Как уже указывалось, Маргрете в 1396 г. запретила дворянам сооружать укрепления вокруг своих усадеб, и, по всей видимости, этот запрет соблюдался, однако запретить дворянам и, если уж на то пошло, крестьянам-собственникам осуществлять их право «распри» король был не в силах. Правда, жертвами в XV в. становились, как правило, люди из дворянской челяди и их помощники или замешанные в деле крестьяне-арендаторы.
Дворянство представляло собой неоднородное сословие. Правда, в его рядах не было никаких формальных различий, однако в экономическом и социальном отношении различия были весьма значительны. В период около 1500 г. нам известны дворянские супружеские пары, которые имели в своей собственности 400, 500, 800 крестьянских дворов и которые, разумеется, заседали в государственном совете или занимали прибыльные должности ленсманов. На противоположном полюсе находились люди из низшего дворянства самого скромного ранга, у которых было немножко земли, может быть пара дворов, и поэтому они жили надеждой поступить на службу к епископу, знатному дворянину или в один из крупных монастырей. Граница между этим низшим дворянством и крестьянами-собственниками или купцами легко могла оказаться зыбкой, и многие из числа мелкопоместных дворян вынуждены были отказаться от дворянского титула, поскольку они не в состоянии были выполнить обязательство о несении военной службы. С другой стороны, епископы и знатные дворяне часто содействовали получению дворянского титула своими верными соратниками или фогтами на основе королевского указа, хотя шансы на то, что такой новоиспеченный дворянский род сохранит этот титул, были не особенно велики. В общем и целом в XV в. происходило сильное сокращение численности низшего дворянства. Глубинная причина этого коренилась в падении доходов от земельной собственности, а также в том, что дворяне по указу королевы Маргрете от 1396 г. не имели никакой возможности даже с помощью брака обзавестись собственным имением в качестве свободной от налогов собственности.
Существовали дворянские роды, такие, как Росенкранцы, Гюлленстьерне, Тотты (все тогда еще без родового имени) и Броки, которые на протяжении всего периода позднего средневековья удерживались наверху, однако в целом социальная подвижность внутри этого сословия была довольно велика. Некоторые люди из не слишком знатного дворянства, оказавшись в фаворе у короля, продвигались наверх в качестве ленсманов или выполняя другую королевскую службу, однако решающим фактором было наследство и брак. В соответствии с правилами наследования каждый сын получал приходящуюся на каждого брата долю, а каждая дочь — половину таковой. Если ребенок был единственным наследником, ему доставалось все, и он становился выгодной партией, однако, если наследников было много, собственность могла оказаться совершенно раздробленной. Хорошая дворянская семья (например, имевшая в своей собственности 100 дворов) с пятью —шестью детьми, пережившими родителей, рисковала потерпеть социальный крах, если только родители не позаботились об удачных браках для детей или о поступлении некоторых из них на церковную службу. Сколько окажется наследников, было делом Божьего промысла, тут все зависело от того, какой «урожай» соберет смерть среди детей и подростков. Супруги не наследовали друг другу. Если в браке не оставалось детей (или внуков), переживших родителей, земля возвращалась роду, из которого происходили муж и жена.
Если смотреть в более широкой перспективе, то история отдельных родов, разумеется, не имеет существенного значения. Однако, насколько можно судить, численное сокращение затронуло не только самую скромную часть мелкопоместного дворянства, но и остальное дворянство. Поскольку мы не знаем численности дворян, положение дел можно оценить лишь по тому обстоятельству, что наиболее могущественные дворяне в период около 1500 г. имели в своей собственности больше крестьянских дворов, чем наиболее видные дворяне за сто лет до этого. Прирост числа их имений наверняка лишь в ограниченной степени объяснялся покупкой собственности у собратьев по сословию; чаще всего оно было результатом получения наследства и браков. Вообще же неудивительно, что численность дворянства сокращалась, если принять во внимание общее сокращение численности населения в большей части Северной Европы в течение столетия, последовавшего за эпидемией чумы. Приращение имений служило высшему дворянству компенсацией за сокращение объема взимавшихся с крестьян податей.
Дворянство находилось на службе у короля. Оно было обязано нести военную и другую службу, являться по вызову государя по тому или иному поводу и заседать в различных комиссиях, создававшихся для конкретных случаев. В качестве ленсманов — а хороший лен, приносивший власть и доходы, был желанным приобретением — дворяне занимались местным управлением и обеспечением обороны государства. В государственном совете и на лучших ленах господствовала дворянская знать; как уже отмечалось, здесь мы имеем дело с противоречиями в отношениях между королевской властью и аристократией. Примером знатного дворянина может служить Аксель Лагесен (Брок). Он владел поместьем Клаусхольм возле Раннерса и поместьем Гуннерслевсхольм возле Нестведа помимо еще двух поместий соответственно в Ютландии и на Зеландии, имея в общей сложности 600 сдававшихся в аренду крестьянам дворов. Аксель Лагесен был королевским ленсманом в усадьбе Тордруп поблизости от Раннерса и благодаря этому имел сильные позиции в этой округе, однако не пренебрегал и менее крупными монастырскими ленами на севере Зеландии. Монастырь Эсром в 1465 г. предоставил Акселю в ленное владение четыре деревни на севере Зеландии с 35 дворами в знак благодарности за то, что он подарил монастырю один-единственный двор, а в 1488 г. получил в аренду шесть дворов на юге Зеландии от женского монастыря Св. Агнете в Роскилле. Господин Аксель, естественно, заседал в государственном совете, где всегда был хорошей опорой королю. Вообще же он не играл никакой политической роли.
К концу периода средневековья значение дворянства в военной сфере пошло на убыль, а его способность к независимому ведению военных дел была ослаблена. В XV в. господские усадьбы уже не имели настоящих укреплений, а развитие боевых приемов пехоты привело к тому, что дворяне не могли дать отпор хорошо организованному крестьянскому восстанию, что проявилось как в 1441 г., так и позднее, в 1534 г., во время «Графской распри». Основное ядро войск короля и герцога в Швеции в 1497 г. и в Дитмаршене в 1500 г. составляли немецкие ландскнехты. Однако каждый дворянин все еще владел мечом.
В XIV столетии все дворяне, которым это было по силам, укрепляли свои усадьбы. Свидетельством тому являются многочисленные валы по всей стране, существующие и по сей день, хотя нужно иметь в виду, что не все они служили крепостными сооружениями в одно и то же время. Часто речь шла о двух возвышениях, из которых одно было поменьше, но с высокой башней из камня или дерева, а другое — покрупнее, с жилыми и хозяйственными фахверковыми постройками. В XV в. господские усадьбы располагались уже на четырехугольном возвышении, окруженном рвом, но других укреплений не было. Главный дом с течением времени стали часто возводить из камня или кирпича. Он имел скромные размеры, однако отдельные дворяне демонстрировали свою власть и умение, сооружая каменные здания с двумя или тремя крыльями (например, Клаусхольм) или простой дом из четырех этажей, из каковых наиболее известным и лучше всего сохранившимся является Глиммингехус. Скромная часть мелкопоместного дворянства едва ли имела для проживания нечто большее, чем хороший крестьянский двор с соломенной крышей.
Хозяевам некоторых больших поместий, таким, как, например, Клаусхольм Акселя Лагесена, принадлежали многочисленные крестьяне из местной округи, работавшие на барщине, однако большие поля при главной усадьбе и крестьяне на барщине не были характерной чертой датских дворянских поместий. Даже при господских усадьбах хорошей постройки сдававшиеся в аренду земельные участки были по большей части раздроблены и рассеяны по широкой округе и даже находились в отдаленных районах, что являлось результатом случайного наследования имений. Возделываемая крестьянами земля представляла собой, безусловно, важнейший источник дохода, но если речь не шла о необходимости обеспечить труд на барщине, то было само по себе безразлично, где находились крестьянские участки, и они оставались там, где оказались в результате смены наследователя.
Существование в средние века было ненадежным. Имелись основания помнить о том, что «нет ничего более определенного, чем смерть, и нет ничего более неопределенного, чем смертный час». Люди страшились скоропостижной смерти, когда человек не успевал подвести итоги своей жизни перед Богом и людьми. Прежде чем отправиться на войну или пуститься в опасное путешествие, были все основания исповедаться и сообщить свою последнюю волю. В церквах фрески напоминали прихожанам о Судном дне, когда спасшиеся вознесутся на небо, а осужденные будут низвергнуты в ад на вечные муки. А до Судного дня предстояло пребывание в чистилище. Его срок мог быть сокращен добрыми деяниями и покаянием, и многое можно было заслужить, принеся дары монастырям, где монахи или монахини вели чистую жизнь, или заказывая богослужения в честь Девы Марии и святых. Устраивались специальные богослужения во спасение души, когда священник молился за устроителя и его род. Это могло вылиться в проведение ежедневных месс во спасение души (за исключением воскресений и праздников) и одного большого богослужения раз в год.
