- Когда "Аррандора" показалась в заливе, - заговорил он вновь, глядя на Мартена, - нас охватило отчаяние. Мы были окружены, и наши пироги не могли выйти в море, чтобы увезти женщин и детей. Ведь мы собирались покинуть родные края и и отдаться на волю судьбы, ища счастья на юге, подальше от этой реки, в которой текло столько крови. Пожалуй, мы бы погибли от голода, выполни это намерение. Но он помешал нам, вождь показал на Бельмона, - и спас нас.
Снова смолк, глядя на жар углей, словно узрев среди пепла картины пережитого. Потом продолжал рассказ, как при виде парусов "Аррандоры" решил было лишить жизни женщин и детей, чтобы те не попали в руки белых, и напасть на корабль, дабы пасть в борьбе. По счастью он успел увидеть, что пришельцы спускают шлюпки. Так что изменил намерения, охваченный безумной мыслью, что те могли бы ему помочь, если предостеречь их перед своими врагами. Выслал пирогу с несколькими гребцами навстречу шлюпке, а потом и сам поднялся на палубу "Аррандоры"и сумел убедить Бельмона в опасности, грозящей со стороны воинов и жрецов Кора.
Бельмон, которому нужна была только пресная питьевая вода, был вынужден добывать её под аккомпанемент огня своих орудий. Потом - как сам он признался Мартену, о чем Мудрец не знал, или во всяком случае не вспоминал, - дал убедить себя "гласу злата" и согласился на экспедицию вверх по реке, до самого Нагуа. И, наконец, вернув власть Квиче, оставил ему немного оружия, несколько топоров и старых инструментов, и отплыл, обещая вернуться при случае.
- А мы, - продолжал Мудрец, - мы остались на пепелище, чтобы начать все сначала. Там, над рекой, не уцелело ни единого дома, огороды заросли кустами и высокой травой, джунгли наступали со всех сторон, захватывая обработанные земли и прижимая нас к кромке берега. Мы боролись с ними, как до этого боролись с людьми. И знаете, это тоже была борьба не на жизнь, а на смерть.
Мартен задумчиво кивнул, представляя этого человека во главе кучки уцелевших, которые примитивными орудиями корчевали деревья, выжигали пни, вырубали колючий кустарник, засевали крошечные делянки, на которые тут же вновь наступали джунгли. Потом перед его глазами возникла картина обширных полей, садов и плантаций, виденных им с дворцового холма; вид цветущего изобилием края, погруженного теперь в сон среди бескрайнего ночного покоя, под холодным светом луны и звезд.
Подняв глаза, он с уважением взглянул на Мудреца. Тот был творцом этого чуда. Это он заключил союз с беглецами, которых прибывало все больше, принося в Амаху добытые у испанцев навыки и даже иногда кое-какие орудия, или немного посевного зерна, и джунглям пришлось уступить перед их совместными усилиями и отчаянным упорством. Край, разоренный войной, возрождался и расцветал под его руководством. Он указывал места под строительство индейских домов в Нагуа и под поселки пришельцев в глубине страны; построил пристань и амбары на берегу; организовал дозор над лагуной; укротил фанатизм жрецов; проявил религиозную терпимость, редкую даже для Европы! Да, он был мудрецом. И все же...
- Я дал этим людям покой и мир, - говорил он с горечью. Никто в Амахе не умирает с голоду, никто не погибает в муках на алтарях Тлалока, и плоды их труда не гибнут в пламени набегов. Много поколений так они не жили, не ели и не спали так спокойно. И все равно, бунтуют и проклинают, ненавидят и чинят против меня козни. Может, зря я послушал твоих советов, - повернулся он к Бельмону. - Может, лучше было моим людям умереть, когда "Аррандора" впервые стала на якорь у нашего берега.
Он склонился к Бельмону и говорил шепотом, с долгими паузами, словно с трудом извлекая сокровенные мысли.
- Не могут забыть! Ни те, ни другие. Не могут забыть о прошлом, о годах войн, о мести, о пролитой крови. Глупцы! Они не могут понять, что такое мир. Жаждут обратить в рабов людей, живущих к югу от Амахи, чтобы захватить их женщин, и горцев на севере - где есть серебро. Жаждут военных походов, крови, жертв, схваток. Глупцы, - повторил он, - глупцы!
Да, некоторым пришлось заплатить жизнью за эту глупость. Но не мог же он казнить всех: было их слишком много. Потому он склонен был принять помощь Мартена. Имея вооруженную, верную ему армию и столь могучего союзника, сможет овладеть внутренней ситуацией, удержать и укрепить свою власть. Никто не отважится бунтовать против него, а вожди Аколгуа и Хайхола станут ещё больше ценить мирные и дружественные отношения с его державой. С другой стороны, вербовка добровольцев в экипажи кораблей удалит из страны наиболее воинственные элементы - беспокойные души, готовые на все. Нет сомнений, их будет предостаточно. Достаточно объявить набор в Нагуа и разослать гонцов вверх по реке и вглубь страны, в другие поселения, и слетятся они, как мошки на свет.
Говорил он о них с презрительной надменностью, не лишенной однако некоторой грусти. Может, даже зависти к их будущему участию в военных приключениях? Сам он не мог позволить себе ничего подобного, поскольку был Мудрецом; нес тяжесть решений и ответственности за мир в Амахе. Губительная мудрость парализовала его порывы; они же будут сражаться, добывая славу или смерть.
- Глупцы! - повторил он ещё раз, ударяя палкой по угасшему огню.
Рой искр взлетел вверх от удара и опал в неподвижном воздухе. Квиче подбросил немного сухого хвороста и встал, следом поднялись Мартен с Бельмоном. Когда вспыхнуло пламя, Мудрец протянул им обе руки, они подали свои над пламенем, и замерли так в молчании, соединенные пожатием крепких рук.
Тогда и так был заключен их союз.
ГЛАВА Х
Когда "Зефир" с "Ибексом" отошли от пристани в Нагуа, Мартен велел спустить на воду все шлюпки с вооруженной командой. Шлюпки плыли вниз по реке, ощетинившись мушкетами, на палубах кораблей пушкари в боевом порядке стояли возле заряженных орудий, аркебузеры - вдоль бортов с оружием наготове, отборные стрелки - на марсах. Английские флаги трепетали на мачтах, а черный флаг с золотой куницей развевался над"Зефиром".
Эта демонстрация силы белых мореходов должна была подтвердить их союзникам факт заключения полезного союза, и заодно предостеречь их на будущее от возможных возмущений против законного владыки страны.
Толпы индейцев, группки негров, старики, женщины и дети сбежались на это зрелище. Люди стояли молча, пораженные и потрясенные. Порывы ветра развевали флаги, колыхали листья и ветви деревьев, а длинный караван шлюпок все плыл по течению, опережая парусники, шедшие на буксире у пирог.
Мартен смотрел на помост, на котором в окружении свиты остался Квиче. Тот застыл неподвижно, опираясь на плечо дочери, за ним видны были гигантская фигура Броера Ворста, Шульца и группы белых матросов, отобранных из экипажа"Зефира". Их оставили в Нагуа для строительства укреплений и как военных инструкторов.
Мартен долго раздумывал и колебался, коме доверить это дело. Больше всего подошел бы Ричард де Бельмон, но он в то же время был единственным человеком, знавшим воды и берега Мексиканского залива, имел связи среди тамошних корсаров и знал их укрытия. Потому его участие, по крайней мере в первых экспедициях, стало неизбежным.
Шкипером на"Ибексе" был некий Уильям Хагстоун, человек несомненно отважный и хороший моряк, но весьма ограниченный. В роли, требовавшей дипломатии и такта, он мог причинить больше вреда, чем пользы.
Вот и оставался только Генрих, у которого не было на это ни малейшей охоты, хоть в конце концов он и поверил, что имеет дело не с дьяволом, и что индейцы относятся к какому-то хоть и низшему, но все-таки людскому племени.
Главным источником тревоги Шульца было опасение, что"Зефир" с "Ибексом" могут никогда не вернуться в Амаху; что Мартен может потерпеть неудачу. Тогда он обречен на долгие годы прозябания среди дикарей, отданный на милость их вождя, без надежды на спасение и возвращение в Европу.
Но у Мартена и в мыслях не было считаться с его опасениями и желаниями. Он лишь позволил ему самому отобрать людей из экипажа и добавил в помощь плотника, разбиравшегося в вопросах фортификации. Обещал вернуться максимум через два месяца и забрать их в следующую экспедицию.
И вот Генрих, хмурый, недовольный и молчаливый, стоял на деревянном настиле пристани и вместе со всеми смотрел вслед удалявшемуся "Зефиру", который замыкал процессию, опережаемый шлюпками и "Ибексом". Когда шлюпки одна за другой стали исчезать за поворотом реки, над кормой "Зефира" блеснула вспышка и взлетел клуб дыма; ядро с рокотом пролетело высоко над гладью реки и ударило в воду за селением, вздымая фонтан серебряных брызг. Тут долетел и гром выстрела, и толпа дрогнула, заволновалась, словно охваченная тревогой, но поняв, что это только прощальный привет удалявшейся флотилии, принялась плясать, смеяться и бить в ладоши.
Иника выбежала на край помоста и громко крикнула, взмахнув рукой, и Шульцу показалось, что он видит высокую фигуру Мартена, который ответил ей таким же жестом. Один из послов приблизился к Мудрецу и шепнул ему что-то на ухо, показывая на девушку, но владыка пожал плечами и небрежно отмахнулся.
