Однако в связи с тем, что часть пехотных дивизий и без того оставалась в обсервационных армиях, а еще часть не успевала с сосредоточением к началу первых операций, русские силы в первый месяц войны были и без того ограниченны. Создание стратегического резерва в таких условиях только ослабляло фронтовые группировки. И при этом, как на грех, корпуса для 9 й армии были «выдернуты» с наиболее ответственных направлений (из 4 й и 1 й армий). Так, успех 3 й и 8 й армий Юго-Западного фронта в сражении на Двух Липах был предопределен и без одного корпуса. Наступление 2 й армии Северо-Западного фронта также вполне могло обойтись без одного корпуса (2 й корпус был отправлен на осаду Летцена, а так бы остался в составе наступающей армии). Иными словами, Ставке было где взять «лишние» корпуса, но взяты они оказались совсем не там, где было можно.
Ю.Н. Данилов впоследствии так характеризовал значение 9 й армии: «Эта армия должна была оставаться временно в руках Верховного Главнокомандующего, который прозорливо предвидел, что в условиях современной войны, войска, уже введенные в операцию, быстро теряют свою наступательную энергию и легко поддаются изнашиванию. Нужны новые силы для развития операции и доведения ее до конца. Названные корпуса и позволили Верховному Главнокомандованию регулировать ход первых боев»[81]. Но является неоспоримым фактом, что 1 я и 4 я русская армия были ослаблены на два корпуса (Гвардейский и 1 й армейский), по корпусу на каждую армию. В итоге, по справедливому замечанию А.А. Керсновского, «первое повлекло за собой тактически нерешительный исход Гумбиненнского сражения, второе едва не привело под Красником к катастрофе всего Юго-Западного фронта».
Следовало бы решительно притянуть на передовой театр войска 6 й и 7 й армий, прикрывающих, соответственно, псевдовероятную угрозу со стороны Швеции и Румынии, но великий князь Николай Николаевич взял из них лишь часть соединений, предпочитая ослабить уже нацелившиеся против неприятеля фронты в самом преддверии общего решающего наступления. Кроме того, дальневосточные и сибирские корпуса стали отправляться на запад только после того, как окончательно определилась позиция Японии, объявившей 12 августа войну Германии. Представляется, что с выступлением Великобритании на стороне Антанты 22 июля японцы никоим образом не могли уже угрожать Российской империи.
Генерал от кавалерии Александр Васильевич Самсонов. Убит 18 августа 1914 г.
В свою очередь, второочередные дивизии в основной своей массе оставались в тылах фронтов, обеспечивая коммуникации, и были призваны на передовую лишь после первых сражений, исход которых для русской стороны в основном был неудачен. Получилось, что 52 % вооруженных сил Российской империи отправлялось против Австро-Венгрии, 33 % – против Германии, и целых 15 % простаивали зря в обсервационных 6 й и 7 й армиях. Эти войска были переброшены на фронт, но с опозданием на несколько недель.
В результате распыления сил и средств русские нигде не имели необходимого для решительной победы перевеса над противником, несмотря на то, что главные силы немцев отправлялись на Запад, а Австрия держала три армии против Сербии. Только в ночь на 24 июля австрийцы стали перебрасывать свои войска (2 я армия ген. Э. фон Бем-Эрмолли) из Сербии в Галицию по семи железнодорожным линиям. Поэтому Австро-Венгрия объявила России войну лишь в этот день, 24 июля. В итоге высаженные на Дунае австро-венгерские 4 й и 7 й армейские корпуса, а также 20 я и 23 я пехотные дивизии опоздали к началу Галицийской битвы, позволив русским одержать верх в Галич-Львовской наступательной операции и удержать оборонительный фронт в Люблин-Холмском сражении.
Молебен в лесу в четырех верстах от противника
Помимо прочего, своеобразный план развертывания привел к «перетасовке» корпусов между армиями, затеянной великим князем Николаем Николаевичем, занявшим 20 июля пост Верховного главнокомандующего. В результате австрийцы едва-едва не разгромили северный фас Юго-Западного фронта, а русская победа в Галицийской битве оказалась неполной; в Восточной же Пруссии наступление 1 й и 2 й армий закончилось тяжелейшим поражением, тем более обидным, что мы имели небольшой численный перевес и превосходили противника в качестве войск. Видно, что предвоенные предположения русских военных деятелей не выдержали испытания с самого начала войны.
План русского безоглядного наступления в Восточную Пруссию был принят под давлением французов, отказавшихся от ведения стратегической обороны на первом этапе кампании, что подразумевало генштабистское окружение генерала В.-К. Мишеля до 1911 года. Понятно, что именно французы подтолкнули русскую сторону к самоубийственному броску вперед, еще не закончив сосредоточения.
Перед войной, когда зависимость Российской империи от Франции в финансовом отношении была налицо и даже усугублялась, русский Генеральный штаб до предела снизил сроки готовности русских армий вторжения. Так, начальник Генерального штаба в 1911 – начале 1914 года ген. Я.Г. Жилинский на военной игре 1914 года в Киеве вообще перешел в наступление на десятый день с объявления общей мобилизации, что было просто технически невозможно. В итоге войска 1 й русской армии на данной игре вступали в бой с неприятелем на двенадцатый день с начала мобилизации, а войска 2 й армии – на четырнадцатый.
Таким образом, тесная взаимосвязь первых операций союзников в коалиционной войне должна была остановить победный бег германской военной машины. Впрочем, существуют и иные точки зрения. Так, ген. Н.Н. Головин считает, что ясная позиция русской стороны о невозможности быстрого наступления в Германию вынудила бы французов отказаться от идеи встречного наступления в Эльзас-Лотарингию и сквозь Вогезы. Таким образом, по Головину получается, что русские могли решающим образом повлиять на выбор метода ведения первых операций у французской стороны – наступление или оборона[82]. Представляется, что мы ничего не могли сделать в этом вопросе.
Другое дело, что, возможно, не стоило столь безоглядно соглашаться с французскими планами. Но, раз уж мы согласились, то, возможно, следовало бы обороняться против австрийцев, передав главную группировку на Северо-Западный фронт. Однако В.А. Сухомлинов и Ю.Н. Данилов, по извечной российской привычке искать компромисс в бескомпромиссной ситуации, попытались совместить условия франко-русских договоренностей с решениями совещания 1912 года, которое проходило в русле идей конца XIX столетия – то есть нанесения приоритетного удара по Австро-Венгрии. В итоге русские армии были достаточно равномерно распылены для наступления на всех фронтах, пусть и с небольшим уклоном против Австрии.
Однако и подразумевалось, что австрийцы большую часть своих сил бросят против России, а немцы – против Франции. В итоге русские везде имели примерно равное с противником соотношение сил и средств, не имея преимущества ни на одном из стратегических направлений. Результат такого планирования – разрешение исхода первых операций в зависимости от качества войск и воинского искусства командования высших степеней. Нелогичное поражение в Восточной Пруссии и «вымученная» победа в Галиции стали вполне закономерным итогом подобного шатания военной мысли Генерального штаба и военного министерства перед войной.
Русское развертывание было гибким, так как в него заранее включался железнодорожный маневр. В отличие от плана 1900 года, когда части жестко привязывались к пунктам развертывания, теперь русские могли усилить удар на избранном направлении, хотя в нем и участвовали бы те же самые сорок пять процентов всех русских сил и средств, что были намечены и в 1900 году. Основными факторами, определившими специфику развертывания русской действующей армии, стали:
1. Характер начертания западной границы Российской империи с выдвинутым передовым театром («Польским балконом»);
2. Низкие темпы мобилизации и сосредоточения войск;
3. Коалиционный характер войны[83].
Размеры перевозок по сосредоточению на государственной границе достигали цифры в 4531 эшелон, без учета запасных частей, ополчения и артиллерийских тыловых учреждений, которые требовали под себя еще 4170 эшелонов. Из этого количества 2562 эшелона (около шестидесяти процентов) располагались западнее линии Санкт-Петербург – Москва – Харьков – Севастополь. Еще 1608 эшелонов – восточнее (16 й, 24 й, 5 й армейские, и 3 й Кавказский корпуса). Из местностей восточнее данной линии должны были подойти 18 % регулярной пехоты, 33 % второочередных дивизий, 30 % кавалерии[84].
Долговременность русского сосредоточения вынудила невольно применить эшелонированную систему боевых порядков в первых операциях на Висле. Подходившие из глубины страны армейские корпуса включались в уже проводимые операции, придавая военным действиям новый импульс. Но в последующем опыт 1914 года так и не был учтен: до конца Первой мировой войны русские делали ставку на массовый удар максимумом сил в избранном направлении, практически не задействуя своевременное маневрирование силами и средствами между фронтами.
