После гибели России французские масоны открыто признали, что они руководили политическим русским масонством. На собрании представителей всех лож, образующих Великую ложу Франции в 1923 году, один из масонов высшей степени сказал: "Я должен напомнить, что русские, - представителем которых мы имеем здесь брата Кузьмина-Караваева, - приготовили под защитой нашего храма, с помощью Высшего Совета Великой Ложи Франции, большую ячейку-мать Славянского Масонства... Посетив их ложу... мы увидели людей, которые не только являются простыми масонами, но которым предстоит стать вождями, способными, как только они вернутся в свою страну, быть создателями Образцовой масонской организации. Мы гордимся сознанием, что были вдохновителями этого чудного движения, которое быть может внесет некоторый порядок и братство в большую измученную страну". (Конвент Великой Ложи Франции, 1923, стр. 114). На этом же Конвенте представитель русской ложи "Полярная звезда" брат Кузьмин-Караваев, в прошлом генерал и профессор Военноюридической Академии, признался в том, что русские масоны перед революцией принадлежали и к Великой Ложе Франции: "Все мы, русские беженцы, - ваши ученики, мы учимся быть хорошими масонами, чтобы исполнить масонский девиз: "Свобода, Равенство и Свобода"!
ОДЕРЖИМОСТЬ ИДЕЕЙ РЕВОЛЮЦИИ
"Россия, представляется огромным буйволом, съевшим, какую-то "гадину козулю" с травою: и отравленный ею он завертелся в безумном верчении".
В. Розанов. Опавшие листья.
I
Многолетняя безумная работа по расчеловечиванию русских верхов и низов, проводимая с бесовской одержимостью всеми разветвлениями Ордена Р. И.: либеральными, радикальными и революционными, по выкорчевыванию остатков национального и государственного инстинктов, веры в Бога, инстинктивной приверженности к Самодержавию, дала в начале царствования Императора Николая II свои страшные плоды. Значительна часть русских верхов, тех, которые в органически развивающихся государствах всегда, худо или плохо, исполняют роль водителей нации, оказывается попавшей во власть навязчивой идеи разрушения Самодержавия, то есть единственного, что еще объединяло разъеденные европейскими идеями, как сифилисом, верхи русского общества. Верхние слои русского общества, и в первую очередь Орден Р. И., тяжело заболел психически. Все умственные увлечения, все действия их, носят признак явной психопатии, ярко патологический оттенок. Наступила пора всеобщей маниакальности. Оправдались мечты автора книги "Опыт философии русской литературы" Андреевича, грезившего о том времени, когда Россия станет напоминать умственными эпидемиями Средневековую Европу. "Когда умственно нормальный человек, - писал я в т. VIII "История русского масонства", - знакомится с "идейными исканиями" членов Ордена Р. И., он сразу по горло погружается в трясину философской и политической патологии. От философских и теорий и политической практики членов Ордена несет патологической атмосферой сумасшедшего дома, в котором навек заключены неизлечимые безумцы". Масонский идейный сифилис, которым заразили интеллигенцию основатели Ордена Герцен, Белинский и Бакунин, оказался неизлечимым. "Вспоминая прошлое, - пишет Ф. Степун ("Бывшее и несбывшееся", I, 62), - иной раз трудно удержаться от мысли, что все наше революционное движение было каким-то поветрием, сплошным бредом, не объяснимым ни социально-политической отсталостью русской жизни, ни особой чуткостью русской души к несчастьям ближнего, а скорее всего поветрием, некоторой эпидемической болезнью сознания, которая заражала и подкашивала всех, кто попадался ей на пути". То, что один из героев "Подростка" Крафт говорит про членов известного ему революционного кружка: "Они не глупее других и не умнее; они - помешанные, как все", можно сказать, не боясь ошибиться, про высшие и образованные круги России и, в первую очередь про Орден Р. И. Большинство членов Ордена, унаследовало все дурные черты основателей Ордена: это были (говорим о прослойке идеалистов) люди обладавшие, как и Белинский, удивительным спокойствием совести и самые торопившиеся люди России. Как и Герцен, умственно они рождались эмигрантами, хотя и всю жизнь жили в России, были европейцами, никогда не видав Европы, гражданами подготовляемого масонами мира, но не гражданами России. Как и Герцен верили в "алгебру революции", которая "необыкновенно освобождает человека и не оставляет камня на камне от мира христианского, от мира преданий, переживших себя". Как и Белинский, они посылали "к черту метафизику" и признавали только мистику всеисцеляющего прогресса. Как Бакунин, были заражены революционным и социальным утопизмом, который не переставал пылать жутким пламенем в душах членов Ордена со все нарастающей силой. Все восторженно тянулись к всеобщему равенству, то есть к равнению на самого низшего. Как Герцен, стремились к выполнению невыполнимого - к утопии, и как и Герцена, большинство интеллигентов не могла бы удовлетворить никакая действительность, ибо никакая действительность не могла подойти к их утопическим, неосуществимым идеалам человеческого рая на земле. Оторванность от народных верований и традиций порождала необузданное социальное и политическое фантазерство. Русская интеллигенция не обладала тем Необходимым умным пессимизмом, не верящим в возможность построения земного рая, без которого, по утверждению французского социолога Сореля, невозможна никакая реальная политика. "...есть два вида идеализма: один глубокий, почвенный, здоровый и творческий, вырастающий из духовного опыта; а другой - мелкий, беспочвенный, химерический и доктринальный, который не созерцает, а фантазирует, который "знает" такое, чего он решительно не знает и заменяет опытную уверенность - нетерпимой самоуверенностью. Русской интеллигенции в XIX и в XX веке не хватало истинного идеализма; она жила химерическими доктринами и именно вследствие этого пришла к революции и социализму" (И. Ильин. Наши Задачи.). Про русских интеллигентов давно уже было сказано: "Они знают, чего не хотят, чего хотят они не знают". "Оптика революционной воли, как верно подметил Степун в "Бывшее и несбывшееся", - всегда мечтательна и одновременно рационалистична, то есть утопична. Строя планы своих действий, набрасывая и вычерчивая в сознании контуры будущего, революционеры-утописты невольно принимают картографические фантазии за живую картину будущего".
II
Как верно пишет автор предисловия к брошюре "Масонство во Франции", - "Нам, русским, совершенно неизвестно, что представляет из себя вообще говоря, современное масонство. Правда, мы читали когда то в романах В. Соловьева, и Писемского о масонах, которые существовали в России в конце XVIII в. и в начале XIX века и особенно были в моде при Екатерине II и Александре I. Но в памяти подавляющего большинства русских, масонство рисуется, скорее как какая-то праздная блажь высших кругов тогдашнего общества, заключающаяся больше в шутовских церемониях масонских посвящений, нежели в серьезной деятельности, преследующей серьезные политические цели. Все это представлялось и представляется многим и до сих пор, настолько несерьезным, что интересоваться масонством могут только отсталые и совершенно невежественные люди. Вот, примерно, мнение большинства представителей русского образованного общества и интеллигенции, существовавшее в России о масонстве до революции. И когда после первой революции 1905 года, исследователи современного масонства, стали пытаться доказать всю серьезность политического масонства, то большинство представителей образованного слоя и интеллигенции брезгливо отбрасывали книги и брошюры о масонстве и его роли в современном мире, как тенденциозную галиматью антисемитов и черносотенцев". Поэтому факты, приводимые С. Мельгуновым в книге "На путях к дворцовому перевороту" в главе "Масоны", о роли русских масонов в подготовке Февральской Измены, приобретают особое значение. Эти акты приводит не русский "черносотенец", а русский "прогрессивный интеллигент", который сам признается, что раньше он не верил, что русское масонство ведет тайную подрывную работу против царской власти. "В широких общественных и литературных кругах, - пишет С. Мельгунов, - так привыкли к фантасмагории о жидо-масонской интриге, которая творилась создателями всякого рода "Протоколов Сионских Мудрецов", что с недоверием относится к факту существования масонских организаций в дореволюционной России. Загадочное явление казалось мифом и легендой, и вдруг это оказывается действительностью. Такую метаморфозу испытал в эмиграции обозреватель "Сегодня" г. Вольский, прочитав новую книгу Щеголева "Охранники и авантюристы", в одной из глав которой воспроизводятся донесения кол. асессора Алексеева, посланного в 1910 году в Париж Департаментом полиции для изучения масонства и связей русских масонов с западно-европейскими братьями. Нашему обозревателю никогда не приходило в голову, что под "черносотенной романтикой", под всем этим "вздором" может оказаться реальная подкладка. Прочитав еще воспоминания Бонч-Бруевича в "Звезде" о Кропоткине, автор нашел новое подтверждение того, чему раньше верилось с трудом. Значит, интерес Департамента полиции к масонским делам был не праздный и не случайный! То, что раньше встречалось с насмешкой, получило ныне серьезный смысл. Масонство оказалось "большой революционной силой". Упорные уверения всех выдающихся и рядовых членов Ордена Р. И., что политические замыслы мирового масонства - это сплошной маниакальный бред антисемитов и черносотенцев достигли своей цели усыпили бдительность и иерархов Православной Церкви и правящих кругов. В царствование Императора Николая II, мало кто придавал значения политической деятельности масонства и тех, кто, скрываясь в тени, руководил им.
