Сделавши эти предварительные заключения, обратимся к рассмотрению начальной летописи. С первых строк ее виден уже источник и образец летопись византийская: русский летописец начинает свою повесть точно так же, как и летописец византийский, исчислением стран, которые достались потомству троих сыновей Ноевых; это исчисление взято из греческого летописца, Георгия Амартола; но русский летописец вставил в него: подле Иллирии (Илюрик) словене, и потом в конце исчисление северных рек и народов, причем Карпатские горы называются Кавкасийскими или Угорскими. Включивши в число семидесяти двух народов и народ славянский, от племени Афетова, летописец указывает первоначальное жилище славян на Дунае и потом выселение их на север и северо-восток, сперва добровольное, потом вынужденное притеснениями врагов, волхов; для определения этих волхов, по понятиям летописца, можно пользоваться другим местом летописи, где говорится о нашествии венгров на Дунайские страны: "Пришел от востока (угры) и устремишася через горы великие и почаша воевати на живущая ту волхи и словени. Седяху бо ту преже словени, и волъхве прияша землю словеньску; посем же угри прогнаша волъхи, и наследиша землю, и седоша с словены, покоривше я под ся". Итак, венгры застали волхов вместе с славянами. В рассказе о поселении славянских племен в нынешней России, их быте и судьбе тотчас видно, что составитель летописи житель Киева, принадлежит к племени полян; это племя на первом месте, им особенно занимается летописец, об нем больше всего знает, его нравственность превозносит в ущерб всем остальным племенам. Летописец знает, что в отдаленные времена, когда еще поляне жили особо, отдельными родами по горам киевским, уже шел путь из Скандинавии в Грецию, по Днепру и северным рекам озерной области; на первых страницах летописи уже дается уразуметь значение географического положения Европейской России, значение водных путей. После известия о море Понтском, или Русском, в летопись вставлено сказание о путешествии апостола Андрея на север до Новгорода; понятно, что сказание это могло явиться во времена христианские, когда узнали, что апостол Андрей проповедовал в Скифии; вставка начинается словами: "Яко же реша".
За вставкою о путешествии апостола Андрея следует рассказ о построении города Киева. Во времена летописца составилось уже обычное объяснение местных названий именами лиц, будто бы тут живших, явились братья Кий, Щек, Хорив с сестрою Лыбедью для объяснения названий Киева, гор Щековицы и Хоревицы и речки Лыбеди.
Летописец сообщает нам два предания о Кие: одно мы должны назвать собственно толкованием; были во времена летописца люди, которые, основываясь на выражении "Киев перевоз", толковали, что Кий было имя перевозчика; летописец отвергает это сухое толкование; он принимает предание о Кие-князе, который ходил в Царьград, принял большую честь от царя и на возвратном пути основал на Дунае маленький городок Киевец. Но здесь для нас очень важно выражение летописца: "Яко же сказают". Здесь виден источник, которым пользовался летописец, - это народные сказания. Принимая предание о Кие-князе, летописец и роду его, потомству всех братьев приписывает княженье между полянами: "И по сих братьи держати почаша род их княженье в Полях"; потом, чтоб показать особность всех остальных племен, прибавляет: "В Деревлях свое, а Дреговичи свое" и т. д., т. е. в Деревах, у древлян свое, независимое, княженье, а дреговичи держат свое. Но мы знаем, как летописец вывел заключение о важном владельческом значении Кия и его рода; источники его относительно дреговических и древлянских княжений еще более скудны, и в летописи Переяславля Суздальского читаем: "А деревляне собе, а дрягвичи собе жить (начаша), а словене собе новгородци, а полочане тако ж без князей" и проч.
Сказавши о расселении племен славянских, о народах чужих, которые в его время платили дань Руси, летописец сообщает известия о нашествии разных степных народов с востока на славян - единственные события в жизни последних; здесь источниками служат для него отчасти греческие летописи, отчасти туземные, славянские предания и пословицы. Так, из византийских источников он знает, что угры белые явились при царе Ираклии и ходили на Хозроя, царя персидского; из славянских преданий знает он о притеснениях, которым дулебские женщины подвергались от аваров; из пословицы: погибоша аки обры, заключает о гибели этого народа без племени и наследка. Потом летописец переходит к описанию нравов и обычаев племен славянских. Сведение об этом предмете, разумеется, он мог получить из разных преданий и песен; но он сам указывает на другой, верный источник, старинные нравы и обычаи племен, сохранившиеся в его время: "Это делают вятичи и ныне", прибавляет он, говоря о древних языческих похоронных обрядах; должно заметить и здесь, что о северных, отдаленных племенах летописец знает мало, говорит неопределенно, вообще: "Си же творяху обычаи кривичи, прочии погании". Подле описания славянских нравов и обычаев вставлено описание нравов и обычаев различных народов из греческой хроники Георгия (Амартола). Известия о дорюриковском быте восточных славян оканчиваются известием о притеснениях, которым подвергались поляне от древлян и других окрестных племен и потом известием о нашествии козар, которые принудили полян платить себе дань; здесь вставлено сказание о дани по мечу с дыма, сказание, очевидно, позднейшее, сочиненное уже в то время, когда козары пали под ударами русских князей: "Нашли козары полян, сидящих по этим горам в лесах, и сказали козары: платите нам дань.
Поляне, подумавши, дали по мечу от дыма; понесли эту дань козары к князю своему и старейшинам и сказали им: вот мы нашли дань новую. Те спросили их: откуда вы это взяли? В лесу, на горах, над рекою Днепровскою, отвечали они. Старцы козарские сказали тогда: не добра эта дань, князь! мы доискались ее оружием, которое остро только с одной стороны, саблями, а у этих оружие обоюду острое, меч; будут они брать дань на нас и на других странах". Так и случилось, прибавляет летописец: владеют козарами русские и до сего времени.
Вот все, что находим в летописи о дорюриковском времени: картина, по-видимому, очень скудная в подробностях; но мы не имеем никакого права предполагать, что летописец утаил от нас что-нибудь, что он знал больше, чем сколько записал, следовательно, и в самой действительности историк не должен искать ничего больше; и в самом деле, каких еще нужно более подробностей? Живет каждый особо с родом своим на своих местах, владеет родом своим; когда изгоняются завоеватели, то род встает на род, и начинаются усобицы; летописец упоминает о городах; но тут же и дает знать, как мы должны представлять себе эти города, их отношения между собою и к остальному народонаселению: жители их пашут землю, присутствие городов не мешает людям жить в лесу подобно зверям, убивать друг друга, похищать девиц; вот весь быт, и что еще сказать об нем кроме того, что сказано у летописца? Рассказ его ясен и полон. Племена воюют друг с другом, сильнейшие обижают слабейших; но что представляют подробности этих усобиц и можно ли надеяться найти их в летописи? Но летописец записал предания о движениях варварских народов из Азии, о внезапном исчезновении, смене одного другим, притеснениях, которым подвергались от них племена оседлые, но слабые по причине разъединения своего: таковы главные явления в жизни племен, населявших искони великую восточную равнину Европы летописец русский продолжает в этом отношении историков древности. Перечислены племена по свежим следам, как они сохранились во времена летописца; наконец, записано сказание о происхождении его города, главного города всей Русской земли, сказание, составившееся по общему закону, чрез объяснение местных названий именами лиц.
После сказания о козарской дани начинается собственная летопись, т. е. погодное записывание событий, С какого же времени летописец начинает свою летопись? Он начинает ее с 852 г. по р. х.: "С царствования Михаила, императора греческого, является впервые название Русской земли: об этом мы узнали, продолжает летописец, потому, что при царе Михаиле приходили русские на Царьград, как пишется в летописце греческом; поэтому-то отсюда начнем и числа положим".
По образцу греческого летописца и наш начинает перечисление: от Адама до потопа столько-то лет; от потопа до Авраама столько-то и т. д., доходит до царя Михаила и от него переходит к русской истории. "От перваго лета Михаилова до перваго лета Олгова, русскаго князя, лет 29, а от перваго лета Олгова, понеже седе в Киеве, до перваго лета Игорева лет 31; а от перваго лета Игорева до перваго лета Святославля лет 33; а от перваго лета Святославля до перваго лета Ярополча лет 28; а Ярополк княжи лет 8; а Володимер лет 37; а Ярослав княжи лет 40. Тем же от смерти Святославли до смерти Ярославли лет 85; а от смерти Ярославли до смерти Святополчи лет 60". Любопытно место Никоновского списка, где время призвания князей означено так: "При Михаиле и Василие царема и при Фотии патриарсе придоша словене" и проч. Потом важно окончание смертию Святополка Изяславича знак, что летопись составлена между смертию Святополка и смертию преемника его Владимира Мономаха.
