государстве ни одного дельного чиновника (катиб) [609].
Существование такого светского сословия чиновников составляло основное различие между мусульманской империей и Европой эпохи раннего средневековья, где только писец имел классическое образование. Эта особенность отнюдь не принесла пользы исламу, так как чиновничество, занятое чисто внешней стороной своей деятельности и пребывая в состоянии интеллектуальной косности, редко рождало страстных борцов за веру. В силу этой особенности чиновничье сословие было удобным прибежищем для образованных противников церкви, которые спасались в его рядах от гнета и раздоров, царящих в духовной жизни империи. Еще и в наши дни какой-нибудь пустой и самодовольный эфенди представляет собою большее препятствие прогрессу, чем самый ограниченный богослов. Основные правила норм морали чиновника и судьи благочестивой легендой приписываются ‘Омару I. Это он, как считается, возложил на своих чиновников соблюдение четырех нижеследующих правил: 1) никогда не ездить верхом на лошади; 2) не носить платья из тонкой материи; 3) никогда не есть лакомств; 4) никогда не закрывать двери перед нуждающимися и не держать секретаря для приема просителей (по-арабски «отказывающий» — хаджиб) [610].
Однако уже в III/IX в. в жизни чиновников злую роль стали играть деньги. Все стоило денег, и прежде всего само место [611], а уплаченные за место деньги приходилось возмещать нечестным путем. «Глава ведомства добывал деньги, получая жалованье за тех служащих, которые не поступали на работу, за людей, которые вообще не существовали, причем делалось это путем занесения слуг (гилман, вукала и хаваши) в ведомости на получение жалованья под видом юристов или писарей; посредством того, что на бумагу списывалось больше, чем ее фактически получали, или же продажей части поступившей бумаги на сторону» [612]. Гражданский правитель Египта (‘амил) получал блестящее жалованье в 3 тыс. динаров в месяц; из этой суммы он, правда, должен был также покрывать расходы на содержание своих контор, однако он подсчитал, что этой суммы ему не хватит, если принять во внимание подарки, которые нужно делать командующему войском, двору и везиру. Даже фаворитку халифа чиновники преследовали до тех пор, пока сам повелитель не посоветовал ей укротить «писарей» подарками [613]. Поэт Ибн ал-Му‘тазз (ум. 296/908) называет чиновников «желчными набатейцами с набитым брюхом, в то время как народ тощает» [614]. А благочестивые люди той эпохи так же, естественно, смешивали в одну кучу чиновников и грешников, как Новый Завет — мытарей и грешников. Один набожный гравер отказался за 100 динаров выгравировать драгоценный камень чиновнику, в то время как сделал такую же работу купцу за 10 дирхемов; другой — отверг 500 динаров, пожертвованных ему купцом. Друзья уговаривали его: этот поступок можно было бы понять, если человек не желает иметь ничего общего с казенными деньгами, ибо такие деньги всегда подозрительны, но ведь это же деньги купца, им самим заработанные [615]. Третий порицал сам себя за то, что садится за стол с одним чиновником; правда, он находит себе оправдание: чиновник, мол, покупает продукты честным путем [616]. «Однажды, когда Ахмад ибн Харб сидел в кругу старейшин и знатных горожан Нишапура, которые пришли засвидетельствовать ему свое почтение, в комнату вошел его сын — пьяный, бренча на гитаре и распевая песни. Ни с кем не здороваясь, он нахально пересек комнату. Ахмад, заметив смущение гостей, спросил: „Что с вами?“ Они отвечали: „Нам стало стыдно оттого, что этот парень в таком виде проходит мимо тебя“. Ахмад ответил на это: „Его следует простить. Однажды ночью мы с женой лакомились кушаньем, присланным нам одним соседом. В ту ночь был зачат этот сын, мы заснули и проспали время молитвы. На следующийдень мы осведомились у нашего соседа, откуда пища, которую он нам послал, и узнали, что она была со свадебного пиршества в доме одного правительственного чиновника“» [617].
Вместо слов «до свидания» при расставании одни серьезно, а другие в шутку говорили: «Кайтесь за определение на должность». А когда один отставной чиновник, соблазнившись тепленьким местечком, вновь поступил на службу, его прозвали «отступник» [618]. Однако общая точка зрения рассматривала нечестное отправление должности как нечто едва ли затрагивающее честь. Авторы хроник даже удивлялись, если высокопоставленные чиновники оказывались честными людьми. Так, сообщается, будто умерший в 314/926 г. управляющий государственным казначейством не оставил после себя денег [619]. Неоднократно заподозренные или даже уличенные в растрате чиновники после уплаты ими растраченных денег или оставлялись на посту, или позднее опять назначались на ту же должность. Но не всегда так обстояло дело; надежное сообщение считает основателем подобной системы Ихшида, наместника Египта, который вообще являл собою финансиста, свободного от предрассудков [620]. Когда с кем-нибудь из чиновников что-либо случалось, то более удачливые коллеги и его подчиненные организовывали подписку, чтобы облегчить ему выплату штрафа [621]. Потребовался такой неистовый благочестивец, как ал-Хаким, чтобы в 404/1013 г., как простому вору, отсечь обе руки начальнику одного министерства за совершенную тем растрату. Впрочем, тот же ал-Хаким вновь поставил в 409/1018 г. этого человека с отрубленными руками на пост главы ведомства расходов, а в 418/1027 г. он даже стал везиром [622].
Развращенность чиновничьего сословия сказалась в империи халифов также и в профессиональном заболевании — титуломании и в напыщенно-замысловатых формах официальной переписки — бедствий, которые вспыхнули в IV/X в. и продолжают свирепствовать и по сей день. Весьма большое значение придавалось высокопарной формуле вежливости в адресовке и обращении деловых писем, в то время как подпись в противоположность европейской традиции, к счастью, формулировалась очень кратко. Это явление начало развиваться еще в III/IX в. До того обращение было простым: отцу такого-то от отца такого-то. Однако ал-Фадл ибн Сахл ввел в 200/815 г. формулу: такому-то, да хранит его Аллах, от такого-то [623]. Затем дело стало быстро развиваться. Мы располагаем перечнем градаций формул обращения, которые употреблялись везиром в начале IV в. Главнокомандующий Сирии имел право на «Аллах да придаст тебе силы, да хранит твою жизнь, да будут милость его и благодеяния его к тебе щедрыми», а мелкий провинциальный офицер на формулу «Аллах да хранит тебя и да простит тебе»; низшая ступень, а именно местные почтмейстеры и правительственные банкиры, имели право только на «Да сохранит тебя Аллах» [624]. К вельможам и везирам в начале века обращались «Наш господин» (сайидна) или «Наш покровитель» (маулана) и притом на «ты». Но уже в 374/984 г. два везира титуловали себя «Великий сахиб» и «Учитель, покровитель и наставник мой» — в 3-м лице [625].
