идеалом, к которому стремилось русское душевладельческое дворянство, была возможность объявить восхищенным гостям, неприужденно махнув рукой на окружающее великолепие: от слуг в роскошных ливреях до картин с фамильными портретами на стенах, от каретного колеса до поросенка на торжественно убранном столе — «здесь все свое»!
Число дворовых в 200, 300, 400 человек было обыкновенным для дома богатого вельможи, но иногда эта цифра могла возрастать вдвое. Так, в вотчине генерала Измайлова обитало около 800 домашних рабов разного пола и возраста. Вообще дворня составляла в среднем У10 от общего количества помещичьих крепостных, однако в некоторых домах дворовых людей насчитывалось до четверти от всего подневольного населения усадьбы.
Содержание господской дворни почти целиком ложилось на пашенное крестьянство. Кроме того, крепостные крестьяне должны были вносить за дворовых людей и подушную подать, и эти дополнительные расходы являлись нередко причиной окончательного разорения мужицкого хозяйства, а вместе с тем и помещичьего. Примеры такого крайнего обнищания были нередки: один князь под конец жизни перебивался только тем, что посылал нескольких музыкантов — все, что осталось от его крепостного оркестра и вообще от всего состояния — играть в трактирах, и эти старые слуги кормили промотавшегося хозяина своим искусством.
Но желание быть, а еще чаще — казаться богатым барином, заглушало здравый смысл и осторожность, поэтому дворяне умножали и умножали дворню, истощая силы своих крестьян. Это дикое положение вещей удивляло не только иностранцев, но и тех разумных русских господ, кто пожил заграницей. В России 20–30 дворовых имели обязанности, с которыми в Европе справлялся один вольнонаемный слуга. Однако на все призывы рационалистов сократить дворню стародумы неизменно возражали: «Дворня ваша составлена не вами, а вашими предками, и вы наследовали ее от них вместе с их привычками и вкусами, с их образом жизни и даже, большею частию, образом их мыслей. Этот образ жизни, как прежде был основан на местных условиях, так остался и теперь… Давным-давно придумывают средства, как бы уменьшить дворню и даже совсем освободиться от нее, но до сих пор еще ничего не придумали. Граф Ф.Г. Орлов, который был, что называется, русская здоровая голова, говорил: "Хотите, чтоб помещик не имел дворни? Сделайте, чтоб он не был ни псовым, ни конским охотником, уничтожьте в нем страсть к гостеприимству, обратите его в купца или мануфактуриста и заставьте его заниматься одним — ковать деньги". Скажут, что можно быть псовым и конским охотником и гостеприимным хозяином без того, чтоб не прислуживали вам двадцать человек — справедливо; но тогда вы должны будете прибегнуть к найму специальных людей, которых количество хотя втрое меньше, но содержание их будет стоить втрое дороже… Да и зачем вам жаловаться, что вас съела дворня? Пусть ест; чем ее у вас больше, тем больше к вам уважения».
Многочисленная свита была дорогим удовольствием, и тратя на него значительные средства, господа не желали скрывать раздражения по отношению к невольным виновникам расходов — своим дворовым, именуя их не иначе как «дармоеды»! Но это было не вполне справедливо. При правильной постановке дела дворовые могли приносить и приносили владельцам большую прибыль. Домашние прядильницы и швеи, кузнецы, сапожники, столяры — изготавливали все необходимое для хозяйства и обихода. Не нужно было тратиться на гонорары художникам — они были из своей дворни. Крепостной архитектор не требовал платы за возведение построек, от амбаров до дворцов, красотой которых и в наши дни восторгаются современники. Из дворовых людей вышли зодчий Воронихин, художники Тропинин и братья Аргуновы, знаменитый артист Щепкин и множество других, имена которых не забыты до сих пор благодаря их вкладу в отечественную культуру, а также еще большее количество забытых и — забитых в прямом смысле слова кнутом и батогами на барской конюшне.
Так, граф Владимир Орлов, недовольный чем-то в работе своего домашнего архитектора Бабкина в имении Отрада, велит без церемоний выпороть его. Граф Аракчеев и вовсе регулярно порол крепостного архитектора Семенова за любую неисправность, явную или мнимую. Примечательно, что этот Семенов был выпускником Академии художеств и, по данной ему характеристике, — «отличным специалистом». Василий Тропинин с рождения принадлежал графу Миниху, но впоследствии, в качестве приданого за дочерью Миниха, наряду с прочим движимым и недвижимым имуществом, оказался в собственности графа Моркова. Его новый хозяин, вопреки очевидному дарованию ребенка, отдает Тропинина в ученики к кондитеру обучаться «конфектному мастерству». А потом, все-таки разглядев в нем способности к живописи, поручает ему написание семейных портретов. Но в то время как работы Тропинина получают известность и восхищение зрителей, сам крепостной художник в перерывах между художественными сеансами красит колодцы и каретные колеса в усадьбе господина. Барину такое утилитарное использование талантливого раба казалось полезным вдвойне — и в хозяйстве порядок, и излишнее самомнение в невольнике вовремя погашено напоминанием о его настоящем общественном положении.
Практичные хозяева стремились как можно более расширить область применения труда своих дворовых, особенно из числа тех, кто специализировался в творческих профессиях. Художники в усадьбах одновременно столярничают, исполняют обязанности маляра, обучают основам рисунка и живописи детей помещика. Крепостные музыканты, когда в доме нет гостей или у господ нет желания слушать музыку, выступают в роли лакеев, официантов или форейторов.
Крепостное право существовало в России двести лет, и в течение всего этого времени практически не менялся распорядок жизни и быт дворни среднего помещичьего дома. Зашедший туда в середине XVIII или в середине XIX века заставал все одно и то же: «толпа дворовых людей наполняла переднюю: одни лежали на прилавке, другие, сидя или стоя, шумели, смеялись и зевали от нечего делать». Здесь же рядом мастерская, где «в одном углу на столе кроились платья, в другом — чинились господские сапоги… Ткацкий станок, за которым сидит испитой труженик, и ткет, поурочно, барские полотна. В стороне от него, в одном углу, сидит сапожник и точает господам обувь; если обуви самим господам не нужно, то он работает им на продажу. В другом углу… старик лет 70-ти шьет господам мужское и женское платье. Всем этим вечным труженикам работа давалась на урок, за которым они просиживали и дни и ночи, не зная себе праздника во всем году, разве только Святой Пасхи. Направо дверь в биллиардную. В конце корридора вход в залу. Рядом, об стенку с мастерской, — детская, в которую нужно проходить через девичью, с другого крыльца. В девичьей сидело девок 15–20 и постоянно, поурочно, плели кружево и вышивали. Эти тоже
