Как видим, простой человек, уже сидя в камере провинциального отдела ОГПУ, мог невозбранно, не униженным тоном просителя, а как к равному обратиться к Сталину и добиться справедливости.
И этот принцип строго соблюдался все последующие годы. Но когда начались широкомасштабные репрессии 1937/38 годов, стол Сталина почему-то не оказался завален письмами, подобными андреевскому. Хотя «наверх» писали не без успеха и тогда… Показательный, но далеко не единственный, пример здесь — будущий маршал Рокоссовский.
Так не потому ли в те годы не хлынул в Кремль поток писем, что большинство репрессированных знало за собой реальную, а не «выбитую» в НКВД вину? Ныне, правда, приходится читать в публикациях
«демократов» о том, что письма-де шли сотнями тысяч, но «не доходили» до Сталина. При всём при том в «демократических» публикациях документов почему-то по сей день не приведено хотя бы два-три таких «нерассмотренных» письма, «осевших» в «подвалах НКВД».
Но это так — присказка!
Быль же была таковой…
В августе 1936 года в Москве начался первый Московский процесс по делу «антисоветского террористического центра» Зиновьева и Каменева.
В январе 1937 года прошёл процесс по делу «Параллельного антисоветского троцкистского центра», где среди обвиняемых были Муралов, Пятаков, Радек (двух первых приговорили к расстрелу, третьего — к заключению).
На лето 1937 года пришёлся процесс Тухачевского по делу о военном заговоре в РККА, а на март 1938 года — процесс «правотроцкистского» блока Бухарина.
Одновременно шла серьёзная чистка в Наркомате иностранных дел. Послов вызывали в Москву и многих расстреливали. На процессе Бухарина судили заместителя наркома иностранных дел Крестинского…
Не обошли репрессии и Коминтерн.
Причины чисток и репрессий среди советской элиты второй половины тридцатых годов не укладываются в какую-то одну общую схему. Только очень недобросовестный или очень неосведомлённый человек может рассматривать их как нечто цельное. И уж нет объяснения более далёкого от верного, чем видеть за ними борьбу Сталина за власть.
Сталин здесь действительно боролся, но — не за «кресло», а за будущее страны, за державу народа.
Что же до якобы «кровожадности» Сталина, то вот как видели судьбу Бухарина и Рыкова, арестованных в феврале 1937 года в ходе пленума ЦК, члены комиссии ЦК. В неё, образованную под председательством Микояна, вошло тридцать шесть человек, в том числе все члены Политбюро, Н.К. Крупская, М.И. Ульянова, Н.С. Хрущёв, С.М. Будённый…
Итак…
Нарком внутренних дел Ежов: исключить из партии, предать обоих суду Военного трибунала и расстрелять. Его поддержали — уже после выступления Сталина, кстати, — Мануильский, Косарев, Шверник и Якир.
Постышев — исключить и судить, но — «без применения расстрела».
Сталин же, который выступал четвёртым, предложил обоих исключить из партии, «суду не предавать, а направить дело в НКВД». Остальные члены комиссии поддержали Сталина.
Думаю, не случайно позднее сами арестованные и расстрелянные Косарев и Якир были вот уж действительно кровожадны. Им расследование преступной (тут уж читателю придётся поверить мне на слово) деятельности Бухарина и Рыкова в НКВД было ни к чему.
И даже поверхностный анализ показывает, что в истории с, например, «московскими процессами» переплетаются сразу несколько разнородных явлений, порой враждебных друг другу даже на одной скамье подсудимых.
Тухачевского, Якира, Уборевича, Корка, Эйдемана, Фельдмана, Путну и Примакова судило Специальное судебное присутствие Верховного суда СССР во главе с председателем Военной коллегии Верховного суда Ульрихом. Пятерых из семи членов
присутствия — Алксниса, Блюхера, Белова, Дыбенко, Каширина — через год тоже расстреляли. Кто-то был авантюристом, кто-то — троцкистом, кто-то вульгарно «зажрался», спился и переродился, а кто-то погиб и безвинно.
Но последних было меньшинство.
Впрочем, безвинно — не беспричинно. Клеветой политические авантюристы устраняли тех, кто мешал тем же авантюристам, троцкистам или…
Или — умело скрывающим свою суть прямым врагам Советской власти…
Ещё резче проявилась эта черта чисток внутри органов госбезопасности. Примитивное объяснение Троцкого, троцкистов и других противников Сталина — убирают, мол, неудобных свидетелей, не заставило себе ждать. Но дело было не в этом. И даже не в том, что Ежов в процессе чисток резко уменьшил процент чекистов-евреев. Сама чекистская среда, как и среда вообще политическая и военная, была политически и психологически многослойной.
Сегодня стали доступными, хотя и в малотиражных (от 1 до 3 тысяч экземпляров) сборниках документов, такие данные, которые не оставляют сомнений в картине ряда широких не только антисталинских, но и, в точном смысле этого слова, антигосударственных заговоров, сформировавшихся по разным причинам в период с конца 20-х по вторую половину 30-х годов.
Только в одних сборниках Международного фонда «Демократия» из серии «Лубянка. Сталин», охватывающих период с 1922 по 1953 год, опубликовано суммарно более 1700 (тысячи семисот) различных документов, изучение которых опровергает «демократические» же инсинуации против Сталина, включая обвинение в санкционировании
массового применения пыток и мер физического воздействия в ОГПУ-НКВД. Хотя меры физического воздействия — как исключительное средство для получения сведений от месяцами не сознающихся и явно виновных — в 1937 году были допущены.
Но для этого, как правило, требовались особые указания… И, много рассусоливая о массовых санкционированных «пытках» в НКВД, «демократические» «историки» приводят единичные конкретные документы о санкционировании мер физического воздействия по отношению к, например, Уншлихту, Белову и ряду других высокопоставленных арестованных. Но очень уж тогда острая сложилась ситуация — приходилось убеждаться в предательстве многих надёжных, казалось бы, людей.
Я не собираюсь чрезмерно утомлять читателя этой — надеюсь, достаточно простой для чтения и восприятия — книги многочисленными выдержками из архивных бумаг, но кое-что приведу.
Вот, скажем, заявление от 13 апреля 1939 года одного из бывших руководителей ОГПУ и НКВД времён Ягоды и Ежова — Михаила Фриновского, личности колоритной и незаурядной, на имя народного комиссара внутренних дел СССР Берии, вскоре попавшее на стол и к Сталину.
Оно начинается так:
«ЗАЯВЛЕНИЕ
Следствием мне предъявлено обвинение в антисоветской заговорщицкой работе. Долго боролась во мне мысль необходимости сознаться в своей преступной деятельности в период, когда я был на свободе, но жалкое состояние труса взяло верх. Имея возможность обо всем рассказать Вам и руководителям партии, членом которой я недостойно был последние годы, обманывая партию, — я этого не сделал. Только после ареста после предъявления обвинения и беседы лично с Вами я стал на путь раскаяния и обещаю рассказать следствию всю правду до конца, как о своей преступно-вражеской работе, так и о лицах, являющихся соучастниками и руководителями этой преступной вражеской работы.
Стал я преступником из-за слепого доверия авторитетам своих руководителей ЯГОДЫ, ЕВДОКИМОВА и ЕЖОВА, а став преступником, я вместе с ними творил гнусное контрреволюционное дело против партии…»
И далее идут подробные, конкретные не столько даже показания, сколько воспоминания с изложением различных ситуаций и разговоров, с упоминанием многих фамилий… Эти «воспоминания» даже в печатном варианте занимают более 16 страниц типографского формата 70X100 1/16. Причём в конце Фриновский обещает рассказать «с исчерпывающей полнотой» ещё многое из того, что ему известно…
Такое не продиктуешь и не выбьешь «пытками»… Такое может написать лишь запутавшийся, очень виновный, но осознавший бессмысленность запирательств человек, много повоевавший за народное дело, много для страны потрудившийся, но с какого-то момента переоценивший свои и своих единомышленников возможности обойтись без руководства Сталина, а взять «руль» управления страной самим…
Или вот показания от 1 июня 1937 года бывшего Маршала Советского Союза Михаила Тухачевского, раздел II «План поражения»… Начало таково:
«Центр антисоветского военно-троцкистского заговора тщательно изучал материалы и источники, могущие ответить на вопрос: каковы оперативные планы Гитлера, имеющие целью обеспечение господства германского фашизма в Европе?..»
И далее следует подробный анализ, на который способен не следователь НКВД, а лишь один из высших военачальников и штабников, каким Тухачевский в РККА и был… И это тоже не показания в чистом виде, а военно-политический разбор, в ходе которого Тухачевский увлекается и начинает полемизировать со своими же «подельниками» и пишет, например:
