Выбор пал на Жерара, епископа Флорентийского, бургундца с безупречной репутацией, который в декабре 1058 г., с одобрения императрицы Агнессы и – что было в равной степени важно – герцога Гофрида Лотарингского, принял папский титул под именем Николая II. Он и его кардиналы, поддерживаемые герцогом Годфридом, с небольшим военным отрядом двинулись на Рим, где их сторонники, возглавляемые неким крещеным евреем по имени Лео ди Бенедикто Кристиано, открыли Трастеверианские ворота. Они быстро заняли Тибрский остров и сделали его своей штаб-квартирой. Последовал несколько дней уличных боев, но в конце концов Латеранский дворец был взят штурмом, а Бенедикт едва успел бежать в Галерию[32].
Партия реформ вновь победила, но заплатила за это высокую цену. Бенедикт по-прежнему оставался на свободе и имел немало верных сторонников; многие римляне, которых заставляли приносить клятву Николаю, поднимали для этого левую руку в знак того, что правой они уже клялись его сопернику. Самым неприятным было сознание, что даже теперь победа была достигнута только благодаря военной поддержке герцога Годфрида. Короче, после всех усилий прошедшего десятилетия папство находилось в том же состоянии, в каком его застал папа Лев, – разрываемое на части римской аристократией и империей, способное иногда натравить одних на других, но недостаточно сильное, чтобы утвердить свою независимость от обоих. В таких условиях ни о каких реформах не могло идти речи. Церковь должна была каким-то образом стать на ноги.
Прежде всего возникла проблема Бенедикта. Тринадцать лет назад его одиозный тезка продемонстрировал, сколько вреда может причинить отступник-антипапа; Бенедикт X пользовался гораздо большей популярностью, чем Бенедикт IX, и в этот раз под рукой не было императора, готового обрушиться на Италию и восстановить порядок, как это сделал Генрих III. Герцог Годфрид вернулся в Тоскану – хотя это было, наверное, хорошо, поскольку он неожиданно проявил непонятную неискренность, которая заставляла подозревать его в секретных интригах с римлянами. И тогда церковные иерархи совершили поразительный и крайне значимый шаг. Они обратились за помощью к нормандцам.
Окончательное решение наверняка принял Гильдебранд, возможно посоветовавшись предварительно с аббатом Дезидерием. Ни один из членов курии, даже сам папа Николай, не обладал мужеством и достойным авторитетом, чтобы это сделать. Жители Италии, и прежде всего римское духовенство, все еще рассматривали нормандцев – и не без оснований – как сборище разбойников, немногим лучше сарацин, терроризировавших южную Италию раньше. У многих кардиналов мысль о союзе с такими людьми, печально знаменитыми своими кощунствами и святотатствами, пять лет назад дерзнувшими поднять оружие против самого Святого Отца и державшими его девять месяцев в плену, должна была вызывать гораздо больший ужас, нежели соглашение с римской знатью и даже с самим Бенедиктом. Но этот невзрачный маленький тосканец, темного, возможно еврейского, происхождения, уступавший в образованности большинству своих коллег, знал, что он прав. Папа и кардиналы склонились, как почти всегда бывало, перед его волей; и в феврале 1059 г. он лично отправился в Капую.
Ричард из Капуи, естественно, обрадовался появлению Гильдебранда и радушно его принял. За год до того папа Стефан, казалось, угрожал ему и его соотечественникам уничтожением; теперь преемник Стефана послал своего самого выдающегося кардинала просить помощи у нормандцев. Судя по всему, недавний почетный прием, устроенный ему в Монте-Кассино, не был, как он опасался, случайностью, а свидетельствовал о радикальных переменах в настроениях папства. Такая перемена казалась многообещающей. Ричард немедленно передал триста воинов в распоряжение Гильдебранда, и кардинал вернулся в Рим с новым эскортом. В середине марта он и Николай расположились лагерем под стенами Галерии, наблюдая, как их армии осаждают город. Нормандцы, применяя свою обычную тактику, произвели ужасные опустошения, по всей округе чиня поджоги и грабежи; галерианцы сопротивлялись с большим мужеством, так что все попытки штурмовать городские стены закончились неудачей, но в итоге горожанам пришлось сдаться. Бенедикта взяли в плен, лишили духовного сана и заточили в церкви Святой Агнессы в Риме. Так начался период папско-нормандской дружбы.
Судьба Бенедикта Х потрясла всех членов реакционной группировки в Риме. Они не ожидали, что кардиналы столь решительно и единодушно воспротивятся его избранию и приложат столько усилий, чтобы его сместить. Прежде чем они успели опомниться, Гильдебранд нанес им еще один удар, даже более серьезный по своим последствиям. Процедура выбора папы не была четко установлена; в то время она основывалась на указе императора Лотаря I, изданном в 824 г. и подтвержденном в следующем тысячелетии Оттоном Великим, согласно которому выборы осуществлялись всем духовенством и знатью римского народа, но рукоположение нового понтифика происходило только после того, как он приносил клятву императору. Эта процедура, изначально достаточно гибкая и еще больше утратившая определенность, после того как ее толковали по-всякому в течение более чем двух столетий, неизбежно порождала злоупотребления. Помимо того что указ отдавал власть над папством в руки римской аристократии, он подразумевал зависимость от империи, которая, хотя и уравновешивалась необходимостью для каждого императора принять папскую коронацию в Риме, не согласовывалась с идеей Гильдебранда о верховенстве папы. Теперь, когда в Риме царило смятение, в Германии на троне сидел ребенок, а папа имел за своей спиной военную мощь нормандцев, настал момент положить конец прежней порочной практике.
В апреле 1059 г. папа Николай собрал синод в Латеранском дворце, и там в присутствии 113 епископов (Гильдебранд, как всегда, находился рядом) провозгласил декрет, который с одним или двумя позднейшими дополнениями по сей день определяет процедуру выбора папы. Прежде всего, ответственность за избрание нового папы теперь возлагалась на кардиналов, при этом кардиналы-епископы должны были следить за выборами, чтобы предотвратить симонию. Только после избрания кардиналами кандидатура нового понтифика утверждалась остальным духовенством и народом Рима. На словах признавалась связь с имперской властью, отраженная в нарочито туманном требовании, что избирающие должны относиться «с надлежащим почтением к Генриху, ныне королю и, надеемся, будущему императору», и тем его преемникам, которые лично получат подобные права от Святого престола; но смысл этого заявления не вызывал сомнений: в дальнейшем церковь будет сама решать свои проблемы и не станет слушать ничьих приказов.
Это был смелый шаг, и даже Гильдебранд не отважился бы на него, если бы не нормандцы. И империя, и римская знать получили пощечины, хотя и в дипломатической форме, и обе могли попытаться сейчас или позднее вернуть свои прежние привилегии с помощью вооруженной силы. Но переговоры Гильдебранда с князем Капуи, не говоря уж о недавних событиях в Галерии, придали ему – а через него церкви в целом – уверенность. Все три сотни нормандцев из Капуи заставили его главных врагов отступить в замешательстве; сколько же можно было сделать, если призвать все нормандские силы из Апулии и Калабрии под папские замена? Такая поддержка позволила бы церкви избавиться от последних тенет политической зависимости и провести самые смелые реформы, не опасаясь за последствия. Кроме того, после событий 1054 г. взаимоотношения между Римом и Константинополем не оставляли надежды на быстрое разрешение теологических споров; потому, чем быстрее извращенное учение греков окончательно утратит свои позиции на юге Италии, тем лучше. Нормандцы, установившие наконец терпимые отношения со своими ломбардскими подданными, вытеснили византийцев отовсюду, кроме нескольких городов в Апулии – в частности, Бари – и «пальца» Калабрии. Предоставленные сами себе, они быстро довершили бы дело, а затем, вероятно, принялись бы за неверных в Сицилии. Нормандцы были самым деятельным народом на полуострове и, при всех грехах, латинянами. Разве не следовало поддерживать их, вместо того чтобы им противодействовать?
Ричард и Роберт со своей стороны хотели союза с римской церковью. Они и их соплеменники могли в прошлом причинять зло отдельным церквям и монастырским общинам, но всегда – даже у Чивитате – выказывали уважение к папе и взялись за оружие только для самозащиты, когда все их попытки решить дело миром провалились. Они были не настолько сильны, чтобы отказываться от возможности отвести раз и навсегда угрозу совместного наступления империи и папства или заручиться поддержкой папы в войне против любого другого врага – византийцев, тосканцев или сарацин. Но при этом их могущества вполне хватило, чтобы беседовать с папой на равных. Их сердца были полны самых радужных надежд, когда Николай II покинул Рим в июне 1059 г. с внушительной свитой кардиналов, епископов и других клириков, чтобы – возможно, по приглашению Роберта Гвискара – посетить Мельфи.
