«…неволя возникала и из других источников, из некоторых преступлений „разбоя, конокрадства^, из торговой несостоятельности, а из других памятников знаем, что холопство создавалось еще пленом и княжеской опалой, не говоря уже о происхождении от холопа».
Интересно, между прочим, что имущество в Правде ценится гораздо выше жизни человека, даже свободного человека, а не холопа. Самые тяжелые выплаты вменяются не за убийство, а за поджог и конокрадство. Это дало повод Ключевскому сказать, что «произведение труда для закона важнее живого орудия труда – рабочей силы человека».
«Личность человека, – говорит он, – рассматривается как простая ценность и идет взамен имущества. Мало того: даже общественное значение лица определялось его имущественной состоятельностью».
Вот почему смерд, простолюдин, работающий на земле, который имеет хоть какое-то имущество, ценится больше, чем раб, не имеющий ничего, – все, чем он обладает и чем пользуется, автоматически считается имуществом его господина, включая его самого.
Правда, и этот средневековый арендатор, смерд, на собственное имущество имел весьма относительные права. К тому же и права детей смерда на наследство, или задницу, как называлось оно в Древней Руси, были эфемерными: хозяин мог забрать это имущество после смерти смерда, чем и пользовался:
«Аже смердъ умреть, то задницю князю; аже будуть дщери у него дома, то даяти часть на не; аже будуть за мужем, то не даяти части им».
То есть, если смерд умрет, то его имущество отходит князю, только незамужним дочерям он должен выделить приданое.
«Смерд, работавший на княжеской земле со своим инвентарем, мог передавать дочерям только движимое имущество, остальное же, т. е. участок земли и двор, после смерда, не оставившего сыновей, наследовал князь».
Горожанин находился на ступеньке выше – он мог завещать имущество своим детям. Простолюдин, особенно городской, имел и право голоса на своем вече, у раба такого права не имелось. Зато и за все его прегрешения сполна расплачивался владелец – он платил за холопа, если тот что-то украл на стороне или испортил, не было и никакого спросу с хозяина, если он забил своего холопа до смерти, – с рабом он мог делать все, что ему заблагорассудится. Но любой свободный человек был куда как выше любого холопа. Если холоп имел несчастье ударить свободного человека, то мало того, что хозяин платил обиженному за оскорбление, так еще и этот обиженный имел полное право, встретив этого холопа, убить его. Закупы, стоявшие на промежуточной ступени между свободой и рабством, имуществом тоже не располагали, орудиями труда наделял их хозяин. С переходом в состояние закупа человек терял некоторые права свободного человека: теперь его могли подвергать телесным наказаниям, он больше не мог быть полноценным свидетелем на суде, если его в этом качестве привлекали, то лишь для решения по незначительным делам и только когда не было свидетелей свободных, он, как и холоп, не имел права отвечать за свои проступки: в случае кражи за него платил тот, кто его нанял. Закупы поддерживались в некотором искусственном состоянии, надеясь заплатить выкуп за свою свободу, но чаще вопрос решался в сторону несвободы.
«Ссуда делала закупов должниками владельцев и ставила их в личную зависимость от последних, – поясняет Ключевский, – сообщая им характер полусвободных людей. Такой характер этого состояния обнаруживался в том, что, во-первых, хозяин пользовался правом подвергать своего закупа телесному наказанию за вину; во-вторых, закуп мог быть свидетелем на суде только в незначительных тяжбах и при отсутствии свидетелей из свободных лиц; в-третьих, закуп не отвечал сам за некоторые свои преступления, например за кражу… Закуп по Русской Правде мог всегда прекратить свою зависимость от господина, заплатив ему долг, и закон ставил известные пределы судебной власти господина, как и его праву на труд закупа. Но те же ограничения свободы последнего указывают на усилия владельцев сравнять закупов со своими сельскими холопами. Наконец, боярские тиуны, оставаясь холопами, пользовались некоторыми правами свободных лиц и тем приближались к состоянию закупов: суд принимал их свидетельские показания „по нужде“, когда не было свободных свидетелей; за убийство тиуна, как и свободного простолюдина, закон назначал сорокагривенную уголовную пеню, а не двенадцатигривенный штраф, как за убийство простого холопа. Итак, закон придавал неодинаковое юридическое значение лицам, различавшимся хозяйственным положением».
В целом, отмечает Ключевский, «различие прав вырабатывалось не из отношений общества к верховной власти, а из экономических отношений лиц между собою, из имущественного неравенства людей». Три этих класса – княжьи мужи, люди и холопы – к XII веку претерпели некоторое усложнение, и появилось шесть разрядов, различавшихся уровнем гражданских прав. Эти перемены произошли благодаря появлению новой религии – христианства. Новые церковные власти стали активно строить церкви, приобретать земли, возводить монастыри, и в отличие от князей, которым было мало дела до их временного владения, церкви и монастыри относились к своим владениям с полной серьезностью. Состав самих служителей церкви был очень пестрым: священником мог стать как решивший уйти от мира князь, так и бывший холоп: нередко сильные мира сего жертвовали монастырям своих холопов, которым церковь возвращала личную свободу и не препятствовала в продвижении по карьерной лестнице, если таковые склонности наблюдались. Выходцы из разных слоев населения тоже оказывались в монастырях, кто из нужды, кто из-за полученных увечий, кто из набожности. Церковь даже содержала особые митрополичьи дружины, которые под управлением митрополичьего воеводы ходили с князьями в походы, если возникала такая надобность. Церковное право в те времена было в целом прогрессивнее княжеского, поскольку предполагало все же личную свободу человека. Рабом он считался перед одним только Богом.
С рабством по княжескому закону церковь всячески боролась, и ей тут удалось достичь некоторых побед. Благодаря церковным понятиям в княжеском праве появилось освобождение рабов по завещанию после смерти господина. Считалось, что при таком стечении обстоятельств требуется освободить часть челяди, чтобы она молилась по душе усопшего. Благодаря церковному вмешательству постепенно стали отпускать после смерти господина его жен-рабынь, приживших детей.
В античном праве —
«…если родители были люди разных состояний, между которыми закон допускал брак, то дети наследовали состояние отца; в противном случае – состояние матери. Так, закон не допускал правильного брака свободного лица с несвободным; поэтому дети свободного и рабы рождались рабами, дети свободной и холопа – свободными».
В церковном праве упор делался на соблюдение чистоты семейных нравов. Русское общество начальной истории было совершенно варварским и по церковному разумению аморальным: женатый господин не гнушался предаваться плотским радостям со своими холопками. Чистотой семьи тут и не пахло. Поэтому-то церкви и удалось если не истребить полностью это безобразие, то хотя бы немного смягчить, навязав княжескому праву освобождение холопки с ее детьми после смерти фактического мужа, освобождение из рабства холопки, над которой насильничал свободный мужчина, освобождение из рабства холопов любого пола, если господин нанес им тяжелые увечья.
Впрочем, у княжеского права, помимо вопросов о месте рабства в раннесредневековом обществе, было множество гораздо более животрепещущих тем для размышлений. Установление порядка населению было не самым актуальным. Куда как более важным было установление порядка между самими князьями.
Княжеская чехарда (XI век)
Наследство Ярослава Мудрого
Последним князем Днепровской Руси, которому удалось держать свое государство твердой рукой, был самовластец Ярослав Мудрый. После него сыновья перессорились, и начался процесс, который называют феодальной раздробленностью, то есть власть более не сосредоточивалась в одних руках. Все хотели получить заповеданный Киев, но никто не мог в этом Киеве удержаться. Виноват в таком положении вещей был особый порядок наследования, сложившийся на Руси. После смерти Ярослава его единое владение поделили между собой сыновья. Сыновей было много. Наследство они делили по правилам. Но потомкам Ярославичей было уже куда как труднее. У каждого из сыновей появились свои сыновья, у каждого из этих сыновей – свои, и так далее, пока порядок дележа наследства вовсе не стал кошмаром и головной болью.
В первоначальном дележе наследства Ярослава участвовало шесть князей – пятеро сыновей самого Ярослава и один внук от умершего раньше отца старшего сына Владимира. Кроме самого Ярослава были еще живы его братья и дети от его братьев, но эти князья в дележе наследства участия не принимали, потому что еще при жизни Ярослава успели получить свое наследство, на долю детей Ярослава и его внука они не претендовали (речь идет о полоцких Изяславичах). По словам Летописи, наследство Ярослава было распределено им таким образом:
