских ратей.
Определенные отношения складывались между нашими двумя народами в период баскачества и в процессе сбора дани. И не нужно обольщаться тем, что в летописях редко упоминается об этом весьма неприятном явлении. Дань мы платили. Первые сборщики дани, по информации И.Б. Грекова, появились на Руси еще в 1238 году в Угличе, а первый баскак, по свидетельству Плано-Карпини, — при Ярославе Всеволодовиче. Возможно, что деятельность этого баскака-сарацина была ограничена по месту и времени, но взялся он за дело круто — вплоть до захвата молодых мужчин и женщин, не находившихся в браке, каждого третьего сына в семье, всех нищих и бездомных. Остальное население он обложил непомерной данью, невыплата которой грозила рабством. Следующие упоминания о «численниках» и баскаках мы встречаем в хрониках 1257 года (начало правления хана Берке). Тогда в землях Суздальской, Рязанской, Муромской ставились десятники, сотники, тысячники, темники, непонятно, правда, какого роду-племени — летописи об этом умалчивают. Есть только оговорка, что в основном это были баскаки-откупщики, а таковыми могли быть и русские — сохранилась же история об отступнике Изосиме, который принял магометанство в угоду татарскому баскаку и хуже иноплеменников угнетал своих прежних сограждан — жителей Ярославля. В другом месте мы читаем о баскаке Рязанского княжества некоем откупщике Ахмате Хивинце — собирать дань ему помогали стекавшиеся с разных сторон «негодяи всякого рода», в том числе и русские. Несколько раз в источниках упоминается и безымянный Великий Баскак, однако оценка его действиям не дается.
Среди любого народа можно найти и отъявленного злодея, и добропорядочного человека. В свите баскака или татарского посла тоже находились добропорядочные люди. Некоторые из них, познакомившись с русским бытом, перенимали наши обычаи, обзаводились хозяйством, крестились, заключали брачные союзы. И таких случаев было немало. В княжеской среде стало модным брать в жены православных татарских ханшей, вместе с ними на Русь приезжали целые семейства их приближенных, которые, в свою очередь, приобщались к русской повседневности. Не отставали от князей и простые воины, купцы, ремесленники.
